Адмирал был болен, к тому же у него разыгрались нервы Он никуда не выезжал из дома, но не мог совсем уйти от дел и принимал иностранцев, министров и генералов у себя на квартире.

Только что он провел утомительную беседу с американским генеральным консулом Гаррисом, теперь перед ним навытяжку по-юнкерски стоял молодой генерал Лебедев, назначенный вместо Розанова начальником штаба верховного главнокомандующего.

Мысли Колчака все еще вертелись вокруг разговора с американцем, и он не торопился принимать от генерала доклад. Он даже не был смущен тем, что генерал стоял перед ним навытяжку, и забыл предложить ему стул. Впрочем, адмирал не боялся обидеть Лебедева — он знал, что Лебедев не обидится. Только год назад, служа при царской ставке, он был еще капитаном, а от Деникина приехал в Сибирь уже генералом. Про него говорили, что он самозванец — ему не выгодно было обижаться.

Время от времени Колчак в задумчивости посматривал на генерала, но видел перед собой не его матовое с излишней синевой под глазами лицо испорченного мальчишки, а все еще видел лицо американского генерального консула — сухощавое и жесткое, как голова английской скаковой лошади, все из костей и жил.

Всякий раз, когда адмирал взглядывал на Лебедева, тот улыбался выжидательно и несколько подобострастно, готовый к любым услугам. Однако Колчак не замечал улыбок Лебедева и смотрел на него скорее, как на примелькавшуюся глазам вещь, чем как на своего помощника по военным делам и начальника штаба.

Лебедев ждал уже несколько минут, у него затекли ноги, а задумавшийся Колчак все не обращал на него внимания. Он то хмурился, то усмехался, то брезгливо опускал углы вялых губ.

Был ли доволен адмирал разговором с американским консулом или не был доволен, Лебедев угадать не мог, а спросить не осмеливался.

— За признание и помощь они требуют гарантий, — вдруг сказал Колчак, подняв левую бровь и остановившись взглядом на подбородке Лебедева. — Гарантий, что наша политика не будет расходиться с их политикой…

— Кто, ваше превосходительство? — осторожно спросил Лебедев. — Союзники?

— Американцы… Мистер Гаррис…

— Понимаю, ваше превосходительство.

— Он сказал, что не знает, как отнесутся к перевороту в Белом доме, как отнесется президент Вильсон…

— Чехи, — сказал Лебедев. — Они интригуют против нас. Их представители не выходят из американского посольства. Они противодействовали аресту сторонников директории — членов Учредительного собрания. В Челябинске они освободили эсеровского главаря Чернова и помогли ему скрыться… Чехи… Они информируют заграницу и возбуждают против нас общественное мнение.

— Чехи ничего не значат и ничего не могут, — сказал, поморщившись, Колчак. — Какое им до нас дело? Как только кончилась на Западе война с немцами, они оставили фронт на Урале и собираются уезжать. У них нет и не может быть самостоятельной политики. Им нужны деньги и пароходы, чтобы уехать в Чехию. В Германии революция, и они больше не боятся немцев… Но пароходы и деньги могут дать только американцы…

— Понимаю, ваше превосходительство, — сказал Лебедев.

— Без денег самостоятельной политикой не займешься, — сказал Колчак. — Ни политикой, ни войной…

— Так точно, ваше превосходительство, — сказал Лебедев. — Наполеон говорил, что для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги.

Колчак смотрел в одну точку и, казалось, не слышал слов Лебедева.

— За признание и помощь они требуют гарантий, что наша политика не будет расходиться с американской политикой в Сибири, — повторил он. — Я сказал, что не вижу оснований, чтобы они расходились. Он остался доволен моим ответом и стал расспрашивать меня, что я намерен делать теперь.

Лебедев молчал. Он боялся сказать что-нибудь невпопад и раздражить адмирала. К тому же он понимал, что Колчак говорит больше для самого себя, чем для него. Вслух верховному правителю было легче думать.

