— Почему они у вас без штанов? — морщась и брезгливо кривя рот, спросил у Староуса Ланский.
Староус вытянулся, держа руку у козырька с таким напряжением, словно выжимал двухпудовую гирю.
— Интендантство, господин полковник, шаровар не отпустило.
— Нет, в подштанниках через весь городок, — заскрипел подполковник. — Подумать только, мимо офицерских флигелей, мимо дам, мимо жен господ офицеров…
— Так точно, господин полковник, — отчеканил Староус. — Мимо дам, господин полковник, но выхода не было. Интендантство, господин полковник…
— Да знаете ли вы, что значит солдат без штанов? — Ланский поднял брови и неподвижным взглядом уставился в переносицу фельдфебеля.
— Так точно, господин полковник, знаю, что значит солдат без штанов, — отрапортовал Староус.
— Нет, не знаете… Это самое скабрезное оскорбление мундира. Это позор на весь гарнизон. Позор! У подполковника Ланского солдаты без штанов маршируют…
— Ага, даже тебя проняло… — вдруг услышал Никита рядом с собой голос. — Начальники бесштанных команд…
Никита обернулся и увидел смеющееся лицо Лукина. Он смеялся так искрение и так весело, что Никита тоже невольно улыбнулся и подумал: «Нет, он, наверное, действительно хороший парень».
— Свою одежду им, господин полковник, оставлять невозможно было, — докладывал в это время Староус. — Прошлый раз, господин полковник…
Староус понизил голос, и Никита не расслышал последней фразы.
Однако эта фраза, видимо, озадачила подполковника. Он выпрямился, взглянул на переступающих с ноги на ногу белоштанных солдат и, нахмурившись, сказал:
— Пусть продолжают движение, отправьте их.
Староус повернулся к строю, поискал глазами и, заметив стоящего в стороне каптенармуса, крикнул:
— Продолжать движение! Фейерверкер Крюков, отведите команду.
— Видишь, боятся нас в своей одежде оставить, — усмехнувшись, сказал Лукин. — В подштанниках-то никто не убежит… Армия…
— Шагом марш! — скомандовал каптенармус, и колонна двинулась через площадь к казарме за проволочной изгородью.
5
Поезд Гайды в Омске был принят на запасный путь и остановился далеко от вокзала.
Колчак вышел из вагона и, шагая через рельсы и мокрые шпалы, пошел к станционному перрону.
Моросил мелкий, перемежающийся со снегом дождь, и все кругом было затянуто скучной серой пеленой гнилых осенних сумерек.
Оглядываясь по сторонам с любопытством человека, впервые приехавшего в незнакомый город, Колчак шел мимо поездов и эшелонов, загромоздивших все станционные пути. Здесь скопились воинские эшелоны, товарные составы и длинные вереницы классных вагонов, превращенных в квартиры чиновников гражданской и военной администрации, съехавшейся со всех концов в новую столицу Сибири.
Станция напоминала походный бивуак какой-то разноплеменной армии. Слышался нерусский говор, ржание лошадей, привязанных прямо к вагонам казачьих эшелонов, пьяные выкрики из дверей вокзала, превращенного в ресторан.
На перроне, несмотря на дождь, было людно. Бродили и толпились у освещенных окон вокзала военные в формах едва ли не всех армий мира: чехи в русских шинелях без погон, но с нашитыми на рукавах бело-красными лентами, шотландцы в коротких юбочках, англичане в зеленых пальто-шинелях, американцы в фуражках с большими гербами, французы в круглых кепи, румыны, сербы, итальянцы, сибирские чубатые казаки с красными и желтыми лампасами, японцы в желтых шинелях и фуражках с красными околышами…
Колчак оглядывал проходящих солдат с различным чувством — одни представлялись ему возможными союзниками, другие — противниками. Он мрачнел лицом, когда мимо проходили латыши или чехи, но улыбался, встречая американские высокие фуражки, английские шинели или лампасы казаков из отряда войскового старшины Красильникова. Об этом старшине он слышал еще во Владивостоке, как о человеке, преданном делу и надежном.
Чешским солдатам он не верил и боялся их. Они перестали быть той силой, на которую он мог рассчитывать. Они не поддержали бы его. Об этом он знал. Они были утомлены, издерганы, единственным их желанием было поскорее вернуться на родину, и у них истощилось терпение.
