— Стой! Стой! — закричали и загикали всадники. Но за человеком в полушубке они не погнались.

Трое из них, скинув драгунки щелкнули затворами.

— Стой!

Человек бежал к лесу неторопливо и спокойно, словно нисколько не опасался погони.

Грянули один, другой, третий выстрелы. По лесу перекатом прокатилось эхо, и с ветвей посыпался еще не слежавшийся снег.

Человек стороной обежал молодую поросль и скрылся в гуще деревьев.

— Марш-марш! — скомандовал офицер и ударил лошадь нагайкой.

Кавалеристы разом подняли лошадей в галоп и поскакали по дороге.

Вдалеке опять грянули выстрелы, и все смолкло.

— Пса спустили… — взбешенным шепотом сказал Лукин. — Вверх, по макушкам деревьев стреляли… Видал?

— Нет, я смотрел на арестованного…

— А ты и поверил, что он арестованный? Они эту сволочь под шашками по селам провели, крестьянам показали, а теперь в лес спустили — на разведку. Он к партизанам придет, беглецом прикинется, а потом отряд выдаст. Не зря же они на дороге шум подняли…

Никита ощупал спрятанный под шубой нож.

— Разыщем его…

— Где его теперь разыщешь!

— По следу пойдем.

— Он вдоль дороги побежал, а нам к дороге возвращаться опасно, — сказал Лукин.

В лесу стало опять тихо. В ельник не доносилось ни одного звука, как будто никогда здесь, на дороге, не было ни желтых всадников, ни человека в черном полушубке, ни винтовочной стрельбы.

— Идем, — сказал Лукин. — До отряда доберемся — там предупредим.

Они пересекли ельник и вышли в старый лес с большими соснами и раскидистыми березами.

— Значит, партизаны близко, если они его здесь спустили и стрельбу подняли, — сказал Никита.

— Не знаю… Наверное, считают, что близко…

Под ногой Лукина треснул валежник, и, словно откликаясь на хруст, где-то с мороза гулко щелкнуло дерево. Звук был похож на далекий выстрел пистолета.

Никита вздрогнул и огляделся.

Ему показалось, что в глубине леса промелькнул человек в черной шубе. Никита вгляделся — нет, никого, только внизу под деревьями сгущались предвечерние тени.

Никита опять ощупал нож, спрятанный под шубой, и пошел за Лукиным, стараясь ступать так тихо, чтобы под ногами не скрипел снег.

Впереди крикнула синица и смолкла. Ей ответила другая, но крик ее показался Никите слишком громким и каким-то ненастоящим.

Никита остановился.

— Лукин! — негромко позвал он идущего впереди Лукина и вдруг слева от себя увидел ствол берданки, высунувшийся из-за толстой сосны.

В то же мгновение из-за другой сосны вышел человек в шубе навыворот и в козьей шапке с красной широкой лентой по меху.

— Не кричать! — тихо сказал человек и вскинул на руку винтовку. — Руки вверх!

— А чего же нам кричать, — спокойно сказал Лукин, поднимая руки. — Радоваться нужно, что встретились — к вам шли…

— Да как еще шли-то, — раздался позади Никиты хриплый тонкий голос. — Под конвоем маньчжурцев семеновских…

Никита обернулся и увидел маленького партизана в зипуне поверх телогрейки и в рваном треухе. На поясе у него болтался длинный монгольский кинжал в деревянных ножнах, в руках был короткий винтовочный обрез.

Партизаны один за другим выходили из-за деревьев и окружали пленников.

— До самого места семеновские гвардейцы вас доставили, охраняли, чтобы ненароком кто не обидел, — прохрипел маленький партизан, едва владея простуженным сиплым голосом.

— Ошибся, друг, — сказал Лукин. — Я под конвоем маньчжурцев не шел… Обознался ты маленько.

— Однако, что обознался… — Партизан неслышной походкой зверолова приблизился к Лукину и снизу вверх заглянул ему в лицо, насмешливо прикрыв левый глаз. — Ай, не ошибся… Врешь ты, язви тя в душу, врешь… — Выкатив глаза и перекосив рот, он замахнулся на Лукина прикладом обреза. — А ну, скидавай полушубок, гад… Менять на мой ветух будем, а погодя поглядим, что с тобой делать…

Никите ударила кровь в лицо.

