— Интерес или любопытство? — спросил хозяин.

— Как знать! — мечтательно сказал Носов. — А сколько в клюв?

— Червонец. Документов ваших не надо.

— А чтобы вот так, как ты, землю взять? Так ведь вернее?

— Об этом не со мной, — отмахнулся кореец.

— Ну, вернее ведь, а? — допытывался Михаил Орестович.

— Для меня вернее, я умею.

— И мы сумеем! — заверил Носов. — Ты нам вот что подскажи: сколько просить?

Кореец понял, о чем речь, и сказал:

— Половину от хлопка. Под хлопок десять возьмете — под остальное пять.

Носов сердечно поблагодарил.

— Да, — спохватился он, — а сколько дать?

Луковод развел руками и перещеголял Михаила Орестовича улыбкой.

— Мы дадим, — сказал Николай Петрович. — Чего ты?

Улыбка корейца стала еще шире, еще уважительнее. На дипломатическом рауте ей бы цены не было. Пожали друг другу руки — все чинно, все благородно. Поехали дальше.

— Я в Крыму в прошлом году отдыхал, в Ялте. Кило лука — два рубля. Вывези из республики — озолотишься, — подытожил Носов.

— Так следят, смотрят.

— А ты вагон закажи. На железной дороге ГАИ постов еще не ставит.

За луковым полем по всхолмленной равнине ползали тракторы, тянули за собой широкоскулые ковши скреперов. За ними густо стлалась жирная лессовая пыль. Скреперы и планировщики превращали очередной участок целины в идеальную плоскость. Чтобы вода в борозде ни во что не упиралась до самого ее конца. Срезанные бугры сбрасывались в низины.

— Вот истинные труженики! — воскликнул Носов. — Подойдем, тебе, тоже надо иметь представление.

Пошли к ближайшему скреперу. В насыпанном грунте ноги проваливались глубоко, и пыль набивалась в ботинки. Скрепер остановился, из кабины выпрыгнул выкупанный в пыли парень. Только ярко пылавшие зрачки не были припорошены пылью. Родом он был из Ура-Тюбе.

— Пятнадцатый год мы пишем о герметичной тракторной кабине с кондиционером, и хоть бы что, — сказал Носов. — Правильно ставим вопрос, товарищ механизатор? — Таджик закивал и зажестикулировал.

— За границей на это давно пошли.

— Я бы за своя рубль такая кабина ставил, сам кондиционер покупал. Кубометр больше — все окупился бы. Такое дело. Чистый воздух дышать или пыль дышать, что лучше? Лучше рубль свой дать и чистый воздух дышать. Тогда больше рубль в карман придет.

— Тебе сколько лет? — спросил Носов.

— Тридцать два.

— А сорокалетние у вас есть?

Таджик задумался. Уж весь он был в земле, в пыли. Как в скорлупе.

— Один есть, — сказал он. — Скоро уйдет. Тяжело, кто немолодой.

— Когда трактор может, а человек нет, кому это нужно? — спросил Николай Петрович.

— Я тоже скоро уходить, — сказал таджик. — Скоро я не может.

— Кабина даже не подрессорена. Жарища. Пыль. Человек на пределе.

— Ты в Москву писал? — спросил Николай Петрович.

— Зачем? — удивился скреперист.

— Чтобы там знали твои потребности.

— Вой-бой! Там не дети. Я начальник мой говорил. Дальше пусть мой начальник говорит.

— Начальник твой тоже в кабине трактора свой рабочий день проводит?

— У него кондиционер.

— Вот видишь. На начальнике своя рубашка, на тебе своя.

— Нет, — возразил таджик. — Я моя начальник знаю. Если он не может, то не может. Хочет, но не может. Бывает так?

Носов кивнул.

— Говоришь, сам бы купил кабину с кондиционером?

— Сам, — повторил скреперист.

Они кивнули ему, прощаясь, а он кивнул им, и блеснули белые ровные зубы. Скрепер пополз, а за ним поползла-заклубилась пыль. Неподалеку бригада монтажников собирала лотковый ороситель. В готовом виде он походил на многоножку. Другая бригада прокладывала дрены из гончарных труб. На следующий год к этим гектарам прилипнут ловкие и хваткие людишки: поселок здесь еще не строился.

Опять пошел хлопчатник, чахлый, неухоженный. Блеснули маслянистые, лакированные листья арахиса.

— Совхоз «Арпасат», — объявил Носов.

