- Эту, - повысил голос султаша (стражники качнулись на низком старте), - взя…

- Сам посуди! – возопила дурным голосом невольница, заглушая распоряжения начальства. – Если простолюдины у твоего величества всегда голодные, девки гаремные запуганные, придворные трепещут – кто в такой нервной обстановке раскроется?Даже если и существует поблизости от тебя, о наикровожаднейший, такой самородок – он стопудово предпочтёт умолчать о своих талантах: ведь ненароком дрогнет голос на прослушивании – и всё! - кирдык несчастному!

Султан побагровел от ярости:

- Замолчи, женщина! Исчадие бесовское! Ты мешаешь мне отдать распоряжение страже, болтливая сорока!

- Да за ради бога! – возмутилась Кира, набивая рот сладким кишмишем. – Кто ж тебе запретит, о наигневливейший? Отдавай свои распоряжения! Я из лучших побуждений: помочь хочу, угодить своему повелителю – ты пожаловался, что в сказочниках нужда, и я скорее пыжиться, выводить причину из следствия… То есть… в смысле… наоборот! Следствие из причины?

- Эй, стража! Сбросить эту трещотку с балкона на гранитные плиты двора к чертям собачим! – зарычал гневливейший. – А евнуха, что её привёл – за ней следом!

Шахрияровские холопы с искренним рвением бросились к указанной жертве, словно застоявшиеся борзые. Подхватили под локотки, вздёрнули на ноги, поволокли от достархана…

- Да за что же, повелитель? – вскричала Кира и… захихикала, будучи уже изрядно навеселе. – За искреннее радение – с балкона?!! О жестокосердный мир! – Кира быстро и легко перешла с хихиканья на всхлипы. – А я-то, глупая, как раз собиралась поведать повелителю о сказочнице, которую коварные приближённые скрывают от его всевидящего ока и всежаждущих ушей! – сокрушалась утаскиваемая невольница, выворачивая шею назад. - А она, между тем, живёт у него под боком и обладает столь невероятными способностями к делу сочинительства, что даже птицы слетаются послушать её невероятные истории!

Шахрияр повёл пальцем. Стражники притормозили. Но их пленница этого, казалось, не замечала: она сокрушённо мотала головой, заливалась слезами и неустанно причитала:

- Как же быть?! Теперь правда умрёт вместе со мной! И повелителю, страдающему без качественных сказок, уже никто-никто и никогда не сообщит заветного имени! Это весьма-весьма-весьма, - голосила наложница, - весьма прискорбно!!

- Да говори уже! – взъярился Шахрияр. – Кого от меня скрывают?

Кира подняла на восточного сатрапа заплаканные глаза, стараясь казаться как можно более трогательной и прекрасной:

- А после того, как я скажу, меня сбросят на гранитные плиты двора?

Султан смотрел на неё в упор долго и без всякого выражения. И вдруг, неожиданно, расхохотался – так громко и дико, что Кира вздрогнула, а музыканты затренькали вразнобой с перепугу кто в лес, кто по дрова.

- Ты забавная, хабиби! – отметил он, продолжая щерить волчьи зубы. В глазах его, правда, не было веселья. Но и скуки поубавилось: запах крови – крови изменников – возбуждал и развлекал более всех сказок мира. – Позволяю дожить тебе эту ночь и скоротать её, вновь разделив трапезу со своим повелителем, - и он повёл рукой на достархан.

Кира выдернула локти из покорно, хоть и с неохотой разжавшихся лап стражников, одёрнула свои шёлковые одёжки и с достоинством плюхнулась на недавно покинутые и ещё не успевшие остыть подушки. Непринуждённым жестом подняла пустую пиалу и вздернула бровь в ожидании. Одна из рабынь дотумкала и торопливо склонила кувшин с вином над тарой странной наложницы. Это ж надо! Каких только дикарок не привозят из варварских краёв в благословенный Эль-Муралы! Но раз повелитель не против, раз забавляет она его пока - пущай потешится, дурёха…

- Так что же это за сказочница, хабиби, – осведомился Шахрияр подчёркнуто небрежно, - о которой знают в гареме, но не знает мой визирь?

- Ещё как знает! – заверила Кира, взбивая подушки под боком. – Но скрывает.