— Осторожней! Эй ты, осторожней! — крикнул он и рванулся было на помощь Лукину, но высокий партизан, тот, что первым вышел из-за деревьев, плечом отстранил его.

— Гляди! — с угрозой сказал он и обернулся к маленькому партизану. — А ты, Кузьма, не лютуй, подайся в сторонку да помолчи. — Потом высокий подошел к Лукину. — А ну покажь, что при тебе есть.

Никита смотрел, как обыскивают Лукина, и гневно косился на Кузьму, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу и сердито морщил лоб.

И Никите внезапно показалось, будто он смотрит со стороны на какую-то ребячью игру, в которой сам не принимает участия.

«Чепуха… Какая чепуха… — думал он, с недоумением оглядывая толпящихся вокруг Лукина партизан. — Ну, к чему это они…»

— А ты, приятель, тоже расстегнись, — вдруг услышал Никита голос позади. — Есть при тебе оружие?

Никита обернулся и увидел рядом здоровенного детину в козьей шубе.

— Нож есть, — сказал Никита.

— Давай сюда.

Никита вынул из-за пазухи нож и протянул партизану.

— Возьми, только как бы назад не пришлось отдавать…

— Ладно, — сказал партизан и принялся ощупывать Никитины карманы.

В это время высокий, обыскав Лукина, повел опрос.

— Под конвоем, говоришь, не шли, а откуда же тут взялись? — спросил он.

— Из Могзона шли. Повстречали семеновцев и в ельник спрятались, — сказал Лукин. — А тут семеновцы пса спустили…

— Не ты ли пес этот самый? — вскинулся Кузьма. Он перехватил обрез в правую руку, а левой задрал треух на самый затылок. — Ты глаза нам не замазывай… И шуба черная и шапка меховая…

— Шуб черных на свете немало, — сказал Лукин. — Ты другое в расчет возьми: тот-то один был, а нас двое оказалось…

Высокий вопросительно посмотрел на Кузьму.

— Да чего, товарищ Рудых, с ними разговаривать, легавые они. Ей-богу, легавые… — засипел простуженным голосом Кузьма. Его маленький нос от напряжения вздернулся вверх, щеки пошли темными складками, и заросший щетиной подбородок сморщился, как печеное яблоко. — Разменять их надо, и дело с концом…

— Нет, ты постой, — остановил Кузьму высокий. — Ты скажи наперед: двоих белые под конвоем вели или одного? Ты разведчиком был, передом шел.

— Из него, видать, разведчик, как из сопли тяж, — усмехнувшись, сказал Никита, сразу впадая в тон Кузьмы и говоря под стать партизанам тем грубоватым простонародным языком, который жил в нем, несмотря на годы, проведенные в городском училище, и вот теперь, как бы услыхав своего собрата, сейчас же откликнулся.

Кузьма вскинул брови, посмотрел на Никиту так, будто неожиданно встретил старого знакомого и узнал его, поморгал глазами, потом проговорил, но уже без прежней уверенности в голосе:

— Мне их разглядывать недосуг было… Только откуда им тут взяться, если под конвоем не шли…

— А ты ступай следы проверь — наши от ельника, а того от дороги, — сказал Никита. — Лучше дело-то будет, чем на людей напраслину возводить.

У Кузьмы совсем пропал голос, и он едва выжимал из горла слова. Даже рядом стоя, трудно было разобрать, что он говорит.

— Ты, слышь, меня не учи… — сипел он и тряс головой. — Не учи, слышь… Экое надумал — к дороге назад идти… А если там засада семеновская — нас пять, а их двадцать пять!..

— Ну, если не хотите следов проверить, пошли в отряд, — сказал Лукин. — Я человек здешний, меня, может быть, ваш командир знает. Там разберемся.

Партизаны переглянулись, потом высокий сказал:

— А и то верно. Отведем их к Павлу Никитичу, он их со взгляда поймет и все рассудит.

Партизаны окружили Никиту и Лукина и повели в глубину леса.

Вскоре они вышли к глубокому оврагу, на дне которого вился замерзший ручей. Растянувшись цепочкой, партизаны спустились по каменистому скату и, не оставляя на голом льду следов, направились со своими пленниками вдоль оврага по петляющему в зарослях ручью.

Через час партизаны подошли к лесному стойбищу и подвели своих пленников прямо к штабной землянке.