— Ах, ты ничего не понимаешь… Это очень важно… Если они его поселят сюда, тогда все пропало… — Ксенья вдруг заспешила и, задернув шторы поплотнее, чтобы не осталось даже щелки, стала снимать с буфета какие-то книги.
Она укладывала их в стопочку, аккуратно вправляя в обложки высовывающиеся листки. Листки были совсем новенькие, и Лене казалось странным, что они так плохо держались в переплетах.
Потом Ксенья перевязала стопочку книг бечевкой и стала поспешно надевать шубу.
— Куда? — удивленно спросила Лена.
— Это нужно сейчас же унести из дома. Если листовки найдут у нас, меня арестуют… Пожалуйста, не проговорись…
— Нет, я не проговорюсь, — сказала Лена.
— И пожалуйста, никому без меня не отворяй… Я скоро вернусь. Он может снова прийти и привести с собой этого чешского офицера… Он мне не поверил…
Ксенья взяла со стола стопочку книг и вышла из дома.
И теперь Лена вспомнила все это так ясно, словно оно произошло только что и офицер еще не успел закрыть за собой дверь.
Она смотрела на черный четырехугольник двери и ждала. Она была уверена, что там, за дверьми, на крыльце стоит вчерашний офицер.
«Но почему же он не стучит?»
Ей было страшно даже заплакать.
Проходили минуты, а стук в дверь все не раздавался — это было еще страшнее.
«Но, может быть, половица крыльца хрустнула с морозу? Нет, вчера она хрустнула так же, а потом раздался стук… Может быть, он подкрался и ждет? Может быть, он уже выследил Ксенью, арестовал, отвел в тюрьму, а теперь вернулся, чтобы подкараулить ее друзей…»
Лена боялась пошевелиться. Опертая о валик дивана рука ее затекла и онемела.
«Он, наверное, догадался… Какими глазами он вчера смотрел на Ксенью…»
В комнате стало совсем темно. В густом сумраке белела только кофточка Ксеньи, накинутая на спинку стула.
Лена увидела кофточку и с новой болью почувствовала, что Ксеньи нет и что она, может быть, больше никогда не вернется в эту комнату.
Лена поспешно отвела взгляд, но теперь все напоминало ей о Ксенье и все как будто бы говорило: «Не жди, она больше никогда не вернется, не жди…»
Вчера вот здесь на диване они сидели рядом, и Лена чувствовала ее тепло. На бархате даже осталось углубление, словно нарочно, чтобы напоминать о Ксенье и твердить: «Не жди, не жди, не жди…»
Лена больше старалась не смотреть на кофточку, но белое пятно не желало исчезать. Оно стояло перед глазами, но только рассыпалось на крошечные пятнышки, и пятнышки светились в темноте.
Опять на пожарной каланче пробили часы. Но теперь они ударили один раз. С того мгновения, как хрустнула половица, прошло полчаса. Стук в дверь так и не раздался.
«Ехать, сейчас же ехать в Черемхово», — подумала Лена, но сразу же поняла, что никуда не поедет, что ехать нельзя и нужно ждать утра.
Она оперлась о подоконник и, едва сдерживая слезы, прижалась лбом к холодному запотевшему стеклу.
7
Прежде чем отправиться на вокзал, Ксенья решила ненадолго заехать к Платону Михайловичу, чтобы рассказать ему о новостях, привезенных Леной, и сообщить о неприятном визите комендантского офицера. Нужно было как-то охранить конспиративную квартиру от постороннего вторжения и, может быть, немедленно поселить в нее кого-нибудь из надежных людей.
Новоселовых Ксенья застала за чайным столом.
— Ты? Очень хорошо, очень хорошо, — весело сказал Платон Михайлович, поднимаясь навстречу гостье. — Очень рад тебя видеть. Да и кстати… Очень кстати…
Он энергично отодвинул стул и глядел на Ксенью с хитроватой улыбкой, так, будто приготовил для нее какой-то сюрприз, но пока держал его в тайне.
Ксенья заметила, что Платон Михайлович был необычно наряден, чисто выбрит и гладко причесан. Даже старенький, но отутюженный костюм его сегодня не висел мешком и выглядел празднично, словно подновленный и перешитый по мерке.
— Какой-то праздник у вас? — сказала, улыбнувшись, Ксенья. — Уж не на именины ли я попала?
— На именины, — подтвердила Аглая Ильинична. — У нас каждое воскресенье именины. За неделю-то заказчики так надоедят, что без них веселее, чем на именинах…
— Ну, тогда, значит, и мой подарок кстати, — сказала Ксенья.
