«Вы слишком много внимания уделяете заботе об увечном гноме!»— Бывало, ворчал Флинт, но эти слова явно не оказывали никакого действия на его сиделок. Солостаран приходил один раз и казался успокоенным сварливостью Флинта. Мирал навещал дважды, чтобы проверить, как у гнома идут дела.

К вечеру второго дня стало очевидно, что Флинт восстанавливает силы и, судя по уменьшению числа ругательств во время движения, боль пошла на спад. Тем не менее, Эльд Айлия была непреклонна в том, что гнома не следует оставлять одного, и она находилась с Флинтом, пока Танис отлучался во дворец, чтобы взять чистую одежду.

Однако, она разрешила Флинту работать над медальоном для Кентоммена Портиоса, сидя в гнезде на койке.

«В конце концов, церемония начинается завтра», — невозмутимо сказала она, расстилая на столе бинт и сворачивая его таким образом, чтобы он лучше подходил для коренастого гнома.

«Завтра?»— вскричал Флинт, вскочил с постели и со стоном схватился за плечо. «Я полагал, у меня есть еще три дня!»

Айлия перехватила гнома на пути к двери — хотя непонятно было, чего он надеялся достичь, бегая по улицам Квалиноста без рубашки — и, с весельем в зеленовато-карих глазах, загнала его обратно в постель. «Расслабься», — произнесла она. — «У тебя есть три дня».

Разматывая старый бинт с груди гнома, она пояснила хитросплетения церемонии.

«Слово ‘Кентоммен’, или ‘достижение совершеннолетия’, на самом деле означает заключительную стадию церемонии из четырех действий», — сказала она, снимая с раны кусочек ткани. «Это сама зрелищная часть церемонии, свидетелями которой хотели бы стать большинство зевак. Однако, большинство эльфов словом ‘Кентоммен’ обозначают всю трехдневную феерию».

«Первая часть называется Калтаса, или ‘Затенение’», — пояснила акушерка, очищая нежными пальцами заживающую рану. — «Эта часть стартует завтра утром. Во время Калтасы подросток — юноша или девушка, лишь бы он или она были знатного происхождения — в сопровождении родителей направляется в Рощу». Она упомянула древний лесистый район в центре эльфийской столицы.

Эйлиа промыла кусочек ткани в миске с чистой водой. «Когда проходящий Калтасу подросток такого высокого ранга, как Портиос, большинство простых эльфов пользуется случаем, чтобы пройтись парадом по улицам, надев самые пышные и цветастые наряды, а то и костюмы. Они танцуют и исполняют песни столь же древние, как и сама церемония», — сказала она. — «Вот почему можно видеть, как во дворце делают яркие цветные флаги — чтобы пометить маршрут от него к Роще».

«Я хотел бы увидеть это», — произнес Флинт.

Эльд Айлия внимательно осмотрела место, где кинжал вошел в плечо Флинта. «Думаю, ты будешь чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы пройтись по маршруту процессии завтра утром».

Она еще раз промыла рану, затем выплеснула миску через заднюю дверь мастерской.

«Что произойдет с Портиосом в Роще?»— спросил гном.

«Беседующий отведет его в центр Рощи, затем церемониально повернется к нему спиной», — ответила акушерка. — «Портиос останется в Роще на три дня, один, ничем не питаясь и лишь утоляя жажду из родника в центре Рощи. Никто не имеет права входить в Рощу и тревожить его, так же, как и он не имеет права пытаться покинуть ее».

«Звучит так, словно им следует выставить стражу», — угрюмо прокомментировал гном, стараясь не выказывать удовольствия от нежных прикосновений акушерки.

«О, они так и поступят», — заверила его Эльд Айлия. — «Эльфийские дворяне будут по очереди нести стражу со своими церемониальными мечами — вроде того, который приносил сюда в починку Тайрезиан».

«А эта стража, в самом деле, нужна?»— спросил Флинт.

«Скорее всего, нет», — согласилась стройная эльфийка. — «Нарушить Калтасу — как и любую часть Кентоммена — для эльфа означает, что к нему всегда будут относиться, как к ребенку, вне зависимости от его возраста».

Флинт казался впечатленным.