- Не может быть! – нахмурился султан. – Если это одна из тех почтенных старух, что доживают свой век в его доме, я бы не обидел родственницу своего верного слуги. Даже если поведанные ею сказки оказались бы скучны и тягомотны.

Подвыпившая наложница откинулась на взбитые подушки и коварно ухмыльнулась:

- Не обидел, говоришь? Ну-ну… - она резко подскочила и всплеснула руками. – Ну же, благочестивый! Включай логику: если за старуху твой верный визирь может быть спокоен, значит… ну? значит это не… а? соображаешь? Значит не старуха это! Логика, почтенный, логика! Молодую девицу тебе непременно захочется «обидеть», а, обидев, традиционно умертвить. Потому и прячет верный визирь от своего господина свою… дочь! И её актуальные способности. Шахзадэ её зовут. Не слыхал?

----------------------------

Визирь оказался крупной породистой особью благородного обличья с чересчур честными глазами. В общем, впечатлял. И Кира впечатлилась – и величественностью, и значимостью, и властностью манер – всем тем, чего весьма не доставало его великодержавному господину.

Правда, скользнувший по ней его змеино-равнодушный взгляд несколько покоробил, но… Как по-другому-то? Она всего лишь женщина, к тому же рабыня, наложница и иноземка. Как ещё в существующей системе ценностей на неё должны смотреть? Вот и эта благородная морда – всего лишь продукт системы, ничего личного…

«Продукт системы» по-свойски поклонился султану и поднял на него вопросительный взор, не ожидая и не чуя, видимо, приближающейся грозы.

Но гроза грянула, покапав для начала наводящими вопросами, а после пролившись на роскошный тюрбан высокого сановника ядовитыми замечаниями, жёлчными обвинениями и недвусмысленными угрозами. Тюрбан удар смягчил, но не отвёл – надо было как-то выкручиваться. Надо было срочно мобилизовать всю свою придворную изворотливость для спасения собственной жизни и доходного места.

Визирь среагировал незамедлительно: он пал на колени и принялся клясться Аллахом, что слышать не слышал никогда - и даже предположить не мог! – способности к сказкам у своей единственной дочери. Завистники, о величайший из шахов (да продлятся годы его благословенного владычества!), ещё не то наговорят на верного слугу, лишь бы очернить его в пресветлых глазах господина и повелителя! Слава всевышнему, глаза эти столь проницательны, а ум их обладателя так остёр и всеведущ, что визирю незачем бояться наветов, ибо великий шах всегда отличит зёрна от плевел, а честные речи своих верных рабов от лжи заговорщиков! И… кто же посмел выдумать подобное, о богоравный наш повелитель?

- Завистники? Заговорщики? – лязгнул волчьими зубами богоравный. – Это всего лишь жалкая наложница, Ахмад! На что ей твоё погубление? Для компании на утренней плахе? Ха!

Взгляд визиря вновь корябнул Киру, но на этот раз уже более ощутимо – холодное удавье безразличие сменилось колюче-ледяной враждебностью. Возможно, ей стало бы под этим взглядом не по себе, если бы она так не нализалась. Но в радужной дымке опьянения нюансы изменившегося отношения могущественного царедворца к бесправной рабыне казались совершенно несущественными. Поэтому наложница панибратски помахала ему рукой и с аппетитом впилась зубами в зажаренную перепёлку.

- О пресветлый шах! Стоит ли придавать значение её глупым измышлениям? Эта дурёха всего лишь повторяет пущенную кем-то коварную сплетню и…

- Ну хватит! Довольно! Я устал слушать это бессмысленное блеяние! Мешок твоих оправданий, Ахмад, ты можешь заменить всего одним действием: пошли раба за дочерью твоей. Пусть явится она немедля, пусть порадует нас своим приятным обществом. А мы уж сами высочайше определимся – есть ли у неё какие-никакие таланты, и в чём они состоят…

Визирь открыл было рот для ответа, но Шахрияр предупредил его новые попытки к спасению:

- Не вздумай только, - скривил он толстые губы, - поведать нам, что дочь твоя ныне в летней резиденции близ Исфахана. Или больна. Или пропала без вести. Или любую другую вымученную тобою ложь, недостойную ушей наших. Ты понял?