Нет, он рассчитывал на поддержку других сил — на войска союзников, с которыми теперь неразрывно была связана его судьба, на верхушку казачьих станиц и на молодую сибирскую армию, которую нужно было как можно скорее сформировать и воспитать по рецепту, согласованному с Ноксом.
Колчак прошелся несколько раз по перрону, обдумывая предстоящие завтра визиты, и хотел уже возвратиться к себе в поезд, когда увидел торопливо идущего к нему человека в казачьем крытом сукном бешмете с полковничьими погонами.
— Здравья желаю, ваше превосходительство, — сказал полковник, останавливаясь в трех шагах от Колчака, и взял под козырек. — Начальник гарнизона города Омска полковник Волков.
— Здравствуйте, — сказал Колчак, вглядываясь в широкое отечное лицо полковника с плоским лбом и припухшими красными веками.
Фамилия Волков была известна адмиралу. Он еще на Востоке много слышал об этом полковнике — друге войскового старшины Красильникова и организаторе казачьего монархического общества «смерть за родину».
Колчак улыбнулся и протянул полковнику руку.
— Но как вы узнали о моем приезде?
— Все знают, ваше превосходительство. Сейчас целая группа офицеров сюда идет, вас встречать собрались, да я опередил, — сказал Волков. — Ждем. Квартиру вам приготовил — у меня в доме. Милости просим.
— Не знаю, долго ли я задержусь в городе и стоит ли мне переезжать на квартиру, — замявшись, сказал Колчак. — Я проездом. Хочу попробовать пробраться на юг к Деникину…
Волков слушал Колчака, склонив немного голову набок, как бык, приготовившийся боднуть рогами, посапывал и пялил покрасневшие глаза куда-то в пространство мимо адмирала.
— Так, — сказал он, выслушав Колчака. — А, может быть, без хлопот прямо на квартиру? А, ваше превосходительство? Поехали бы, и автомобиль у подъезда. Меня о вашем приезде мистер Стевени предупредил — офицер связи генерала Нокса, и все приготовлено. Чего же вам к Деникину на юг ехать, там порядок, а вот у нас… — Полковник многозначительно поднял бровь и тряхнул головой.
— Что у вас? — насторожившись, спросил Колчак.
— Керенщина. Казачки волнуются. Хлебнули вдосталь — век не забудем, — сказал Волков и покрутил головой, будто у него сразу распухла шея и воротник врезался в нее. — Покорнейше благодарим… Нет, ваше превосходительство, наши казачки за разными там «ёсёрами» авксентьевыми и зензиновыми не пойдут. Они свои интересы соблюдают партийные, а нам — станичникам — это ни к чему… Покорнейше благодарим. Нам политиканы не нужны, опротивели… Пора за ум браться…
Все это Волков говорил громко, нисколько не стесняясь проходящих по перрону офицеров и не замечая беспокойства адмирала, который с опаской поглядывал по сторонам, видимо, боясь, как бы кто из посторонних не услышал крамольных слов полковника.
— Но при чем же тут я? — нетерпеливо сказал Колчак. — Я частное лицо, еду к Деникину…
— Мм-да, — хмыкнул Волков и на мгновение остолбенел. Лицо его приняло такое выражение, словно он с разбегу ткнулся лбом в забор. — Как прикажете… А мы вас тут ждали…
Потом полковник тяжело вздохнул, и адмирал почувствовал сильный запах сивухи, как будто к самому носу его поднесли наполненный водкой стакан.
— Прощайте… — поспешно сказал Колчак.
— А то бы без всякой канители на квартирку? А? И за работу, ваше превосходительство… — сказал Волков упрямо и таким тоном, словно не придавал никакого значения словам адмирала о поездке к Деникину. — Поехали бы, право…
— Нет-нет, не нужно, — уже сердито проговорил Колчак. — Прощайте, прощайте… Если понадобится квартира, тогда дело другое, тогда непременно к вам обращусь…
Адмирал повернулся и быстро пошел прочь от пьяного полковника. Волков же щелкнул шпорами, круто кивнул головой, задержав на некоторое время подбородок прижатым к груди, и сказал уже в спину адмирала:
