Лукин засмеялся.
— Нет, теперь, шалишь, — ученый…
— Плохо же, однако, ученый… — начал было Силов, но Лукин перебил его.
— У Платона Михайловича задержался… Все обсудили и все решили.
— Что же вы решили? — спросила Ксенья.
— Ехать нужно.
Ксенья беспокойно взглянула на Лукина.
— Куда?
— В деревню… К крестьянам… — торопливо сказал Лукин. — Подпольная конференция решила бросить силы в село. Понимаешь, как важно? Союз рабочего класса и крестьянства… — Все это Лукин выговорил одним дыханием и вдруг улыбнулся. — Меня решили послать в Забайкалье.
Ксенья растерянно смотрела на Лукина.
— Боже мой, опять в Забайкалье… Но ведь тебе пришлось оттуда бежать, тебя там знают…
— В городах, но не в селе. Я еду в уже действующий партизанский отряд, и знаешь, к кому? Нет, ты никогда не догадаешься! К Грише Полунину!
— К Полунину? Разве он жив? Разве он в партизанском отряде? — Ксенья нахмурила лоб, напрягая внимание, чтобы понять и осознать все, о чем говорил Лукин.
— Жив! Нашелся! Партизанит в горах Яблоневого хребта… — Лукин подошел к Ксенье и взял ее руку. В улыбке его появилось что-то растерянное, словно он был в чем-то виноват и силился скрыть свое смущение. — Надо ехать, Ксенья…
— Какой это Полунин? — спросил Силов.
— Нет, Андрей, ты его не знаешь, — сказал Лукин, — наш читинец. Мы друзья старые — с детства. Он еще у моего отца в железнодорожной школе учился…
— Когда же ты едешь? — спросила Ксенья.
— Платон Михайлович торопит… Чем скорее, тем лучше, — сказал Лукин. — каждый день дорог. Может быть, сегодня…
— Так скоро?
— От Андрея это зависит, — сказал Лукин и обернулся к Силову. — Платон Михайлович тебе, Андрюша, поручил меня отправить. У тебя на железной дороге связи… Он говорит, ты можешь… В Забайкалье, до станции Могзон.
— Коли надо, так надо, — сказал Силов.
Все замолчали, как перед расставанием. Никита рассеянно взглянул на Ксенью. Она стояла, опустив голову, и пристально смотрела в пол.
Никите было грустно. Ему казалось, что занятые своими делами и Лукин, и Ксенья, и Силов — все позабыли о нем. В душе его шевельнулась обида.
Вдруг он услышал голос Андрея.
— А Нестерова с собой возьмешь?
Никита поднял голову и встретился взглядом с Лукиным.
— А об этом разговор впереди, — сказал Лукин. — Как, Никита, хочешь со мной ехать? Подумай.
— Чего ему думать? — вскинулся Силов. — Его из красногвардейцев, однако, никто не разжаловал, он на верность народу присягу давал. Так, что ли, Никита?
Никита порывисто вскочил с дивана.
— Да-да, конечно, так…
8
Андрей вернулся с вокзала, когда уже совсем смерклось.
— Трудновато теперь с «билетами» стало, — сказал он, — не сразу же отправишь. Чисто осатанели, гады, на станции шпиков больше, чем пассажиров. На понтоне патрули шляются…
— Так что же? — нетерпеливо спросил Лукин. — Вышло у тебя что-нибудь?
— В ночь сегодня. Через часок ехать надо. Я провожу, — сказал Силов. — Чтобы надежнее было, на лодке через Ангару вас переправим, на понтон соваться не станем. А у вас-то все в порядке?
— Все, — ответила Ксенья.
— Ну и ладно. Чайку сейчас попьем на дорогу, да и в путь.
Видимо, Силову немало пришлось побегать в хлопотах о «билетах» и о лодке для переправы через Ангару. Он выглядел усталым и тотчас же опустил отяжелевшие веки, как только сел к столу.
Ксенья неслышно ходила от стола к буфету, накрывая стол для ужина, и, может быть, потому, что на ней теперь было черное глухое платье с высоким воротником, лицо ее казалось болезненно-бледным.
Никита следил за ней взглядом. Ему хотелось заговорить с Ксеньей, сказать ей что-то важное и значительное, что-то такое, что должно было связать их дружбой и сделать разлуку только временным огорчением. Но что следовало сказать, Никита не знал и, опечаленный предстоящим расставанием, не находил нужных слов.
