— Еще бы не помнить… Ничего, пошлем в Челябинск шифрованную телеграмму — они быстро ответят, кто на конференцию послан. На телеграфе у нас свои люди есть — отправят вне очереди.
— Пока суд да дело, — начал было Платон Михайлович, но Михаил перебил его.
— А об этом ты не беспокойся. До конца конференции никто отсюда не выйдет. Еще прежде так решено было — и обедать и отдыхать тут… Разве что, когда сюда шел? — Михаил на мгновение задумался, потом взъерошил ладонью волосы и сказал: — Да нет, и тут должно быть все благополучно. Явки все сменены. В гостиницах да на постоялых дворах они были. Если его напарник сопровождал, все равно пути сюда не найдет. Каждого делегата через три квартиры проводили, и никто слежки не заметил. Ладно! Телеграмму пошлем, а там видно будет…
— Тяжело, конечно, на человека такое обвинение взваливать, — сказал Платон Михайлович, — но сам понимаешь…
— А никто пока на него никаких обвинений не взваливает, — возразил Михаил и, обернувшись к делегатам, громко и спокойно сказал: — Ну, что же, товарищи, продолжим нашу работу…
5
До самого конца конференции, как и говорил Михаил, три дня никто из делегатов не покидал хлебопекарни. Сюда организаторы конференции приносили пищу, здесь же в короткие перерывы между работой в дневные часы делегаты отдыхали на ларях и скамьях.
Когда работа подходила к концу и уже поговаривали о разъезде, Новоселов спросил Михаила.
— Получили ответ из Челябинска?
— Нет, — сказал Михаил. — Очень странно… Меня это начинает беспокоить. Первый случай, что они сразу не ответили.
— Может быть, там провал? Может быть, мандат челябинского делегата попал в руки контрразведчиков… Может быть, им попала в руки печать…
— Странно. Во всяком случае все это очень странно, — сказал задумчиво Михаил таким тоном, словно все предположения Новоселова не были для него новостью и давно уже приходили ему в голову. — Мы послали вторую телеграмму. Ответ должен быть непременно к утру. Придется челябинского делегата задержать здесь и не спускать с глаз. Он в самом деле кажется мне подозрительным. Посмотри, он все время наблюдает за нами, наверно, заметил, что мы говорим о нем, однако не решается подойти к нам… Странно… Своих, кого следует, я предупредил…
Платон Михайлович не знал, что думает делать Михаил и каким образом он рассчитывает задержать челябинского делегата до получения ответа на телеграмму, но расспрашивать его об этом не стал, а продолжал наблюдать за усачом. Теперь все в нем казалось Новоселову подозрительным — не только улыбка и пустой взгляд, но и одежда под заводского рабочего, и хрипловатый смешок, которым он часто прерывал свою речь во время беседы с делегатами, и слишком свободная разухабистая походка «рубахи парня».
«Да кто же он в самом деле? — думал Платон Михайлович, поглядывая на челябинского делегата. — Все в нем неестественно, все наигранно… Или уж мне это чудится? Так хорошо было, и вот поди же ты…»
Наблюдая за усачом, Платон Михайлович не раз впадал в сомнение и пытался убедить себя, что ничего странного и необычного в челябинском делегате нет, что сам он — старый конспиратор — придумал всякие небылицы и вот теперь мучается, стараясь разгадать загадку, которую без телеграммы из Челябинска разгадать все равно было невозможно. Новоселову страшно хотелось поверить в свою ошибку и отказаться от подозрений, но всяким раз, когда он встречался взглядом с усачом, он подмечал где-то с глубине глаз его едва приметное беспокойство, и всякий раз подозрения возвращались с новой силой.
Усач же к концу конференции становился все оживленнее. Его хрипловатый смешок раздавался то там, то здесь, он фамильярно похлопывал делегатов по плечу и на прощание крепко жал руки каждому. Подошел он попрощаться и к Михаилу.
Платон Михайлович в это время стоял возле, окончательно сбитый с толку веселостью усача и вновь мучаясь своими сомнениями.
— Подожди прощаться-то, — сказал челябинцу Михаил. — Тебе маленько задержаться придется.
