— Так, — сказал Игнатов.
— И времени не теряйте. Мало ли что может случиться…
Рабочие дружинники без команды стали строиться в ряды.
— Ты, товарищ Игнатов, как позицию займешь, связного пошли. Штаб — на вокзале. Что заметишь, сообщай.
— Есть, — сказал Игнатов.
Коновалов проводил глазами скрывшийся в сумраке степи игнатовский маленький отряд и торопливо пошел назад к вокзалу.
Он шел, прислушиваясь к каждому звуку, и, стараясь подавить тревогу, уторапливал шаги.
Ему стало жарко, и он расстегнул воротник пальто.
На перроне было пусто — наверное, добровольцев уже отправили на позиции.
Коновалов вошел в полутемный вокзальный коридор, отыскал комнату дежурного по станции и, отворив дверь, остановился на пороге.
Он увидел толпящихся связных, нахмуренные серые лица членов штаба и человека в распахнутом полушубке и без шапки. Человек торопливым движением руки все время поправлял мокрые волосы, сползающие на лоб.
Никто не заметил, как вошел Коновалов, — свет горящей лампы тускло освещал комнату.
Еще не слыша того, о чем говорил человек без шапки, Коновалов понял, что это связной из города и что случилось что-то страшное.
— Как отменили восстание, может, через час меня выслали… Не знаю времени… — говорил человек, и мышцы лица его дрожали. — Пройти через город нет никакой возможности — казачьи патрули, юнкера… Пришлось обходом, и не знаю, сколько верст крюку дал…
— Что-что? Отменили восстание? — спросил Коновалов.
— Отменили, — сказал связной, глядя на Коновалова пустым тусклым взглядом, и отер ладонью с лица пот. — Во втором районе провал. Считай, весь штаб захватили… Ночью…
— Отменили… — повторил Коновалов и вдруг в раскрытую дверь услышал раскатистые винтовочные залпы. Они доносились из степи.
5
Бойцы игнатовской дружины рассыпались цепью и, промяв в снегу лунки, залегли, готовясь защищать подступы к поселку со стороны большой дороги, ведущей из города.
Тимофей Берестнев лежал рядом с Куделиным и, подсчитывая уходящие минуты, смотрел в степь.
Луна давно села. Рассвет приходил в мутной пелене тумана. Небо светлело медленно, и по нему сгустками пара лениво ползли низкие облака. Громоздясь одно на другое, они затягивали сплошь все пространство до самого горизонта.
Снега равнины посерели, словно и на них упала гигантская тень хмурого неба. Кругом становилось голо и неприютно. Хмурое утро обещало пасмурный снежный день.
Тимофей оглядывал лежащую перед ним равнину, всматривался в овражки и балки, где еще пряталась темнота, и прислушивался к звукам поселка.
«Вот сейчас наши во главе с Коноваловым идут по улицам, собирают добровольцев, назначают старших пятерок… — думал он. — Сколько всего соберется народа? Теперь, наверное, примкнут к восстанию и те, кто раньше не знал о нем. Сейчас не нужно скрываться, сейчас можно говорить со всяким…»
Ему представлялось, что людей наберется много, очень много, может быть, пятьсот-шестьсот человек. Примкнут к восставшим все ремонтные рабочие, все железнодорожники, грузчики, может быть, крестьяне соседних деревень…
Он уже думал о том, как куломзинцы перейдут через Иртыш, как неожиданно со стороны окраины ударят по белому Омску и соединятся с восставшими городскими рабочими, которые, наверное, уже освободили тюрьму, лагерь военнопленных красноармейцев и, пополнившись несметными силами трудового люда, атакуют сейчас омскую крепость — последнее убежище верного Колчаку гарнизона.
Ему мерещились красные флаги на шпилях каменных домов, толпы людей на городских площадях, радостные лица освобожденных из тюрем…
Вдруг он услышал рядом встревоженный голос Куделина:
— Гляди-ка влево-то, гляди… Или чудится мне? Эк бы посветлее маленько…
Тимофей посмотрел влево и увидел вдалеке на мутной белизне равнины темное, как талая снежница, пятно.
— Или так что, или люди толпой идут… — говорил Куделин. — На самой дороге, будто вода снег промочила. Ишь, как чернеет, а откуда ей, воде, сейчас взяться…
Пятно, действительно, становилось все темнее и все отчетливее выделялось на жухлом снегу предутренней равнины.