Айлия продолжила: «В Роще Портиос совершит обряд очищения, отбросив все пласты детской жизни. В последнее утро он искупается в роднике, явившись очищенным душой и телом».

«Этим третьим утром ему принесут серую одежду — символизирующую его несформировавшийся потенциал — и выведут из Рощи», — закончила она. — «На этот раз на улицах не будет гулянья. На самом деле, простые эльфы всегда стараются совсем не смотреть на подростка в Кентоммене, когда его ведут по улицам в серой одежде».

«А почему?»— спросил гном.

«Потому что в этот момент подросток уже не ребенок, но еще и не взрослый. Формально, он не существует. Над эльфами будут смеяться, если они будут глазеть на того, кого нет».

Флинт фыркнул, но не пренебрежительно. «Совсем не похоже на мой День Полной Бороды. Тот по большей части состоял из дарения мне множества подарков и подношения больших кружек эля». Он, казалось, погрузился в размышления. «Если вдуматься, я предпочитаю такой праздник, чем провести три дня без еды и эля».

С легким смехом Айлия закрепила чистую повязку на место. Затем она принесла ему инструменты, чтобы он мог закончить медальон.

Танис этим вечером рано вернулся из дворца, приготовившись провести эту ночь с Флинтом. Он приготовил простой ужин для себя, акушерки и гнома: буханку серого хлеба, половину головки сыра, последние сладкие яблоки, оставшиеся с прошлой осени, и кувшин с элем. Наконец, солнце скрылось за верхушками осин, последние лучи сверкнули сквозь полупрозрачную зелень невесомых листьев, и из темных лесов выползли тени, чтобы овладеть улицами эльфийского города. Полуэльф убедил Эльд Айлию, что она может спокойно на время оставить Флинта, и та уступила, сказав, что у нее самой осталось масса незавершенных дел.

«Но не позволяй никому входить, кроме меня или Беседующего», — предупредила она Таниса.

«Почему?»

Эльд Айлия, казалось, была готова что-то рассказать, но в последнюю минуту передумала. «Лучше, чтобы какое-то время Флинт побыл в тишине. Ты знаешь, как посетители возбуждают его». Затем, сообщив Танису, что вернется утром, она быстро зашагала по дорожке, проскользнула между двумя древовидными домами и скрылась из вида.

«Флинта? Возбуждают посетители?»— тихо спросил сам себя полуэльф, а затем покачал головой.

Флинт на следующее утро открыл глаза от какофонии за окном. «Реоркс у горна! Что за жуткий шум?»— спросил он. Солнце едва взошло над горизонтом, судя по слабым теням в мастерской.

Танис сполз с ложа, которое он соорудил на толстом ковре рядом со столом Флинта, и встал, чтобы распахнуть ставни. Флинт приподнялся на локте и взглянул на буйство красок. Дюжины эльфов потоком шли мимо его мастерской, их голоса сливались в шумную песню на непонятном языке; он распознал только несколько эльфийских слов, да и те звучали странно.

«Старый язык», — пояснил Танис, — «из времен Кит-Канана, хотя некоторые из самих песен более свежие. Они отмечают эльфийские победы со времен Братоубийственных Войн и восхваляют различные этапы жизни, от детства до старости. Они также восхваляют кого-то, кто достиг больших успехов в жизни». Он остановился и прислушался, с отстраненным выражением лица. Внезапно, одетый в темно-розовую мантию эльф замер у мастерской и затянул новую песню. «Послушай, Флинт!»— воскликнул Танис, не встречаясь глазами с гномом. — «Она про тебя! Тоже написана на староэльфийском».

«Да ну!»— произнес Флинт. Он с усилием встал с кровати и осторожно просунул руки в рукава бледно-зеленой рубашки, последнее творение иголки Эльд Айлии. Он расправил перед рубашки над повязкой. «Ладно, парень, что он говорит?»

«Он поет…»— Танис сосредоточился— «он поет, что ты — принц гномов». Полуэльф еще сильнее сосредоточился, старательно отворачивая лицо.

«Продолжай, парень», — подгонял Флинт. — «Рассказывай». Он в спешке по ошибке сунул обе ноги в одну штанину, и поторопился исправиться.