А кто нуждался?

Уж не пани ли Збжевска? Или её достойные дочери – чванливые и пустые девицы? Может, её несчастный муж, добывший себе подобное сокровище вторым браком?

Кира фыркнула: да ни разу! Сам виноват, долдон! Потому как: бачили очи шо бралы. Это во-первых. А второе обстоятельство, по причине коего пан Збжевский, по глубокому Кириному убеждению, не заслуживал сочувствия – его отношение к своим отцовским обязанностям: это надо же так стойко игнорировать низведение собственной дочери в собственном доме до уровня прислуги и постоянной мишени для насмешек!

Сказать по правде, - Кира вздохнула и вылила воду из вёдер в поилку, - она того заслуживает. Как можно быть такой безответной рохлей, такой наивной и беззлобной простушкой, такой… блаженной, наконец! Хотя… как за это осуждать? Это, по всей видимости, диагноз, даже не свойство характера…

О! Пепелюшка! Ну конечно же! Вот кого нужно жалеть. Уж она-то нуждается в жалости – безусловно и абсолютно. Надо немедленно… В смысле, сейчас же, срочно её найти и качественно пожалеть!

Ко мне может вернуться возможность говорить! Боже, неужели в самом деле?.. С ума сойти! Держитесь у меня тогда все, покажу я вам кузькину мать… А если вдруг… да! Если только я всё правильно поняла… Конечно же, я всё правильно поняла! Как ещё можно интерпретировать слова проклятой старухи? Боже, боже, только бы всё получилось! Я снова стану собой, я тогда… А, собственно, что я тогда?

Ой, ладно, потом разберусь! Главное сейчас – расколдоваться, а дальше будем посмотреть!..

Небрежно зашвырнув пустые вёдра в угол и решительно обтерев руки о передник, Кира ринулась на поиски Пепелюшки.

--------------------------------------------------------------

Садовник у Збжевских был завидный. Особенно завидовали на него юные девицы и молодайки из прислуги соседних усадеб. Потому как хорош – слов нет! Молод, плечист, усат и обходителен с хорошенькими девицами. Всё при нём: и лопата, и длинный, острый сучкорез, и мужское обаяние.

Не родилось ещё женщины, способной равнодушно пройти мимо фонтанирующей харизмы этого сердцееда. Даже глупая Пепелюшка начинала рядом с ним заикаться и краснеть, неумело и неестественно кокетничая. Мало того: она бессознательно искала с ним встреч, поджидала его за поворотами садовых аллеек и в жасминовых зарослях. Заслышав дребезжание садовой тачки, в волнении хваталась за пунцовеющие щёки и выбегала навстречу.

- Доброе утро, Вацлав, - шелестела она, отчаянно смущаясь.

- Доброе, панночка, - ухмылялся он.

Панночка отставляла в сторону ножку для придания позе небрежной элегантности – у сестёр подсмотрела.

- Всегда здесь… гуляешь? Право, совсем не ожидала встретить тебя на этой дорожке…

Разговор с предметом своей симпатии давался ей нелегко: она нервно комкала край передника и поминутно дёргала за отворот чепца над ухом. Тот в процессе этих манипуляций постепенно перекашивался набок, выпуская на волю упругие пушистые пружинки белокурых кудряшек.

Вацлав вежливо утешал блаженную дочку хозяина, что да, в самом деле, он по этой тропинке обычно не ходит, так случайно сегодня вышло. Пусть панночка его простит, коли напугал – он-де такой недотёпа… И, ласково улыбнувшись девушке, тарахтел дале. В целом, он был парень незлой.

Пепелюшка переводила дыхание, унимала бешено колотящееся сердечко и восторженно смотрела ему вслед. Никто не препятствовал ей трактовать его взгляды и улыбки, как недвусмысленную симпатию.

- Ах, - шептала она с грустью, - как жаль его… Ведь у его чувства ко мне совершенно нет будущего… Мне ведь, хочешь не хочешь, придётся выйти замуж за принца! Наверняка это разобьёт ему сердце… Ужасно…

Или так:

- Ах, как славно было бы стать женой садовника! Срезать по утрам розы для гостиной матушки и спален сестриц… Кормить завтраком мужа, детишек и большого рыжего кота, а после посыпать садовые дорожки цветным песком… Как бы мне хотелось принять предложение бедняжки Вацлава! Но ведь я должна выйти замуж за принца…

По вечерам, в своей каморке, глядя в окошко на звёзды, она мечтала о бале в Колбасково и о тягучем минуэте с принцем. Принц сиял мужественной красотой, и усы у него были точь-в-точь как у Вацлава!..

На следующий день Пепелюшка вновь из-за кустов «случайно» кидалась под ноги садовнику, обменивалась с ним стандартными фразами, наполненными для неё огромным смыслом и значением, а после жалковала над неразделённой любовью юноши.

Вся прислуга в усадьбе, не исключая Киры, прекрасно была осведомлена об этой невинной слабости Пепелюшки. Поэтому, отправляясь на поиски жертвы, способной послужить целям расколдовывания, и обойдя десяток предполагаемых мест её дислокации, немая коровница решила сменить тактику. А именно: удить на живца...

Она прислушалась: из вишнёвых зарослей, требующих обрезки, доносилось шорканье пилы. На эти звуки она и устремилась, рассчитывая подле работающего садовника обнаружить и свою неуловимую пропажу.

Так и вышло.

Вацлав, стоя на стремянке, отпиливал сухую ветку. Тут же, с восхищением таращась на производимые им работы, топталась дочка пана Збжевского. Время от времени она предпринимала корявые попытки завести светскую беседу.

Чепец её, как водится в таких случаях, уже съехал набекрень, а сзади, на юбке зияла огромная прореха, открывая желающим панорамный вид на штопаные панталоны. Охотясь за своей симпатией по кустам, Пепелюшка, видимо, на одном из этапов на учла проходимость чащи, а именно – густоту ветвей и остроту шипов.

Правда, о произошедшем с ней конфузе она совершенно не подозревала, напротив: именно в этот раз ей захотелось утвердиться в силе своих чар и поупражняться в искусстве кокетства. Ужимки она подсмотрела у разбитной Зоси и вовсю, неуклюже жеманясь, крутясь перед стремянкой, их практиковала: то упрётся кулачком в бок и отставит ножку, то фартучком обмахнётся, то начнёт строить завлекательные гримаски и неистово подмигивать - так, что глаз слезился…

Бедный Вацлав сначала отвечал ей доброжелательно, потом криво улыбался, а потом принял решение не смотреть в сторону дурочки – авось, отстанет. Дурочка не отставала. Поэтому садовник в раздражении так орудовал пилой, что вокруг него кружился целый опилковый смерч. Он, конечно, парень хоть и незлой, и ловелас патологический, которому любая юбка интересна, но навязчивое внимание Пепелюшки даже его стало, в конце-концов, тяготить.

«Да уж, - подумала Кира, оценив открывшуюся перед ней картину, - бедный Вацлав… То есть… Нет! О чём это я? Не того жалею! Бедная Пепелюшка! Вот уж в самом деле…»

И она ринулась к девушке, по пути стягивая с себя фартук. Налетев на избранный для сострадания объект заботливой фурией, накинула передник на прореху, молча развернула к себе незадачливую кокетку, завязала тесёмки на животе. Потом поправила её чепец, взяла за руку и сердито поволокла прочь.

- Куда мы идём? – безмятежно поинтересовалась Пепелюшка, семеня следом и пытаясь вывернуть шею, дабы заглянуть себе за спину – что за манипуляции с фартуком?

Естественно, ответа от немой она не получила.

Не получила бы она его, правда, даже если бы коровница могла говорить. Потому как Кира злилась ужасно: она пыталась отыскать в душе хоть каплю искреннего сочувствия выбранной подопечной, но увы… Находила там только брезгливое раздражение.

«Чёрт, у меня ничего не получается! Я ведь должна сочувствовать! Ну да, именно сочувствовать… Ведь пожалеть – значит ощутить сострадание, как движение души? Ведь так?»

Занятая этим невесёлым самоанализом, Кира не заметила, как приволокла подопечную к чёрному входу господского дома, втащила по крутой лестнице в мансарду и завела в полутёмную спальню-каморку. Да уж, так себе помещеньице для дочки хозяина… Она сердито распахнула сундук, порылась в тряпках и выкинула на кровать сменную юбку. После чего размотала свой фартук с Пепелюшкиной талии и, оттянув рваный подол, продемонстрировала растяпе причину их поспешного бегства.