«Нет, товарный, груженный лесом, — соображал он, пробегая мимо первых вагонов, в открытые люки которых были видны тонкие рудничные стойки. — Но что же там, в хвосте?»
Потянулись платформы, нагруженные толстыми бревнами, потом опять вагоны, и вдруг уже в хвосте состава Никита в одном из вагонов услышал глухие удары, словно кто-то изнутри пытался выломать дверь. Никита приостановился. Над самым ухом просвистели пули. Никита пригнулся и увидел бегущих по насыпи солдат в черных круглых бескозырках. Их было человек восемь. Совсем рядом раздался залп. Двое солдат, как бы споткнувшись о рельсы, упали и остались лежать. Остальные шестеро опрометью кинулись под насыпь. Опять впереди раздались выстрелы, и опять просвистели пули, и опять Никита услышал глухие удары в дверь вагона.
— Кто там? Кто там стучит? — крикнул он и услышал женские голоса.
— Отворите, товарищи… Отворите… Здесь арестованные… Политические… Отворите!..
— Политические… — повторил Никита и понял, что солдаты в бескозырках были конвоиры, попытавшиеся оказать сопротивление.
Совсем позабыв о посвистывающих пулях и о том, что винтовка его заряжена, он принялся сшибать прикладом дверную железную заложку, накрепко закрученную проволокой. Заложка не поддавалась.
— Эй, товарищи, пособите… — крикнул Никита пробегающим мимо партизанам. — Здесь арестованные, выпустить надо… Пули…
Двое партизан остановились у вагона.
— Да ты бы с той стороны зашел, там, видать, легче… — сказал один, глядя на бесполезные усилия Никиты. — Открывали же, поди, они двери…
— Там замки хуже того, — оборвал его другой. — Рушь!..
Он принялся помогать Никите сбивать заложку, и под дружными ударами прикладов она отскочила.
Общими усилиями они отодвинули заржавевшую вагонную дверь. За ней плотной стеной стояли столпившиеся женщины.
— Выходите, скорее выходите! — крикнул Никита.
Женщина, стоявшая первой, вытянула вперед руки и бросилась из вагона так стремительно, что непременно расшиблась бы о рельсы второго пути, если бы Никита не успел поддержать ее.
Вслед за ней торопливо и беспорядочно стали выскакивать на насыпь другие арестантки. Напуганные посвистом пуль, они отбегали в сторону и толпились у вагонов, прячась за ними, как за укрытием.
Когда вагон опустел, Никита обернулся и увидел, что соседние вагоны тоже открыты и из них тоже выскакивают люди: женщины и мужчины, некоторые в арестантских бушлатах и кандалах. Потом он увидел бегущего по насыпи Лукина.
— Всех освобожденных сейчас же за насыпь в лес, — кричал он. — Не создавайте сутолоки!.. Все в лес, все в лес…
Заметив Никиту у раскрытого вагона, Лукин приостановился и крикнул:
— Нестеров, пойди с ними… Сейчас же организуй отправку по нашей прежней дороге… Проводника назначь… Да поскорее, поскорее, пусть поторапливаются…
Освобожденные арестанты поспешно сбегали под насыпь. К выстрелам, крикам и свисту пуль примешалось глухое позвякивание кандальных цепей.
Никита побежал вслед за освобожденными. Уже за насыпью он вспомнил об атаке голубковских партизан и посмотрел на восток.
Небо над лесом было залито красными огнями, и по нему пробегали, перемежаясь, золотые и пурпуровые волны. Из-за черных вершин елей выползал огромный и круглый край багрового солнечного диска.
11
На то, чтобы расковать кандальников, собрать рассеявшихся по лесу освобожденных, на то, чтобы построить колонну и с проводником отправить ее в тыл, потребовалось немало времени, и, когда Никита вернулся к железнодорожному полотну, стрельба уже прекратилась, и партизаны, преследовавшие конвоиров, вернулись на насыпь.
Двое партизан были ранены. У одного высокого парня была перебинтована голова и остался виден только правый глаз, у разведчика Белых рука висела на перевязи. К счастью, оба были ранены легко, и даже парень с забинтованной головой бодро держался на ногах и не оставлял своей винтовки.
— Куда ты? — спросил Фома, встретивший Никиту у насыпи. — Комиссар приказал отходить и в лесу у коней его дожидаться.