Тимофей вгляделся и заметил, что пятно, как бы расплываясь, движется и движется по направлению к поселку.
— Товарищ Игнатов! — обернувшись, крикнул он. — Там влево чернеется что-то. Уж не войска ли из города?
Игнатов вскочил из снежной лунки и подбежал к Тимофею.
— Где?
Тимофей протянул к пятну руку. Теперь оно, вытянувшись полуовалом, явственно скользило вдоль дороги.
— Неужели кавалерия? — говорил Игнатов, вглядываясь в серую степь. — Быстро движется… Не иначе, кавалерия…
Очевидно, это была действительно кавалерия, так как пятно вдруг сузилось, сделалось чернее и по крайней мере вдвое увеличило быстроту движения.
— Видишь, рысью пошли, рысью… — Игнатов привстал на колено и, оглядев цепь бойцов, крикнул: — Казаки! Залпом их встретим… Залпом… По одному не стрелять, приготовься и жди. Как они на бугорок выскочат, команду дам…
Он поднялся на ноги, побежал было к своему месту в цепи, но внезапно остановился и закричал еще громче:
— Связной, в штаб мигом беги, к товарищу Коновалову. Доложи, что на дороге казаки, не меньше сотни…
Связной выскочил из снежного окопчика и побежал к поселку.
Игнатов посмотрел ему вслед и медленно пошел вдоль притихшей цепи.
Тимофей приладил винтовку, нацелившись в самую вершинку бугра, на который указывал Игнатов, и замер, не отрывая взгляда от все приближающейся казачьей сотни. Теперь различимы были и кони и всадники в черных дубленых шубах.
Не ожидая засады или, может быть, рассчитывая под покровом предутренних сумерек неожиданно и незаметно ворваться в поселок, казаки шли сомкнутым строем. Видимо, собравшись наспех и не предвидя конных атак, шли они в легком вооружении, без пик, и поторапливали коней, которые в задних рядах, горячась, сбивались с рыси на галоп.
Пройдя степью, казаки скрылись в увале за бугром, но Тимофей уже отчетливо слышал приближающийся топот конских копыт, фырканье разгоряченных лошадей и даже позвякивание стремян. И вдруг в стороне, справа от дороги, на сивой степи он заметил новое темное пятно, за ним в отдалении из темной хмары выползало другое, и совсем в стороне, ближе к железнодорожной насыпи, зазмеилась полоска идущей цепочкой пехоты.
— Вправо, вправо глядите! — крикнул Тимофей.
Но его никто не услышал. Прямо перед цепью рабочих на бугре показались казаки. Они шли с шашками в ножнах, как на обычной проездке лошадей, словно не в бой ехали, а на утреннюю прогулку.
Тимофею показалось, что вот-вот казаки врежутся в цепь.
«Пора стрелять… Почему Игнатов медлит?» — подумал он, второпях скидывая рукавицу, и плотнее вжал приклад винтовки в плечо.
— Пли! — в это время крикнул Игнатов.
Тимофей нажал спусковой крючок и, оглушенный выстрелом своей винтовки, не расслышал залпа цепи. Однако он понял, что залп был.
Строй казаков вдруг опрокинулся. Именно опрокинутым показался он Тимофею. Кони первых рядов вздыбились, готовые рухнуть навзничь. Передняя гнедая лошадь офицера, как мишень, выставив всем напоказ свое беловатое пушистое брюхо, несколько секунд стояла на задних ногах, потом, запрокидываясь и мотая головой, повалилась на снег. Ее выброшенный из седла седок поспешно отползал в сторону.
Кони задних рядов на мгновение сбились в кучу, но тотчас же, словно по сигналу, бросились в сторону от дороги, унося всадников назад за бугор. Увязая по брюхо в глубоком снегу, кони прыгали, поднимались на дыбы, и трудно было отличить раненых от просто испуганных.
Все это произошло очень быстро, в несколько секунд, и бойцы в цепи не успели выпустить вслед убегающим за бугор казакам и по три пули, как дорога снова опустела и от конной казачьей сотни осталось только три неподвижно лежащих на снегу человека в черных шубах да пять-шесть раненых лошадей, бьющихся в сугробах.
