Адмирал открыл глаза и увидел марширующий батальон рослых солдат в широкополых шляпах и ладно пригнанных зеленых шинелях английской формы.
Звучно отбивая шаг, англичане шли по улице и свистели.
«Зачем это они… Зачем?»
Колчак беспокойно оглянулся на своих спутников, но тотчас же успокоился.
Виноградов сидел с закрытыми глазами, Розанов тупо смотрел на проходящий мимо батальон британцев.
Подметив взгляд Колчака, Розанов кивнул в сторону марширующих солдат и пробормотал:
— Рановато они сегодня на прогулку отправились…
— Великолепный воинский вид, — сказал Колчак, улыбнувшись одними губами, и прибавил: — Прекрасная и, конечно, вполне боеспособная часть.
10
В зале все еще горели уже ненужные люстры, и воздух был серым от рассеянного табачного дыма. За окнами вставал сумрачный тусклый день с хмурым небом, сплошь затянутым низкими снеговыми облаками.
Вокруг длинного стола, застланного суконной зеленой скатертью с золотыми кистями на углах, сидели министры сибирского правительства, генералы и высшие чины армии.
Когда Колчак вошел в зал заседаний, Вологодский только что закончил свой рассказ об аресте левых членов директории.
Он сидел в председательском кресле, опершись о стол тяжелыми мясистыми руками, и боязливо поглядывал на дверь, как будто ожидая, что вот-вот сейчас в нее ворвутся казаки и английские солдаты, чтобы арестовать его — бывшего члена свергнутой директории и председателя совета министров сибирского правительства. Большая тяжелая голова Вологодского была низко склонена над лежащими на столе руками, и пухлые одутловатые щеки тряслись, как серый студень.
Колчак подошел к столу и занял свое обычное кресло военного и морского министра.
В зале стояло молчание, никто, видимо, не решался заговорить первым. С улицы доносился шум просыпающегося города.
Колчак сидел прямо, как бы во фронт вытянувшись, и исподтишка разглядывал лица министров, стараясь разгадать, кто из них был на тайном совещании и кто посвящен в цели переворота.
Прямо перед адмиралом сидел министр финансов Иван Михайлов — молодой человек с лицом злого ребенка, прозванный за политические интриги «Ванькой Каином». На лице «Ваньки Каина» блуждала рассеянная, но насмешливая улыбка.
В Михайлове Колчак не сомневался, но и другие министры, почти все, показались ему людьми тоже надежными, пришедшими на совещание с уже готовым решением передать власть диктатору. Сообщение Вологодского было принято спокойно, и ни один человек даже не поинтересовался судьбой арестованных членов директории. О них сразу забыли.
— Господа, кому же теперь принадлежит власть? — спросил министр продовольствия Зефиров. — Кому принадлежит верховная власть? Я думаю о политике прежде всего с точки зрения рубля, которым оперирую как покупатель… В интересах этого рубля я хотел бы сейчас же выяснить, кому сейчас, в данную минуту, принадлежит верховная власть?
— Никому, — сказал кто-то из военных. — Не арестованным же членам директории. Интересно, как они будут управлять страной, сидя под арестом…
В группе военных послышался сдержанный смешок.
«Ванька Каин» тоже улыбнулся и сказал:
— Нужно конструировать новую власть…
— Какую? — спросил Вологодский и поднял на «Каина» робкие глаза. — Какую? Может быть, объявить всероссийской властью сибирское областное правительство?
— Оставить директорию, пополнив ее новыми членами взамен арестованных, — негромко сказал кто-то в конце стола.
Колчак обернулся на говорящего, но сейчас же забыл о нем. Адмирал увидел багровое лицо поднимающегося с кресла генерала Матковского и понял, что наступление сторонников диктатуры начинается.
— Господа, — зычно заговорил Матковский, протягивая руку к окну и грозно шевеля бровями. — Господа, пока в городе еще спокойно, но надолго ли? Это я говорю, как командующий войсками округа. Надолго ли спокойно в городе? Все казачьи войска под ружьем. Одни разъезжают по городу, другие ожидают в казармах, но каждую минуту могут выступить… Недовольство директорией слишком велико… Войска ждут сильной власти… Заряженная винтовка должна выстрелить, если не принять меры…
Колчак понял, что Матковский пугает немногочисленных министров, которые не были еще посвящены в цели переворота, однако нахмурился и беспокойно посмотрел на серое окно, туда, куда указывал рукой генерал.
