Мать подняла голову. Она тоже изучала некие конспекты, сидя в кресле у журнального столика, положив ногу на ногу, и вообще выглядя как модель с обложки, а не человек, занятый работой.

— Вчера я заходила к тебе, и выяснила, что фрейлины тебя потеряли. Где ты была?

— Курила с бабушкой.

Дракон чем-то подавился и закашлял. Сплетницы у окна на миг заткнулись и прикрыли ладошками рты, чтобы не обнаружить смешки. Ада плюхнулась во второе кресло, сразу почувствовала себя неуютно, и вскочила. Обошла комнату, шаркая ногами, что невероятно раздражало в замке всех — от королевы до повара, — и остановилась у софы. Ада села на подлокотник, в ногах у Эрида и уставилась на оборотня. Девушка задумчиво переводила взгляд с матери на него, и наконец не выдала:

— Какого хрена? Вы ведь ненавидите друг друга, но сидите тут, как ни в чём ни бывало, копаетесь в макулатуре.

Она слишком много нервничала всю предыдущую ночь, да и накануне тоже. Впечатления последних дней смешивались со смутными подозрениями. Сиена чего-то недоговаривала, ссылаясь на то, что Агата сама расскажет нечто важное. Дара смотрела с сожалением и как будто боялась открыть какой-то страшный секрет. Ада так ничего и не добилась от фрейлины, и, в итоге, плюнула. Погода стояла замечательная, воздух был свеж, а столица каждый день открывалась с новой стороны, поражала своим разнообразием и сюрреалистичностью. Чем больше Аде нравилось здесь, тем сильнее становилась тревога. То, что знающие люди называли феромом, уже дважды поднималось из глубин сознания, замораживало вены и парализовало ум. Ей обещали каких-то магов, которые научат Аду укрощать колдовскую энергию. Было бы очень кстати, ведь эта дрянь расположилась в её организме как у себя дома, словно какой-то вирус, и время от времени пыталась убить. В этом мире приступы не такие болезненные и частые — девушке даже удавалось самостоятельно выходить из траса. Окружающие пугались, но зато она почти сразу могла ходить и говорить. Второй такой инцидент случился этой ночью, в покоях, аккурат после разговора с королевой. Дара — единственная, кто тогда был рядом — потом рассказала, что баронесса Маронская в беспамятстве ругалась на какие-то шестерёнки, а потом спрашивала, где Эрид. И чуть не плакала — не понимая, или не слыша ответов.

Жуткий позор. Ада заставила фрейлину поклясться, что она никому об этом не расскажет.

Всё утро внучка королевы промаялась как на иголках и, как только появилась возможность, отправилась к матери, чтобы выяснить, что происходит. Оказалось, у Агаты нет и десятой части тех душевных метаний, которые достались её дочери. Зато полно важных и интересных дел, да ещё компания нарисовалась.

Всё это привело к тому, что вопрос прозвучал нервно, грубо, с претензией, и не по существу. «Они скажут, что я ревную» — с ужасом поняла Ада. «А если не скажут, то точно подумают. И будут правы. Я в самом деле ревную, завидую и злюсь. Он проводит с ней намного больше времени, чем со мной, а мне остаётся только вспоминать… Не знаю. Ничегошеньки не знаю!».

Она в самом деле не знала. Иногда девушка забывала о драконе и не вспоминала о нём сутками, полностью погружаясь в свою новую жизнь. Но порой воображение упрямо рисовало бледное лицо с огромными золотыми глазами, чуть горбатым носом и идеальной линией губ. Хватало одной секунды неосторожных воспоминаний, и это начинало сводить с ума. Мучительно, томно, как пальцы на горле. Потом проходило. Потом при встрече они мило болтали, обменивались ехидными ухмылками и измывались над придворными. И девушка не понимала, что это такое на неё совсем недавно нашло. Казалось, этих недолгих, пустых встреч ей хватает с избытком, и после снова можно спокойно бродить по городу и замку, не думая о золотых глаз и бархатном голосе. Ада была упряма. Она решила, что ей попросту не хватает старого друга — как музыки или фастфуда. Решила именно так, и не хотела думать ни о чём другом, зная, что занимается грошовым самообманом. Она была упряма, но храбростью не отличалась.

