«Вон оно как… - заценила новоявленная принцесса: повеяло запахом интриг и мощного противника. – Ну-ка, где там мои полевые навыки, наработанные в карьерных боях?»

- Белинду значит… - сказала она вслух и задумчиво прошлась к окну. Остановилась там, картинно заломив руки. – Моя бедная, маленькая Белинда! – глаза Киры наполнились слезами. – Мой единственный друг! Моя надёжная опора в девичьих горестях и обидах… Неужели вы совсем не думали об этом, госпожа Вайнцирль, отрывая от моего сердца его единственное утешение, а? Неужели ничего не дрогнуло, не шевельнулось в вашей чёрствой душе? Неужели, - голос Киры зазвенел от сдерживаемых слёз, - неужели вам так безразлично душевное равновесие вашей принцессы? Признавайтесь, злая женщина,безразлично?!

- Ваше высочество, - лицо всесильной дамы, неизвестного пока статуса, окаменело, глаза прищурились… Должно быть, с такими лицами её предки, псы-рыцари, отправляясь «за зипунами» в крестовые походы и, свято веря милосердию Господню, рубили в капусту неверных. Ну и всех прочих подвернувшихся – на том свете рассортируют… - Ваше душевное спокойствие, как равно и ваши интересы, ваше благополучие – основа моего существования. На них я положила свою жизнь после смерти вашей незабвенной, благочестивой матушки. Дружба с этой легкомысленной девицей – хотя я ранее и не подозревала о том, что вы так уж дружны – во вред вашему благоразумию. Я, всего лишь, как добросовестный садовник, выполола сорняк в вашем окружении. Чем собираюсь заниматься и впредь. Кто ещё кроме меня? Кто ещё будет так же беззаветно радеть о вас, ваше высочество?

Повелительным движением руки она остановила принцессу, собирающуюся встрять в её патетический монолог:

- Если же у вас, как у всякой юной девы, возникло вдруг ложное впечатление о якобы чрезмерной моей требовательности, то знайте – строгость необходима юным сердцам так же, как благотворная роса цветку, ваше высочество! – она слегка, с достоинством склонилась. – Прошу поторопиться с одеванием, иначе опоздаете на урок.

Она развернулась и пошуршала юбками к дверям, на прощанье одарив воспитуемую жёстким, холодным взглядом бесцветных глаз.

Тут же явилась Мари и принялась бегать савраской по огромной, как бальная зала спальне, выкладывая на постель детали экипировки.

Кира переступила с ноги на ногу:

- Мари… слушай… напомни, где тут… ну это… пописать?

Горничная, стараясь больше не таращиться на весьма странно ведущую себя сегодня госпожу, молча полезла под кровать за ночным горшком…

---------------------------------------------------------------------------

Навьюченная, как верблюд, метрами ткани, рюшей, лент, чулок, подвязов, шнуров, засунутая в неудобные туфли, стиснувший рёбра корсет и напудренный парик, обложенная накладками, пуфами и фижмами, Кира чувствовала себя стреноженным снеговиком.

Она с трудом ковыляла через дворцовую анфиладу за проворной Мари. Кое-как приноровившись переставлять ноги, сообразуясь со всей сложностью нацепленных на неё конструкций, псевдопринцесса по пути попыталась осмотреться.

Виды её несколько разочаровали. То, на что в своих покоях, прифигев от неожиданности, она, возможно, не обратила внимания, здесь яркий солнечный свет обнаружил со всей очевидностью: дворец оказался не столь уж и роскошен. И, должно быть, знавал лучшие времена. Позолота почернела и облупилась, роспись плафонов поблекла, обивка стен потёрлась, а кое-где даже прохудилась. Да и свечная копоть оставила на некогда великолепных интерьерах свои несмываемые следы.

«Да уж, - скривилась принцесса, - а батюшка мой, видать, так себе королёк – не Людовик XIV и не император Всероссийский…»

В классной комнате её уже истомились ждать фрейлины с грифельными досками на коленях. Разложив на широких банкетках необъятные юбки и поправляя друг другу банты и атласные цветы в причёсках, они безостановочно щебетали и хихикали.