— Безвластие опасно, — говорил Матковский. — Оно не должно продолжаться и часа. Весть о падении директории дойдет до рабочих… Что тогда? Большевики воспользуются безвластием. В Куломзине и так неспокойно… Большевики поднимут рабочих и явятся сюда… — Генерал снова указал на окно с таким видом, словно указывал на поле сражения. — Начнутся стычки с казаками, кровопролитие…
Вологодский вздрогнул, и его серые щеки начали трястись еще больше.
— Что же нам делать? — прерывающимся голосом спросил он. — Как успокоить население? Что мы напишем? Что мы напишем населению…
— Единственный выход — это передать власть военному командованию, — громко сказал кто-то из военных. — Осуществлять власть должно лицо, пользующееся доверием армии. Другого выхода нет…
Колчак, опустив глаза, смотрел на стоящую перед ним пепельницу.
В зале опять наступила тишина, потом Виноградов тихо спросил, ни к кому не обращаясь:
— Значит, военная диктатура?
Ему никто не ответил.
Тогда Виноградов поднялся с кресла и еще тише сказал:
— Я свои полномочия слагаю и выхожу из состава… Я выхожу из состава директории…
Он отодвинул кресло, низко и боязливо поклонился министрам и, стараясь быть незаметным, крадучись, вышел из зала.
— Кто же это военное лицо? — спросил Вологодский, проводив безразличным взглядом Виноградова. — Кто же это лицо, пользующееся доверием армии?
— Генерал Болдырев, — сказал Розанов.
— Вице-адмирал Колчак, — разом заговорили сидящие у стола генералы.
— Управляющий Китайско-Восточной дорогой генерал Хорват, — почему-то шепотом сказал министр путей сообщения Устругов и, оторвав из записной книжки клочок бумаги, что-то написал на нем. Потом он передал записку Вологодскому.
Вологодский прочитал записку, болезненно поморщился и взглянул на Колчака, безмолвно предлагая ему высказать свое мнение.
Колчак поднялся с кресла, стал так, чтобы его видели все, и сказал ровным и необычно спокойным для него голосом:
— Я только что вернулся с фронта и убежден, что там никто не сочувствует директории. Восстановление ее непременно вызовет волнение в войсках. Войска хотят военной диктатуры… Я тоже стою за единоличную власть и считаю, что осуществить ее сможет тот, в чьих руках будет находиться армия…
— Болдырев, — сказал Розанов.
— Военный и морской министр вице-адмирал Колчак, — сказал «Ванька Каин».
— Вице-адмирал Колчак… Александр Васильевич Колчак, — повторили генералы.
Колчак мельком взглянул на Розанова, едва приметно нахмурился, но тотчас же усмехнулся.
— Да, но Болдырев был в составе свергнутой и ненавистной армии директории, — сказал он. — Как отнесутся к нему в войсках? Впрочем, — прибавил он, как бы спохватившись, что выдает свое стремление стать диктатором, — впрочем, может быть, особых возражений против него в войсках и не будет…
— Значит, возражения все-таки будут… — проворчал кто-то из военных. — Особые или не особые — это все равно. Нет, уж лучше, чтобы никаких возражений не было… От возражений и до крови недалеко…
— Что касается меня, — громче продолжал Колчак, сделав вид, что не расслышал реплики, поданной с места, — то я прежде всего считаюсь с волей армии. Я считаю своим долгом заявить, что если бы со стороны армии явилось какое-нибудь противодействие мне как диктатору, то оно поставило бы меня в самое тяжелое положение, совершенно с моей точки зрения неприемлемое… — Колчак обвел взглядом сидящих отдельной группой военных так, будто они представляли всю армию, и сказал: — Сейчас нужно исходить только из интересов самой армии, из интересов борьбы с большевиками на фронте…
