— Все живое изменяется, — сказал он как можно мягче. — Кажется, даже эльфы.

Глаза Тьорла сразу стали ледяными.

— Нет, гном. Мы не меняемся уже много столетий. Единственное изменение, которое знают эльфы, — это смерть.

Станах раздраженно фыркнул, уже сожалея о своей неуклюжей попытке утешить эльфа.

— Тогда, значит, ты уже мертв, Тьорл, а продолжая все еще ходить по земле, просто загрязняешь воздух, которым могли бы дышать другие. Ваш город, ваш жизненный путь изменился. Возможно, мы должны теперь считать вас не эльфами, а привидениями?

Тьорл хотел было возразить, но вдруг, взглянув на безмолвный город, сказал:

— Возможно, и так.

Лавим увидел: Тьорл куда-то повел Кельду. Его продолговатые глаза сузились, он стал задумчиво накручивать на палец конец своей белой косы.

— Станах, — сказал он, — если, уходя отсюда, эльфы сожгли все свои вещи, то что же Тьорл собирается найти для Кельды?

Гном пожал плечами.

— Не знаю. С тех пор как мы пришли в город, наш гостеприимный эльф превратился в какое-то привидение. Может, он сотворит ей что-нибудь из пустоты?! — Станах побрел по улице. — Чем скорее мы уйдем отсюда, тем лучше будет для всех…

Лавим пошел за Станахом. Он еще не знал и половины того, что очень и очень хотел знать. Меч Кельды, какой-то пропавший бродяга, два гномских тана — все сплелось в единый клубок. И еще: кто такой этот Музыкант?

Маленький деревянный олень, застывший в грациозном прыжке, лежал, опутанный серебряными ожерельями, засыпанный золотыми серьгами и другими украшениями. Детская игрушка и материнские драгоценности! Станах освободил оленя, и сделал это так осторожно, как будто тот был живым. Он перевернул фигурку, взглянул — и улыбнулся. На животе оленя, среди искусно вырезанных завитков шерсти, виднелось изображение наковальни, перечеркнутое гномской руной Р. Значит, это изделие мастера-гнома.

Станах осторожно отложил игрушку в сторону и осмотрел комнату. В комнате был полнейший беспорядок.

Великолепные гобелены, огромные ковры, мягкие подушки — все было разбросано как попало. Даже платяной шкаф был опрокинут и лежал на полу.

Пошатываясь, вошел Лавим с огромной охапкой одежды в руках.

— А, ты здесь, Станах. Тьорл сказал, что это все для Кельды.

— А где она сама?

— Принимает ванну. А Тьорл пошел осмотреть какие-то механизмы, — Лавим бросил одежду на пол и уселся среди плащей, охотничьих костюмов, ботинок и кофточек. — Как я и догадывался, они, уходя, сожгли не все.

Знаешь, Станах, этот город, наверное, и впрямь был просто великолепным. И зачем только эльфы ушли отсюда?! Я думаю, если бы я тут жил, даже дракониды ни за что не смогли бы заставить меня уйти отсюда!

Страх, словно темнота, распоряжался в городе. Он прилипал к прекрасным зданиям, скрывался в яблоневых и грушевых садах. Страх и печаль шли по улицам и мрачно смеялись над каждой умирающей осиной.

Гном молча помотал головой. Кендер все равно не поймет, что это такое — страх. Так что стоит ли втолковывать ему что-либо?

Станах, скрестив ноги, сел на ледяной мраморный пол. Сдерживая нарастающее желание как можно скорее уйти из этой печальной комнаты, из этого печального дома, из этого пустынного города, он стал разбирать одежду. Не ровен час — Лавим всю одежду распихает по своим сумкам, а они у него и так уже полным-полны; да и сам он что-то очень уж пополнел, а ведь Станах хорошо помнил, что еще совсем недавно кендер был строен, как тростинка. Дома и магазины, оставленные жителями Квалиноста, вызывали грусть и у Тьорла, и у Кельды, и у Станаха; Лавим же чувствовал себя в городе так, будто попал в свой родной, кендерский рай.

Гном отобрал у Лавима плащ цвета молодой сосны, подбитый кроличьим мехом, — плащ по размеру как раз подходил Кельде, — выбрал ей прочные ботинки, с двумя слоями замши, утепленные гусиным пухом.

— Если не ошибаюсь, эти ботинки как раз то, что ей нужно.

Лавим осмотрел вещи и сказал, что теперь Кельда будет одета намного теплее, чем любой из них.

