- В том, что воля моя неизбежна, не может быть никаких сомнений, - буркнул он. – Ты свободен, Ахмад.

Тот растерянно потоптался на месте.

- А…

- Свободен! До утра боле не понадобишься. Или, - добавил повелитель раздражённо, - ждёшь, чтобы я освободил тебя навсегда? От должности или от головы?

Визирь покорно перегнулся пополам и, семеня задом, удалился восвояси.

- Ну, что скажешь, многомудрая дева? – осведомился Шахрияр, оживляясь и поворачиваясь к собеседнице. – Вот и конец сказочки про Ахалиль, наложницу султана…

- Безусловно, - согласилась многомудрая дева, поправляя на запястьях витые браслеты тонкой работы, - любой здравомыслящий человек так и подумал бы. А наш возлюбленный султан – самый здравомыслящий из живущих под солнцем. Но, - она перестала крутить браслеты и улыбнулась своему отражению в начищенном кувшине, - кто знает, что может случиться до рассвета? История про Ахалиль – это ведь сказка, господин, а в сказке возможно всё.

- Упрямица! – воскликнул султан, тщетно пытаясь придать лицу грозное выражение. – Когда же ты будешь готова поставить в этой сказке точку? Когда я прикажу принести тебе к завтраку на блюде отрубленную голову проклятой девки?

- Прикажи, о повелитель, - согласилась дочь визиря. – Если я увижу её голову, то поставлю точку. Но мне бы этого не хотелось…

- Не хотелось?!

- Не хотелось. Моё скромное желание в том, о великолепнейший из царей, чтобы сказка о невероятных приключениях этой странницы по мирам длилась вечно. Ведь в ту ночь, когда закончится её история, закончится и моя жизнь. Не так ли, светлейший султан?

Шахрияр медленно откинулся на подушки и прищурился. В густой чёрной бороде его зазмеилась нехорошая ухмылка предвкушения.

- А раз хочешь, - протянул он после томительной паузы, - тогда молись. Ибо только неисповедимая милость Аллаха способна остановить занесённый топор в руках моих умелых палачей. Слетит голова Ахалиль – за ней и твоя вдогонку покатится, дочь визиря…

Дочь визиря, сложив ладони под подбородком, невозмутимо поклонилась:

- В том нет никаких сомнений, о добрейший из владык. Ибо слово Шахрияра (да пролится его мудрое правление на веки вечные!) - слово великого правителя, а оно, как известно, крепче булата. Я преклоняюсь пред ним и повинуюсь… Мне, ничтожнейшей рабе блистательнейшего из царей, лишь остаётся покорно ждать гонца с головой беглой наложницы. Ждать с упоением, замирая от счастья. Ибо принять из милостивых рук повелителя любую участь, облагодетельствованную его высочайшим вниманием, для меня честь и удовольствие. Но… - Шахзадэ вновь зыркнула на султана обжигающим взором, - пока мы ждём… Не желает ли повелитель послушать о том, как были пойманы беглянки и отправлены получать заслуженное воздаяние?

Шахрияр с готовностью потёр руки:

- А разве там есть о чём рассказывать?

На губах сказочницы обозначилась лёгкая, странная полуулыбка:

- Разве я посмела бы предложить величайшему из живущих нечто заурядное? Обещаю, мой господин будет не только заинтригован сюжетом, удивлён развязкой, но и потрясён тем обстоятельствам, что к этой развязке привели…

- Потрясён? Я? – недоверчиво переспросил султан. – Не представляю, что меня может потрясти в истории казни глупой наложницы? Впрочем, что ж… Попробуй удивить своего повелителя, маленькая лгунья.

Сохраняя на губах ту же задумчиво-загадочную улыбку, Шахзадэ устремила взор вдаль – сквозь мозаичные стены и витражи высоких окон, сквозь шёлк, парчу и затейливую вязь на карнизах колонн… Её тонкие изящные пальчики, сложенные на коленях, едва заметно подрагивали в унисон унёсшейся в нездешние пределы мысли.