Под лотковой трассой гнездились землянки. Часть крыши над квадратной ямой составлял лоток, часть — сухой камыш, покоящийся на жердях. Летом под лотком было прохладно, и от земли тоже шла прохлада. Носов и Ракитин направились к первой землянке. Вокзальные умельцы, бордовые от многолетнего пития, убирали земляной орех. Они старались, но слишком много сил было оставлено ими в пивных и забегаловках, и теперь они исходили потом. Арахис занимал широкую полосу вдоль лотков. За ним было белое хлопковое поле. Две хлопкоуборочные машины стояли на его краю. В землянке царил полумрак. Дети малые шлепали босиком по земляному полу.

— Не уставать вам! — сказал Носов по-узбекски молодой хозяйке.

Вошел хозяин, и Носов повторил:

— Не уставать вам, уважаемый!

Хозяина звали Рахимом Раджабовым. Он был из благословенной Ферганской долины, из лучшего, можно сказать, уголка на земле. Носов справился о здоровье хозяина и его семьи, о делах. Спросил, не простужаются ли дети. Нет, чего им станет? Скоро в школу.

— Детям скоро в школу, а мы из свадебных долгов еще не вылезли! — пояснила хозяйка.

Рахим Раджабов внимательно на нее посмотрел, и она вышла и увела детей.

— Пять тысяч нужно отдать, — сказал он. — И отдадим. Арахис нынче вон какой.

— А хлопок?

— Хлопок не наш, арахис наш. Нас арахис кормит.

Хозяйка внесла чайник чаю и лепешки. Хозяин постелил на влажный пол кусок полиэтиленовой пленки, а на нее — кошму. На кошме развернул дастархан.

— Тоже хотим взять землю, — сказал Носов. — Как вы, уважаемый, драгоценный наш Рахим-ака.

— Это можно, — сказал хозяин. — К директору идите.

— А сколько?

— Сколько скажет, — просто объяснил Рахим.

Михаил Орестович многозначительно посмотрел на Николая Петровича, и тот пошел к машине. Чай был так себе, не девяносто пятый, и хозяин из пиалы снова вылил его в чайник, но это не сделало напиток крепче и ароматнее. Николай Петрович вернулся, торжественно держа на вытянутых руках ляган с пловом, правда, уже остывшим, и две касы с огурцами и редькой.

— Пожалуйста, уважаемый! — пригласил Носов хозяина.

Замелькали ложки, ритмично заходили челюсти.

— Чего хлопок не собираешь? Вон какое раскрытие! — опять не сдержался Носов.

— Сначала арахис. За хлопок я только в ведомости распишусь, ничего не возьму.

— Тогда машины зачем вывел?

— Для начальства.

— Что, они не в порядке?

— Арахис выкопаю — сразу будут в порядке.

— Стратег! Не зря предки придумали притчу о своей рубашке, — сказал Носов. Теплее стало в землянке, уютнее.

— Что лучше, вагончик, юрта, землянка, шалаш? — спросил Николай Петрович.

Носов перевел, потом перевел ответ. Вагончик хуже сковородки. Шалаш лучше. В землянке жить можно. Через неделю Рахим отправит семью, а в ноябре сам уедет. Два прохода машиной, а на подборе он корячиться не намерен. Пусть запахивают. А юрта… юрта лучше всего. Но где достать? За ценой он бы не постоял.

Ракитин вспомнил выкупанного в пыли таджика-скрепериста, который тоже не постоял бы за ценой. Только у того в цене была кабина с кондиционером.

— Сколько дать директору, Рахим-ака? — опять спросил Носов. Он щедро, душевно улыбался. — Пять тысяч хватит?

— Пять тысяч — пять гектаров, — сказал хозяин.

— В личное пользование?

Рахим удивился его неосведомленности.

— А как же, уважаемый? Ну, и хлопка возьмете десять гектаров, без хлопка нельзя. Сделайте, как я! Денег не вносите и за хлопок ничего не получайте, расписывайтесь только.

Носов многозначительно кивнул.

— Директора-то как звать?

— Хаким Юнусович. Он все может, он большой человек.

— Спасибо тебе.

Они поехали, и Носов, посерев лицом, изрек:

— Гад, вот гад! Погубит хлопок. Пустит его под снег. Октябрь, а у него ни одного съема. Неужели мы таких людей воспитываем, а, Петрович? Я часто спрашивал себя, почему на целине плохо с хлопком. Теперь мне ясно. У гектарщиков хлопка не было и не будет.