— Она и мерзла сильнее, чем любой из нас, — сказал Станах, — но теперь она хоть не будет мерзнуть. Послушай, отнеси-ка все эти вещи ей сейчас, а? Ну а потом сходи за Тьорлом. И вот еще что, Лавим…

Держа в руках ботинки и плащ, кендер обернулся.

— Да?

— Прежде чем пойдешь искать Тьорла, вытряхни-ка свои сумки, да получше.

Лицо Лавима выражало полное недоумение. А Станах добавил:

— И не рассказывай нам больше сказок о том, как вещи сами прыгают к тебе в карманы. Ну ладно, ладно, ступай, Лавим.

Оставшись один, Станах почистил свою одежду и задумался.

Да, он делал то, что должен был делать. Ни Кельду, ни Тьорла он больше не убеждал, что Хаук еще жив. Кельда сама убедила себя: Хаук жив потому, что жива она.

Когда они еще шли по лесу, Кельда рассказала гному о том, как Хаук отдал ей Меч. Рассказывала очень взволнованно, даже голос ее дрожал.

Теперь Станах был уверен, что девушка ни за что Не согласится с Тьорлом, если он будет против того, чтобы передать Меч магу. Кельда убеждена, что полупьяный бродяга, отдавший ей Меч, сейчас, словно палладии, защищает ее от мага дерро, — от мага, беспощадно убивающего всех из-за Меча Бури.

Может быть, Хаук и вправду защищает ее, если он еще жив; но Станах был убежден, что Хаук уже убит Рилгаром.

Станах закрыл глаза.

Как только они встретятся с магом, Меч Бури в одно мгновение будет перенесен в Торбардин — прямо в руки Хорнфела; Кельда и Тьорл даже понять не смогут, что случилось. Станах должен будет изо всех сил постараться как можно дольше внушать девушке надежду на то, что она спасает Хаука.

Имеет она право на Меч? И да, и нет! Такое право есть только у гномов. У одного гнома — у Хорнфела…

Тонкие пальцы коснулись его плеча. Станах открыл глаза и увидел стоящую передним Кельду.

— Станах? Ты как, готов в путь?

В этом покинутом жителями городе она всетаки ухитрилась вымыться. На ней был шерстяной охотничий костюм, замшевые ботинки и зеленый плащ. Меч Бури висел в Ножнах на поясе.

— Да, готов, — сказал он. Потом посмотрел на Меч. — А ты в состоянии нести его и дальше? Глаза Кельды сверкнули.

— Я уже несла его долго-предолго!

— Да, и спотыкалась на каждом шагу. Лес Квалинести — это не Старая Гора. Все будут думать: раз у тебя меч, то ты умеешь им пользоваться. Ты понимаешь, о чем я говорю?! Тебя убьют прежде, чем ты успеешь унести ноги куда-нибудь подальше. Позволь мне помочь тебе и нести твой меч или, если это тебя не устраивает, отдай его своему другу эльфу.

Кельда покачала головой.

— Меч пока еще мой.

— Но ты, по крайней мере, научись носить меч. — Он показал пальцем на ножны. — Затяни пояс потуже, чтобы ножны не били тебя по ногам.

Кельда затянула Пояс. Меч действительно стал ей меньше мешать. Она посмотрела на Станаха и улыбнулась.

— Что еще?

— Еще найди себе подходящий нож. Мечом ты все равно защитить себя не сможешь.

Внезапно, без какой-либо видимой причины он рассердился на Кельду. И на себя. Станах повернулся и прошел через комнату к окну. Посмотрел вниз, во Двор. 'Это лучше, чем видеть боль в глазах Кельды.

Осиновые листья кружились над двором, гонимые ветром. Их шуршание было единственным звуком в этом печальном, пустынном городе. В молчащем Квалиносте повсюду бродили призраки. Призраки и память, Или голос его совести?

Огромный черный дракон тридцати футов длиной вынырнул из облаков и спикировал над хребтами восточного Квалинести. Серебристая Солинари уже давно зашла, но кроваво-красный свет Лунитари заливал все вокруг, и этот свет сверкнул на его чешуе, на когтях и острых зубах, а также в мутных, словно застывших глазах. Его драконье имя было Севрист, сам себя он звал Темная Ночь.

Дракон поймал крыльями ветер и полетел к заросшим чахлым лесом хребтам на границе между Квалинести и Гномскими горами. Дракон не любил яркого солнечного света, он любил тьму: ночью он видел великолепно. Холодный лунный свет смотреть ему не мешал, но лучше всего он видел в такие ночи, как вот эта, когда даже и луна закрыта облаками.