Лукин пересчитывал полученные от Платона Михайловича деньги и укладывал их в две равные пачки. Пересчитав деньги, одну из пачек он подвинул Никите и сказал:
— Возьми-ка, спрячь…
Никита удивленно посмотрел на него.
— К чему мне? Ведь вместе едем…
— Всякое в дороге может случиться, возьми, возьми, — настойчиво повторил Лукин.
Никита взял деньги и засунул их в карман.
Силов вздохнул, открыл глаза и, как бы очнувшись от дремоты, проговорил:
— Над Ангарой пар стоит. Лодку с берега никто не приметит, только бы ветерок не подул. Испортит он нам все дело…
— Ветра не будет, — сказала Ксенья. — Я ставни закрывать выходила — тихо и морозит.
Лукин посмотрел на нее так, словно не понял, о чем она говорила, и спросил Силова:
— Докуда же этот резервный паровоз нас довезет?
— До Слюдянки. — Силов зевнул, прикрыв рот ладонью, покосматил бороду и сказал: — Там вас новому машинисту передадут, ну и поедете, как на перекладных, до самого места.
Ксенья принесла самовар, налила всем чаю и села к столу.
Разговор не клеился. Лукин сидел сумрачный и молчал, Силов, борясь с дремотой, то широко раскрывал глаза, то снова опускал веки.
Самовар пел тоненько и тоскливо, как попавшая в тенета муха.
Никита, не ощущая вкуса чая, прихлебывал из стакана.
Казалось, всех тяготили эти последние минуты вынужденного бездействия перед прощанием, и, когда Силов, сказав: «Время», поднялся из-за стола, все как будто даже обрадовались, заспешили и вдруг сразу нашлись те слова, которые каждый хотел сказать другому, но то ли не решался, то ли ожидал именно этой самой минуты.
— О себе сообщи, — сказала Лукину Ксенья. — Непременно сообщи… Случится же какая-нибудь оказия… Или письмо, письмо через Петуховых…
— Непременно сообщу, непременно, — говорил Лукин, для чего-то ощупывая карманы, словно в них-то и лежали те письма, которые он должен будет послать Ксенье. — Товарищам привет передай, скажи — уехал… Пусть вестей ждут…
Никита подошел к Ксенье.
— Неужели больше никогда не встретимся…
Он увидел совсем близко ее большие влажные глаза и как будто откуда-то издалека услышал ее голос.
— Почему же? Это от нас зависит. Нужно верить в будущее…
— Да-да, нужно верить, я верю, — сказал Никита.
Все разом вышли в прихожую.
— Прямо к лодочной пристани пойдем, — сказал Силов. — К старым мосткам. Туда нашу лодку подадут. Да поторапливаться нужно, как бы лодочнику нас ждать не пришлось. Лучше уж мы его подождем, на воде сейчас болтаться радости мало, да и заметить могут…
Никита с Лукиным надели припасенные для них короткие черные шубейки, Андрей натянул на плечи свой узкий тулуп и первым вышел на улицу.
— Прощайте, — сказал Никита, протягивая Ксенье руку. — Я верю, что мы снова встретимся…
— Да-да, это ничего… — рассеянно сказала Ксенья, не поняв, о чем говорит Никита. — Прощайте…
Она пожала ему руку и сейчас же повернулась к Лукину, который задержался в темных сенцах.
Нестеров толкнул дверь и вышел на крыльцо.
9
Лукин нагнал Никиту уже за воротами.
Было темно, мороз пощипывал щеки, и в небе горели яркие частые звезды.
В стороне, над освещенной частью города, поднимались голубые столбы. Это снежный покров земли отражал падающий свет уличных фонарей.
Снег подмерзал. Он хрустел под ногами и рассыпался, как песок.
Никита и Лукин шли молча. На углу к ним присоединился Силов, и все трое они свернули в темный переулок, выводящий прямо к реке.
С каждым шагом близость Ангары чувствовалась сильнее. Воздух сделался влажным и тяжелым. Пахло студеной водой, сыростью и туманом.
И вдруг открылась река. Неоглядно широкая, она лежала перед ними, покрытая густыми клубами пара, словно и в снежных берегах вода в ней кипела ключом.
Силов повернул по набережной в сторону городского приангарского сквера.
— Я вперед пойду, — предупредил он, — а вы за мной помаленьку. Как справа лодочный павильон увидите — тут и остановка. Я встречу.