— Задержаться? — переспросил усач и бегло взглянул на Платона Михайловича.
— Да, — сказал Михаил. — Шифрованная телеграмма из Челябинска получена, может быть, тебя касается…
— Телеграмма? — Усач моргнул, как будто в глаза ему попали невидимые соринки, однако на лице его не отразилось ни беспокойства, ни испуга. — А что в телеграмме?
— Не знаю еще. Вот проводим товарищей, тогда пойдем на квартиру и расшифруем, — ответил Михаил и пошел к дверям попрощаться с уезжающими делегатами.
— Ладно, — сказал челябинец и достал папиросу. Он помял ее между пальцами и подошел к шестку, чтобы прикурить от лампы.
Он нагнулся над шестком и, загораживая другим свет, долго чмокал губами и посапывал носом. В хлебопекарне стало совсем темно, и лица челябинца Платон Михайлович не видел.
«Либо я ошибаюсь, либо он опытный контрразведчик, — думал Платон Михайлович, вглядываясь в сгорбившегося над шестком усача. — Ничем себя не выдал… Впрочем, неопытного на такое дело и не пошлют…»
Делегаты из хлебопекарни выходили по двое в сопровождении кого-нибудь из томских подпольщиков, хорошо знающих город, выходили через большие промежутки времени, и проводы затянулись надолго.
Усач, покуривая, толкался среди делегатов, и снова там и тут раздавался его хриплый смешок.
«Правда ли получена телеграмма, или Михаил обманул его? — думал Платон Михайлович, шагая из угла в угол пекарни. — Нет, он слишком спокоен. Наверное, я ошибся…»
Наконец проводы делегатов закончились, и с улицы в хлебопекарню вошел наружный постовой.
— Сейчас мы уйдем, — сказал ему Михаил. — Ты свет погаси, сними шторы и дверь на замок запри.
Постовой подошел к шестку, погасил лампу и стал снимать с окон полотнища.
Новоселов, Михаил и челябинский делегат вышли во двор.
Небо было такое же звездное, как в ночь открытия конференции.
Платона Михайловича поразила тишина города. Не доносилось ни одного звука, как будто бы город был всеми покинут.
Михаил шел на шаг впереди — он хорошо знал дорогу, за ним — челябинский делегат, за челябинским делегатом Новоселов.
Позади щелкнул замок запираемой двери, заскрипели шаги и смолкли. Видимо, постовой остановился, чтобы спрятать куда-то в условленное место снятые занавеси.
Когда миновали двор и через маленькую калиточку вышли на неширокую темную улицу, челябинский делегат спросил:
— Далеко квартира?
— Недалеко, — сказал Михаил.
— Хорошо бы к утреннему поезду мне поспеть…
— Успеешь.
Некоторое время все трое молчали. Челябинский делегат шел, глубоко засунув руки в карманы и опустив голову.
Позади на деревянных мостках послышались шаги. Платон Михайлович обернулся и увидел выходящего из калитки постового.
— Сюда в переулок, — сказал Михаил и повернул за угол.
Платон Михайлович взглянул на замедлившего шаги челябинца и вдруг заметил, что тот медленно вытаскивает из кармана правую руку.
При свете звезд в руке блеснул ствол пистолета.
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, подчиняясь скорее инстинкту, чем разуму, Платон Михайлович схватил челябинца за руку.
Усач рванулся и наотмашь ударил Платона Михайловича в лицо левой свободной рукой.
Платон Михайлович пошатнулся, но руки усача не выпустил.
— Караул! — закричал усач и вдруг, словно поскользнувшись, упал под ноги Новоселова, выронив покатившийся по утоптанному снегу пистолет.
В то же мгновение Платон Михайлович увидел рядом Михаила и понял, что это он ударом кулака сшиб усача с ног.
— Молчи, молчи… — услышал Новоселов угрожающий голос Михаила. — Молчи…
Оглушенный ударом, Платон Михайлович никак не мог сообразить сразу, что нужно делать, и, отыскивая пистолет, без толку шарил по снегу руками.
На помощь Михаилу подоспел подпольщик, стоявший постовым у хлебопекарни. Он бросился на усача и взмахнул рукой.
Платон Михайлович услышал негромкий голос Михаила:
