— Наши западные соседи, Торбардин и Эргот, будут очень обеспокоены появлением эльфийской армии у своих границ, — объяснял Ситэл наиболее воинственным аристократам. — Это может послужить поводом к войне, а я никогда не дам такого повода.

И беженцы продолжали возвращаться, ручеек их превратился в сплошной поток. Госпожа Ниракина выбрала себе в помощники Таманьера Амброделя, который был знаком с их нуждами и знал, какие проблемы следует решить в первую очередь. Он оказался неустанным тружеником, но, несмотря на его усилия, лагерь на берегу становился все более грязным и шумным, по мере того как эльфы переполняли его. Над палатками висело облако дыма и страха. Прошло немного времени, и жители Сильваноста забыли о сочувствии к несчастным и смотрели на них с отвращением.

Сегодня Ниракина спустилась вниз, к воде, чтобы поговорить с эльфами, выходившими на берег. Усталые, мрачные путники изумленно разглядывали жену правителя, ожидавшую их на грязном берегу: ее богатые одежды волочились по лужам, и с ней был лишь Таманьер Амбродель.

— Они такие усталые, такие печальные, — шептала Ниракина.

Таманьер стоял рядом, делая заметки на восковой дощечке.

— Невесело это — лишиться родного дома и тех, кто тебе дороже всего. — Таманьер пропустил двадцать прибывших и преградил оставшимся дорогу.

— Итак, в одной барже было двести двадцать, включая шестьдесят шесть людей и полуэльфов. — Он неуверенно взглянул на Ниракину. — Пророк будет недоволен тем, что в город проникли инородцы.

— Мне знакомо сердце Пророка, — чуть резко ответила Ниракина. От ее хрупкой фигуры веяло негодованием. — Но при дворе полно тех, кто хочет зла этим несчастным.

Из маленькой лодчонки на берег выкарабкалась эльфийская женщина с ребенком на руках. По пути она поскользнулась и упала на колени в мутную воду. Остальные устало брели мимо. Ниракина, не медля ни секунды, втиснулась в молчаливую толпу и помогла упавшей подняться. Глаза женщин встретились, и одетая в лохмотья нищенка произнесла:

— Благодарю тебя, моя госпожа.

И не сказав больше ни слова, она посадила ребенка на плечо и побрела к берегу. Ниракина осталась стоять, восхищенная упрямым мужеством женщины, когда чья-то рука коснулась ее локтя.

— Лучше бы тебе быть осторожнее, госпожа, — предупредил Таманьер.

Не обращая внимания на его слова, Ниракина промолвила:

— Жрецы и знать поднимут шум из-за этого, особенно из-за полукровок. — Ее невозмутимое лицо помрачнело. — Их нужно привести сюда, пусть взглянут на несчастных, которым они отказывают в крыше над головой!

Таманьер мягко увлек ее обратно, на берег. На другом конце города, в Звездной Башне, гремели обвинения в адрес беженцев.

— Когда боги сотворили мир, первым они создали наш народ, призванный хранить истину и справедливость, — утверждал Фиринкалос, жрец Эли. — Наш священный долг — сберечь нашу расу такой же чистой, как в день творения, по-прежнему оставаться Сильванести!

— Отлично сказано! Истинная правда! — зашумели голоса знатных эльфов и жрецов.

Ситас взглянул на отца. Пророк невозмутимо выслушивал все это, но выглядел недовольным. Дело было не только в том, что отцу не нравились слова ученого Фиринкалоса; Ситасу уже приходилось слышать подобные речи. Однако ему было известно, что Пророк терпеть не может поучений, от кого бы они ни исходили.

С тех пор как закончились Дни Правосудия, Ситас неотлучно пребывал рядом с отцом, участвуя в управлении страной и решении каждодневных дел. Его уважение по отношению к Ситэлу возрастало при виде того, как отцу удавалось находить золотую середину среди мнений жрецов, идей знати, нужд гильдий и собственных мыслей о благе Сильванести.

Ситас научился уважать, но не восхищаться. Он считал отца слишком мягким, слишком часто поддающимся неправым мнениям. Это удивляло его, он всегда считал Ситэла волевым правителем. Почему Пророк просто не потребует подчинения, вместо того чтобы бесконечно идти на компромиссы?