— Доложить надо, — сказал Никита. — А где комиссар?
— У паровоза с машинистом толкует…
Никита поднялся на насыпь. Она была уже почти пуста, последние партизаны спускались к перелеску. На путях вдалеке чернели трупы конвоиров. Туман рассеялся и только кой-где в низине все еще висел на редких кустах рваными клочьями. Поваленные телеграфные столбы были опутаны кольцами свившейся проволокой, и на ней поблескивали капельки осевшего тумана.
У паровоза Лукин и Гурулев что-то растолковывали машинисту. В сторонке с неизменными деревянными сундучками в руках стояли четверо железнодорожников — поездная бригада остановленного поезда.
Никита подошел к Лукину.
— Отправил освобожденных, — сказал он. — Шестьдесят два человека… Всех на каторгу гнали…
— Хорошо, — сказал Лукин и снова обернулся к машинисту. — Ну, действуйте. Времени осталось немного, наверное, они уже тревогу подняли. Как бы бронепоезд не подошел…
Машинист и Гурулев поднялись на паровоз, и поезд без гудка медленно попятился на запад.
— Отойдем подальше, — сказал Лукин. — Сейчас его спустят под насыпь…
Они отошли к разъезду. Вслед за ними поплелись железнодорожники с сундучками.
От разъезда к западу шел подъем, и паровоз едва справлялся с тяжелым составом груженных лесом вагонов.
— Они спрыгнут на ходу поезда… Включат скорость и спрыгнут… — пояснил Лукин.
— Я понимаю, — сказал Никита.
Уже не слышно было ни лязга буферов, ни пыхтения паровоза. Вдали виднелся только черный густой дымок.
— Увлекается Гурулев, увлекается, — сказал Лукин. — Зачем так далеко отводит поезд… Хочет, чтобы вдребезги… Зачем рискует… — Он обернулся и посмотрел на восток. — Там уже давно начали… Нужно торопиться…
— Да, — сказал Никита. — Солнце взошло, когда я отправлял освобожденных.
— Здесь уклон и скорость будет большая… Зачем он отводит так далеко поезд, — сказал Лукин и, достав кисет, стал вертеть козью ножку.
Никита посмотрел на дымок паровоза, и ему показалось, что он снова стал приближаться.
— Сюда пошел, — сказал в это время кто-то. — Глядите, сюда идет…
Железнодорожники поставили на землю свои сундучки и, теснее сгрудившись, смотрели на приближающийся дым, провожая в последний путь свой поезд.
Дым приближался быстро, и вдруг донесся грохот несущегося поезда. Еще несколько секунд, и Никита увидел паровоз. На всех парах он летел под уклон, волоча за собой вереницу вагонов.
— Ты заметил, как они спрыгнули? — спросил Лукин и отбросил в сторону только что закуренную цыгарку.
— Нет, — сказал Никита. — Я не заметил…
В это мгновение раздался треск, и вагоны полезли один на другой. Над ними нависли ставшие дыбом бревна. Окутанный клубами густого пара локомотив не то ложился на бок, не то сползал под насыпь…
12
Когда раздался пушечный выстрел с бронепоезда и над перелеском, в котором несколько минут назад стояли коноводы партизан, повисло облачко разорвавшейся шрапнели, отряд был уже далеко от железнодорожной линии.
— Долго же собирались… — заговорили в строю партизаны. — Теперь до станции разве к ночи доберется…
— Им к ночи-то и бревна с дороги не растаскать…
— Гурулева поминать долго будут, машинист крутой… — сказал Фома. — Без нагайки с места в карьер, да под гору…
Все засмеялись, а Гурулев, едущий впереди, обернулся и погрозил Нехватову кулаком.
Но и Гурулеву было весело, и напрасно он хмурил брови — всем была видна его скрытая улыбка, подергивающая густой свисающий ус.
Солнце уже плыло высоко над лесом, и становилось жарко. Никита расстегнул ворот рубахи и, щурясь, огляделся кругом. Все было залито ярким желтым светом: и еще голые деревья на опушке леса, и болотистая низина перед лесом, и старая гать, по которой ехали партизаны.
Под копытами лошадей хлюпала вода и выбивалась из-под жердей деревянного настила сверкающей оранжевой пеной.