Платон Михайлович посмотрел на нее, прищурил глаз и спросил:
— Какой подарок?
— Да ты сначала шубу сними и к столу садись, а потом уж о подарках толковать будешь, — сказала Аглая Ильинична.
— Нет, я на минуту…
— И на минуту шубу снять можно… И не разговаривай, все равно без чаю не отпущу. Раздевайся, — сказала Аглая Ильинична.
Ксенья нерешительно расстегнула шубу. Платон Михайлович подошел к Ксенье, чтобы помочь ей раздеться, и все с той же хитрой улыбкой спросил:
— А где подарок?
— От Кирилла письмо, — сказала Ксенья.
— Письмо? От Кирилла?
Платон Михайлович бросил на стул снятую Ксеньей шубу и протянул руку.
— Ну давай, давай живее…
— Оно у меня дома… Он в нем ничего о деле не пишет, — сказала, смутившись, Ксенья. — Мне о них Мария Прокофьевна рассказала и Лена…
— Какая Лена? — спросил Платон Михайлович нахмурившись.
— Она ко мне оттуда приехала — ее Мария Прокофьевна привезла. У нее отца убили, он тоже в отряде был.
— Боже мой, ничего не понимаю, — сказала Аглая Ильинична.
— И я ничего не понимаю, — пробормотал Платон Михайлович. — Кирилл, Мария Прокофьевна, Лена… Все сразу…
— Все сразу… — сказала Ксенья и подошла к столу.
— Мария Прокофьевна здесь была? — спросила Аглая Ильинична и подвинула Ксенье стакан с чаем. — Чего же молчишь?
Ксенья улыбнулась.
— Да ведь вы же мне рассказать не даете, перебиваете…
— Ну-ну, говори, говори, — сказал Платон Михайлович и, подвинув стул, сел рядом с Ксеньей. — Где Кирилл?
— Там, в Ингодинской долине… Оттуда, с Ингоды, и девочка приехала — дочка какого-то учителя Косоярова. Вы его не знаете?
— Не знаю, — нерешительно сказал Платон Михайлович.
— Он японцами убит, вот Кирилл и отправил ее к родственникам в Черемхово. Я сейчас туда еду…
— Куда? — удивленно спросила Аглая Ильинична.
— В Черемхово.
— Нет, решительно ничего не понимаю… Да разве у Кирилла в Черемхове родственники есть? Никогда не слышала…
— Нет, не у Кирилла…
— Подожди, Глаша… Дай ты ей рассказать, не у Кирилла родственники, а у девочки, конечно, — сказал Платон Михайлович.
— Нет, Платон Михайлович, не у девочки… Это родственники Никиты, — сказала Ксенья.
— Никиты… — повторил Платон Михайлович таким тоном, словно произносил какое-то непонятное иностранное слово.
— Она сумасшедшая, — сказала Аглая Ильинична. — Ты посмотри, она настоящая сумасшедшая. Получила от Кирилла письмо и сошла с ума. С ней сейчас разговаривать бессмысленно…
— Аглая Ильинична… — умоляюще сказала Ксенья.
Платон Михайлович кашлянул в руку и уже сердито посмотрел на Аглаю Ильиничну.
— А в самом деле, какого Никиты? — спросил он, переведя взгляд на Ксенью.
— Красногвардеец, который с Кириллом поехал, — ответила та.
— Ага, — сказал Платон Михайлович, но продолжал смотреть на Ксенью отсутствующим непонимающим взглядом.
Ксенья подметила этот взгляд Платона Михайловича, подметила высоко поднятые брови Аглаи Ильиничны и рассмеялась. Она поняла, что совсем запутала своих слушателей и что нужно начинать все сначала.
— Видишь? — сказала Аглая Ильинична, многозначительно взглянув на Платона Михайловича. — Сумасшедшая… Никогда с ней такого не бывало…
— Нет, я не сумасшедшая, я тороплюсь очень — скоро поезд, — улыбнувшись, сказала Ксенья и принялась рассказывать.
Она рассказала о том, как неожиданно к ней явилась Мария Прокофьевна с незнакомой девочкой, как девочка достала из-за голенища валенка письмо Кирилла и как рассказывала о партизанском отряде Полунина, спустившемся в Ингодинскую долину.
Платон Михайлович слушал очень внимательно, но нетерпеливо.
— Так-так… Ну-ну… — торопил он Ксенью. — Значит, спустились в долину и поколотили японцев? Так-так… А что в деревне? В деревне Советскую власть установили? Комитеты организовали? — спросил он, когда Ксенья окончила свой рассказ.