У конторки чернел, как дрозд в цветнике, учитель. Видать, тот самый мсье Дюжо. Француз? Судя по фамилии… А она вообще-то в каких землях-то материализовалась? Хоть бы имя своё узнать каким-то образом…

Кира, вздохнув, полезла за ломберный столик с инкрустацией, без всякого сомнения предназначенный для её ученических потуг. «Травка зенелеет…»

- Ваше высочество, - учитель церемонно поклонился, - если позволите, начнём сегодня с каллиграфии. После немного поговорим о греческой истории и подвигах Александра Македонского…

- Валяй, - Кира повертела в пальцах гусиное перо. Вот наказание-то…

Мсье Дюжо с готовностью принялся рисовать на доске буквы с витиеватыми завитушками. Фрейлины, высунув языки, запыхтели со своими грифелями.

Кира с готовностью макнула перо в чернильницу с откидной нефритовой крышкой и ткнула остриём в бумагу. Из-под пера весело брызнули чёрные капли, засеяв чистый лист, стол и кружевную манжету…

- Ваше высочество! – дверь в классную комнату распахнулась, на пороге нарисовалась грозная мадам Вайнцирль. – Его величество желает видеть вас по безотлагательному делу…

* * *

Закрылась за тобою дверь. Теперь и ты

Испробуй тёплое сакэ,

Что из дурного нрава перегнали…

Там же.

Высокородный батюшка, князь Брумбольд и курфюрст, кавалер ордена Великодушия, ордена Чёрного Орла, участник войны за испанское наследство, генерал от инфантерии и седьмой претендент в очереди наследования короны объединённых земель в истоках Большой Мокрицы сегодня отмечал всего пятый месяц своего восшествия на престол. Личностью он казался носатой и хмурой. Впрочем, таковой и являлся. Сказались, возможно, благородные гены; возможно – затянувшееся ожидание вожделенного трона.

Наглухо запакованный в чёрный сюртук, трепетно блюдущий унылую, словно чёрствый сухарь, лютеранскую мораль, он поморщился при виде вызывающей пестроты оборок, лент и декольте прибывшей принцессы. Посреди полумрака королевского кабинета, отделанного и обставленного чёрным дубом, девушка выглядела аратингом в вороньем гнезде.

На её неуклюжее приседание он угрюмо кивнул. Не предложив кресло и не удостоив словом приветствия, какое-то время разглядывал «дщерицу юную», брезгливо опустив уголки рта.

- Дочь наша, - разлепил он, наконец, тонкие, жёсткие губы, - Большемокрицкому королевскому дому оказана честь: прибыло посольство с Лысых Холмов с предложением объединить две благородные ветви в одну, - он кивнул в сторону жмущихся у окна плешивых кавалеров с выцветшими орденскими лентами и со шляпами, нежно прижатыми к груди. – Нам угодно их было выслушать. Угодно ли вашему высочеству будет принять привезённые посланцами дары?

Кира неопределённо повела плечиком:

- Отчего ж не принять? - скрипнув китовым усом корсета, Кира плюхнулась на ближайший стул. – Не возражаете, ваше величество, я присяду? Эти туфли ужасно жмут! Благодарю… - Она повернулась к послам, вопросительно изогнув бровь: - Так что там за подарки? То, что я их приму, надеюсь, не будет меня к чему-то обязывать?

Плешивые дядьки оторопели. Но тут же быстро мобилизовались, стряхнули оторопь, раскланялись, расшаркались и обозначили начало своей миссии множеством ничего не значащих, но необходимых по этикету фраз. После долженствующей прелюдии узорчатый шёлк с водружённых на чайный столик даров был торжественно и церемонно сдёрнут…

Воцарилось молчание.

Кира с недоумением взирала на представленные её взору герань в горшке и клетку с сердитой невзрачной пичугой.

- Та-ак… - прокашлялась она, сообразив, что повисшее среди дубовых панелей молчание – есть ожидание приличествующих случаю восторгов и благодарностей со стороны одариваемой. – Весьма оригинально… Полагаю, князь ваш, господа, либо неприлично нищ, либо беспросветно скуп. Либо и то, и другое одновременно. В любом случае, - она не удержалась и фыркнула, - посылать подобное девушке, которую желаешь видеть своей невестой, более чем… э-э… неуважение, это… м-м… трэш какой-то… Вы бы ещё цветов на нашей клумбе надёргали!