Сегодня я не работала.
— Присматривайтесь, вживайтесь, — сказал Раимов.
Этим я и занималась. В девять часов, после удара молотка по рельсу, Раимов собрал сотрудников, ввел меня, представил:
— Инженер Вера Степановна Пашкова! Жалуйте и не обижайте!
Он почему-то счел нужным добавить: «Не обижайте», словно разглядел мою повышенную ранимость. Я действительно часами не нахожу себе места от одного неуважительного слова.
— Вашим непосредственным руководителем будет инженер Борис Борисович Басов, в узких кругах — Бэ Бэ.
Басов от панибратства поморщился, но руку протянул мне тотчас. Он улыбнулся, славно так улыбнулся, открыто, как будто давно знал меня и давно симпатизировал. У него были синие, веселые выпуклые глаза, и в них поблескивало, посверкивало что-то заговорщическое, что-то адресованное мне одной. Я, кажется, смутилась. Я бы дала ему лет тридцать пять. «Прыток, но мил», — подумала я о нем. И еще я подумала о нем, что он из тех людей, на которых не обижаются, даже когда они дают маху. Первое, что я думаю о новом человеке, почти всегда мысль верная, я убеждалась в этом десятки раз. Да, рукопожатием Бориса Борисовича официальная часть представления завершилась. Басов сказал:
— Будем жить дружно, у нас так заведено.
И протянул для ознакомления рулон чертежей. Когда он говорил про дружбу, кто-то выразительно хмыкнул. Я оглянулась, но у всех было одинаково приветливое выражение лица, и я не определила кто усмехнулся. Басов ушел, и меня окружили сотрудники. Парней было всего двое, и оба зеленые специалисты: зеленее меня. Они надеялись увидеть красотку и не скрывали разочарования. Назвав себя, они занялись своими делами. Я поняла, что обращаться ко мне они будут только по вопросам, связанным с работой. Хорошо же!
Девушки тоже быстро прощебетали свои имена и сели каждая за свой столик. «Варвара Федоровна Кругляк! — запомнила я, потому что старалась запомнить. — Инесса Альбертовна Симонян!» Большего, к сожалению, моя память вместить не сумела, я непростительно трудно запоминаю имена. А людей коробит безликое «вы» или удручающе-громкое «ты». Ласково произнесенное имя — это как прикосновение доброй, дружеской руки. Варвара не отличалась красотой, и я увидела в ней подругу по несчастью (не слишком ли скоропалительный вывод?). Роста она высокого, но какая-то несобранная, обособленная. Очень скоро мне бросилась в глаза ее самопогруженность, которая была полна пренебрежения к нам, грешным. Вместе с тем она не была ни замкнутой, ни нелюдимой. Инесса же, хорошенькая и ладная от природы, была прямой противоположностью Варваре и мне. Она лелеяла себя и выглядела отменно. Ей можно было дать двадцать лет, но не двадцать шесть. Везет же некоторым: что ни линия, то совершенство. Я подумала, что мы подружимся. В глубине души мне очень хотелось этого. Возраста мы примерно одного, и, как я скоро поняла, Варвара и Инна тоже не замужем. Столик Инессы рядом с моим, только мой в глубине комнаты, а ее — у окна. Я любовалась ею в течение всего дня. Нежные тона Востока играли на ее лице. Мать у нее таджичка, отец — армянин. На ней был серый свитер грубой вязки. Но и обыденная эта хламида шла ей.
Я разглядывала чертежи и слушала Инну, которая вполголоса сообщила мне массу интересных сведений. Горячо она говорила, азартно. Выговорившись, перешла к расспросам.
— Ты к нам сама явилась?
— Сама.
— Ой, смотри. Ой, смотри! Боюсь, не захочешь врастать в здешнюю почву. Здесь один Ульмас пашет. Ну, Бэ Бэ пытается сказать что-то свое; но из-за широкой спины Ульмаса его голос не всегда слышен. Он нервничает. От этого подводные течения разные. Хочешь сны смотреть не на темы нашей лаборатории — будь от этого подальше.
«И здесь как везде, — подумала я. — Но как это, Инночка, держаться подальше? И что может быть интереснее подлинных проявлений человеческого естества?»
Я кивнула, настраивая ее на продолжение. Я давно уже не противоречила по мелочам. Не надо мешать человеку быть самим собой. В таком состоянии он просто чудо, смотри, любуйся и радуйся или жалей, что ты не такая.