Ситэл махнул собравшимся, требуя тишины. Мирителисина, главная жрица Квенести Па, поднялась, прося позволения Пророка высказать свое мнение. Зал затих, и Ситэл велел Мирителисине начинать.

— Я хотела бы спросить чистого и благородного Фиринкалоса, как он предполагает поступить с мужчинами, женщинами и детьми, изнемогающими в хижинах на берегу реки, с теми, у кого в жилах не течет чистая кровь, но кто теснейшим образом связан с нашим народом? — Голос ее заполнил башню. В молодости Мирителисина была известной певицей, и сейчас она применяла свое искусство, чтобы воздействовать на слушателей. — Неужели мы должны сбросить их в реку? Изгнать их с острова, обратно к мечам и факелам бандитов, что заставили их бежать на восток?

Несколько голосов грубо прокричали в ответ: «Да!»

Ситас, сложив руки, разглядывал Мирителисину. Она выделялась среди собравшихся в своей сапфировой головной повязке, белой мантии с развевающимся небесно-голубым поясом. Ее волосы, доходившие до талии, рассыпались по спине, когда она повернулась и указала пальцем на толпу эльфов, состоявшую в основном из мужчин.

— Да как же вам не стыдно? — возвысила голос Мирителисина. — Неужели в Сильваносте нет милосердия? Люди и полуэльфы пришли сюда не по своей воле! Им причинили зло, которое может постучаться в дверь каждого из нас. Но обращаться с ними как с животными, отказывать им в крове — такое же зло. Мои священные братья, разве это справедливый и истинный путь, о котором говорил достойный Фиринкалос? Мне так не кажется. Такие жестокие слова можно скорее услышать от служителей Королевы Драконов!

Ситас напрягся. Своевольная жрица зашла слишком далеко! Фиринкалос и его соратники были того же мнения. Они протискивались вперед, рассерженные сравнением со жрецами Властительницы Зла. Воздух наполнился бранными словами, однако Ситэл, откинувшись на спинку трона, ничего не предпринимал, чтобы успокоить разъяренных жрецов.

Ситас обернулся к отцу.

— Могу я сказать слово? — тихо попросил он.

— Я все жду, когда же ты выступишь, — нетерпеливо ответил отец. — Вперед. Но помни, если ты отправляешься купаться со змеями, то тебя могут и укусить.

Ситас поклонился отцу.

— Настало тяжкое время для нашего народа, — громко начал он. Пререкания в толпе стихли, и принц понизил голос. — После событий на Западе стало очевидно, что люди, вероятно при поддержке императора Эргота, пытаются захватить наши равнинные и лесные владения не в открытом бою, а изгоняя фермеров и торговцев. Их оружие — страх, и пока что оно действует даже лучше, чем ожидали враги. Я сказал вам об этом, чтобы вы вспомнили, кто повинен в происходящем.

Ситэл удовлетворенно кивнул. Ситас, заметив реакцию отца, продолжил:

— Беженцы пришли в Сильваност в поисках защиты, и мы не можем им отказать. Это наш долг. Мы защищаем тех, кто не принадлежит к нашему народу, потому что они приползли на коленях, как и должны приходить к господам вассалы. Укрывать их от зла правильно не только потому, что боги учат нас справедливости, но и потому, что эти люди выращивают наше зерно, платят нам налоги и клянутся нам в верности.

По рядам собравшихся пронесся шепот. Спокойный, рассудительный голос Ситаса, отточенный в диспутах со священниками Матери, успокоил бушующие страсти. Жрецы отошли от гнева. Мирителисина едва заметно улыбнулась.

Ситас упер руки в бока и обвел присутствующих глазами с непреклонной решимостью.

— Но берегитесь ошибок! Сохранение нашей расы имеет огромное значение. Не просто сохранение чистоты нашей крови, но и неприкосновенности наших обычаев, традиций, законов. По этой причине я прошу Пророка определить новое место для лагеря беженцев, на западном берегу Тон-Таласа, чтобы все люди и полуэльфы селились там. Более того, я предлагаю отослать туда из палаточного городка всех, кто не принадлежит к народу Сильванести.

Воцарилась тишина — собравшиеся обдумывали предложение, а затем башня огласилась криками: «Отлично сказано! Превосходная мысль!»