Агата потянулась и отпила из фарфоровой чашечки.

— Ты, кажется, недавно приехала от Мадлен? Это объясняет твои манеры. Не зря в пору моей юности мне не разрешали подходить к ней и на пушечный выстрел, хотя девочка-служанка казалась мне забавной. Ну что ты смотришь? До того, как старый барон признал свою дочь, Мадлен какое-то время проторчала среди дворцовой челяди, потом её увезли куда-то. Куда-то, где она была не то дояркой, не то булочницей.

— Птичницей, — подсказал Эрид. Смотрел он на Аду и только на неё. Пристально, грустно, с раздражением. Печаль эта была так очевидна, что её не маскировала ни паскудная улыбка, ни вальяжная поза. Даже фрейлины казались какими-то нерадостными. Встречаясь взглядом с девушкой, они старались тут же отвернуться. Зато Агата была само довольство, и это начинало выводить из себя.

— Да-да, пожалуй, что так, — сказала она, делая ещё один глоток. Аде, нервная система которой уже потерпела молчаливый крах, захотелось вырвать чашку из тонких наманикюренных пальцев и разбить. Зачем? Затем, что всю жизнь, когда ей было плохо, её маме было хорошо.

— Что касается оборотня, — лениво продолжала Агата, — я его сюда не звала.

Ада перевела тяжёлый взгляд на Эрида. В последние секунды гнев так захватил её разум, что она снова чуть не забыла о драконе, точнее о том, что он значил для неё. Оборотень показался лишь антуражем, декорацией с пышными волосами и торсом Аполлона. И с некоторым запозданием девушка вдруг осознала: обида — самая основополагающая эмоция в её жизни. Она перекрывает всё.

Эрид отложил бумаги и закинул руки за голову. На Астор он больше не смотрел, предпочтя обеим потолок.

— Не так уж мне сюда хотелось. Но королева рассудила, что я должен хоть иногда составлять компанию своей торитт, и плевать, что нас больше не связывает проклятие. Якобы при дворе это не так бросается в глаза, как дракон, который гуляет сам по себе. Хотя я, на секундочку, больше десятилетия был именно таким драконом. А кроме того, — он зевнул, — господа из академии интересуются техническими достижениями иной параллели. Никто не знает об этом больше нас троих, но ты, Ада, во-первых, была в отъезде, а во-вторых, на тебя и так свалилось слишком много.

— Тем более, после этой выходки, когда ты принялась стращать кардинала машиной самоубийств, люди попросту боятся сведений, которыми ты захочешь их порадовать, — перебила мать.

Воспоминание о лице церковника и всех остальных было бы смешным, если бы только Аду не разрывало на части неведение. Настала её очередь перебивать.

— Что ты мне должна сказать?

— Прости, не поняла, — бросила Агата, возвращаясь к записям. И это окончательно вызверило Аду.

— Не отвлекайся на эту дичь, пока я с тобой разговариваю! Чем таким меня пугают уже который день? Думаю, пора бы мне узнать!

Она лишь однажды повышала голос на мать. Обычно девушка не выходила из состояния мямли, но в тот единственный раз выдала столько экспрессии, что сама почти испугалась. Это случилось в тот день, когда Агата снова появилась в её жизни, после семилетнего отсутствия. Тоже улыбалась и вела себя как ни в чём не бывало. Наверняка женщину посетили похожие воспоминания, так как она развернулась всем корпусом к фрейлинам и ленивым, не терпящим возражений жестом указала на дверь.

— Дамы, прошу вас прогуляться немного.

Свита нехотя поплелась из покоев, искоса поглядывая на странную троицу. Оборотень провожал их улыбочкой людоеда и добрым напутствием.

— Потрудитесь прогуляться дальше этой двери. У меня прекрасный слух, так что лучше не испытывайте судьбу, барышни.

Когда шаги затихли — во всяком случае для нормального, человеческого слуха Ады, мать допила свой проклятый кофе, который заставила-таки варить местных поваров и служанок, и поправила складку на рукаве.

— Ты должна покинуть Йэр.

Девушка ничего не почувствовала. Осознание таких вещей происходило у неё не сразу.

— Меня возвращают домой, к отцу?