— Ульмас толковый, но к нему трудно привыкнуть. Настраиваешься на одно, а он уже с другим приходит. По-твоему, непредсказуемость — это хорошо или плохо? — вдруг спросила она.
— Лучше наезженной колеи.
— Слушай, уж не энтузиасточка ли ты?
Инна кинула на меня быстрый испытующий взгляд, и я мгновенно надвинула на лицо маску бесстрастности. Моя заурядная внешность — прекрасный щит, преграждающий доступ к душе.
— Что ты! — успокоила я ее. — Я как все.
— Бэ Бэ тоже толковый, но вынужден подражать шефу.
— Двум ярким индивидуальностям здесь тесно?
— А ты сечешь! — пропела она не без удивления. — Бэ Бэ мечтает о самостоятельности. Но все это на поверхности, и упаси тебя бог сунуться между ними в момент выяснения отношений. Сгоришь без дыма. Но что это мы торопимся, вперед забегаем? Неразумно. Ты замужем?
— Пока не взяли.
Инесса опять кинула на меня быстрый взгляд, словно подтверждая уже сделанный ею вывод о естественности моего одиночества.
— Свобода — милая вещь, — сообщила она, намекая, что у нее было достаточно возможностей, но она не нашла, на ком остановиться.
Я опять на нее посмотрела. Ой ли? Как все же мы хотим выглядеть лучше, лучше, лучше!
— Ты где живешь? — спросила она.
— Улица Буденного. За Госпитальным базаром.
— Не знаю этого района. А я обитаю близ консерватории. Мать пробила кооператив. Без ничего, можно сказать, остались, зато две комнаты в центре. Роскошь, правда?
— Завидую, — сказала я, хотя, кажется, начисто лишена этого чувства. Почему мне должно быть плохо, если кому-то хорошо?
Слушая Инну, я наблюдала за другими. Варвара читала «Новый мир», опустив журнал в средний ящик стола. Когда кто-то входил, она заученным движением вдвигала ящик в стол и нажимала клавиши калькулятора. Нас она не стеснялась. «Система должностных окладов, — подумала я. — Оплачивается время, проведенное на работе». Я подумала, почему никто из нас не сделает ей замечания. Понятно: нас это не касается. Ну, а лично меня? «Я новенькая, — сказала я себе, — я здесь без права голоса». Начну выступать и сразу стану персоной нон грата. Только не это. Не хочу, чтобы от меня отворачивались.
Одного из ребят звали Гумаром, фамилия его была Бердыев. Вот кто маялся, вот кто не знал куда себя деть! За столом, заваленным чертежами и бумагами, он не мог просидеть и пяти минут. Он не упускал случая, чтобы вставить в разговор свое слово. Всякий раз, когда «Маяк» передавал последние известия, он включал репродуктор, а когда они кончались, выходил во двор покурить. И не мерз ведь в своем сереньком румынском пиджачке, выстаивая на морозе и десять, и двадцать минут. Может быть, он такой после праздников?
— Займешься Акбулаком? — полюбопытствовала Инна.
Я развернула чертежи. Да, это был Акбулакский туннель. Река течет прямо над месторождением цветных металлов, над массивным рудным телом. Вот пятикилометровый туннель и отведет ее в сторону, позволит спокойно произвести вскрышу и заняться добычей. Моделировался только участок перехода от напорного режима к безнапорному, то есть водобойный колодец. Поток вырывался из напорного туннеля с силой струи, бьющей из брандспойта, а ему надлежало войти в безнапорный туннель тихо и плавно.
— Покажи мне эту модель, — попросила я Инну.
Мы оделись и пошли в дальний угол большого двора. Снег искрился. Какая сейчас веселая толчея на школьных переменах! Моя модель — деревянная, выкрашена в броский синий цвет. Над ней легкий шиферный навес.
— Теперь все это — твое, — объявляет Инна. — Извини меня, но я не вижу воодушевления. Тут комнатенка с печуркой для отогрева души и озябших рук. Обживайся.
Она засеменила назад, в тепло. Я поежилась и мысленно проследила путь воды. Новизна предстоящей работы и влекла, и настораживала. А что? Могла и не оправдать доверия. Я не чувствовала себя достаточно подготовленной для модельных исследований. Я хорошо делала только то, что хорошо знала. Но отступать было поздно, да, собственно, и некуда.