— Что делать теперь? Удивительно праздный вопрос. У них на Западе война кончилась, и они теперь могут думать о том, что делать с побежденной Германией, а у нас война не кончилась. У нас война только начинается… Сначала нужно победить… — Колчак встал и отодвинул кресло. Брови адмирала нахмурились, и загнутый к губе нос заострился. — Реформы? Писать законы? Дело сейчас совсем не в реформах и законах. Законов написано достаточно. Нужно заставить народ выполнять старые законы. Наша задача — война, а не законы. Ей должно быть подчинено все. Война. — Левый глаз адмирала сделался больше правого и остеклянел. — Борьба с большевизмом — вот наша задача…

Адмирал подошел к окну и уставился неподвижным взглядом в бронзовый купол собора, тускло поблескивающий в неярком свете хмурого дня.

Лебедев осторожно положил папку с бумагами для доклада на краешек стола и рукой оперся о кресло. Он смотрел в спину адмирала так, будто на ней было написано все то, о чем адмирал думал.

— Что же, ваше превосходительство, сказал вам мистер Гаррис? — спросил Лебедев, наконец решившись нарушить слишком затянувшуюся паузу. — Он обещал помощь?

— Да, он обещал помощь и признание.

— Это очень важно, — сказал Лебедев.

Колчак вернулся к столу и сел в кресло. Только теперь Лебедев заметил, что разговором с американским консулом верховный правитель доволен — в глазах появилось выражение покоя и у губ блуждала едва уловимая улыбка, не так часто смягчающая жесткие черты его постоянно угрюмого лица.

— Какие вести с фронта? — спросил он, взглянув на папку с бумагами для доклада.

— За сутки существенных перемен не произошло, ваше превосходительство, — сказал Лебедев.

— Прибыли пополнения в 3-ю дивизию?

— Так точно, прибыли.

— А в группу Пепеляева?

— Сформирован штурмовой батальон составом 1200 штыков. Батальону присвоена форма: нарукавный угол из черно-красной материи, черные с белым кантом погоны и вместо кокарды череп со скрещенными костями. Формируются сектантские полки «Христа Спасителя». Солдаты этих полков похожи на молодых священников. Все они с бородами, и на шинелях у них нашиты большие белые кресты. Это должно повлиять на религиозное чувство русских людей. Не каждый осмелится стрелять в крест…

— Они еще формируются, а какие части отправлены на фронт? — спросил Колчак. — Какие войска ушли на фронт с Востока?

— Оттуда войска еще не отправлены, ваше превосходительство.

— Почему? — Колчак нетерпеливо дернул бровью, и опять его левый глаз сделался больше правого.

— Они заняты на подавлении крестьянских мятежей.

— Сколько времени они будут возиться с подавлением этих мятежей?

— Не могу знать, ваше превосходительство.

— Не умеют справиться с невооруженными бандами крестьян… — Настроение Колчака мгновенно испортилось, и лицо помрачнело. — Нет решительных людей…

— В Минусинском уезде восстание подавлено, — сказал Лебедев. — Но вспыхнули новые крестьянские восстания — в Красноярском, Канском и Ачинском уездах… Войска туда только что посланы…

Колчак насторожился, как будто услышал стрельбу под окном своего дома.

— Где? Покажите…

Лебедев достал из папки карту и разложил ее перед адмиралом.

— Вот, ваше превосходительство, красные точки…

Колчак склонился над картой. На ней тянулись зеленые широкие полосы лесов, испещренные штрихами горных цепей, светлели синие полоски рек и едва приметные желтые линии грунтовых дорог. И всю эту почти сплошь зеленую карту рассекала жирная черно-белая полоса единственной железной дороги. К ней теснились города, селения, деревни. Здесь было много черных точек, квадратиков, треугольников и кружочков, обозначающих населенные пункты, поселки, заводы, но чем дальше скользил по карте взгляд адмирала, удаляясь от полосы железной дороги, тем меньше становилось этих точек и квадратиков, тем больше удлинялось расстояние между ними и едва приметные линии проселочных дорог терялись в зеленых пятнах лесов. И вот здесь, в этих зеленых пятнах, Колчак увидел пять красных точек. Это были очаги восстаний.