- А дело было так, о повелитель… - прошелестел её вкрадчивый голос и…

Султан словно воочию увидел мечущихся по сумеречному дворцовому парку девиц…

--------------------

Кира с ненавистью уставилась на кривое персиковое дерево. Оно было подрезано садовником столь своеобразно, что спутать его с каким-то другим не представлялось возможным. Особенно, если пробегаешь мимо уже в пятый раз.

Тяжело дыша от бесплодных и беспорядочных метаний в кольце каменных стен султанского сада, незадачливая беглянка в отчаянии влупила по стволу кулаком. И тихонько заскулила – более от бессильной злости, чем от боли в руке. Неужели всё зря? Неужели удача благоволила их предприятию только наполовину? И какой смысл в этой половинчатости, если вырваться за пределы сада, благоухающего садовыми розами и солью близкого моря, нет никакой возможности?!

- Зарема! – воззвала Кира к своей отставшей подруге, которая задыхаясь и держась за бок подковыляла, наконец, к злополучному персику. – Ну воспользуйся уже что ли даром своим! Блин, что ты всё жмёшься? Лимит у тебя на него?

- Фухх… ух… ых… - пропыхтела персиянка, плюхаясь задом на шёлковую мураву и силясь восстановить дыхание.

- Ну посмотри! – молила Кира. – Глазом своим всевидящим! А вдруг узришь выход?

- Что… я… сейчас…м…могу? – выговорила с трудом ясновидящая. – Нужен… настрой…

- А, чёрт! – Кира с тревогой огляделась. – Ну попробуй… Ну отдышись! Давай быстренько успокоимся… Слышишь? Давай сосредоточимся… быстренько…

- Повремени маленько… - пробубнила Зарема. – Ещё чуточку… Я попытаюсь.

Дрожащими пальцами она заправила за уши мокрые от пота пряди, попыталась сесть прямо… придать разгорячённому лицу медитативное выражение… устремила остановившийся взор вглубь себя…

- Ну? – подпрыгивала вокруг неё в нетерпении спутница. – Ну что? Что там? Получается? Видишь что-нибудь?

- Вижу… - прошептала побелевшими губами Зарема.

Глаза её округлились от ужаса и уголки губ поползли вниз, искривляясь страдальчески…

Кира замерла. Её заполошно стучащее сердце споткнулось и оборвалось в пятки.

- Что? – выдавила она из себя немеющими губами.

- Стражу, - ответила Зарема и вытянула дрожащий палец Кире за плечо.

Ох, как же не хотелось беглой наложнице оборачиваться! И видеть, как за её спиной неспешно, но неотвратимо вырастают силуэты солдат дворцовой стражи. Они негромко переговаривались, пересмеивались, никуда не торопясь – они знали, что две дурные девки, вдруг отчего-то вздумавшие носиться по саду, словно бешеной лисой покусанные, никуда не денутся: бесконечно бегать по кругу всё равно невозможно, да и незачем, не на третьем, так на двадцать третьем вираже свалятся – хоть лопатой их тогда грузи.

Одну из них, кстати, грузить уже можно – силы девку совсем оставили. До сей поры Зарема марафонов, должно быть, не бегала – это был первый в её жизни. И, по всему видать, последний. Сил и благородных кровей ей хватило теперь только на то, чтобы с достоинством подняться и величественно вскинуть голову навстречу своим палачам.

В Кире царственной крови не содержалось даже в гомеопатических дозах. Величественно принимать поражение она не была склонна и сдаваться не умела. Подпрыгнув, как подстрелянный заяц, она дёрнулась прочь. И врезалась в персик, заверещав совершенно не эстетично. Внезапная встреча с деревом обернулась стремительным падением в клумбу. Пострадали дюжина томных лилий и Кирины коленки.

Солдатня развеселилась, развлечённая забавным зрелищем, а после вздёрнула незадачливую невольницу за шкирку на ноги. Шнуровка парчового лифа не выдержала подобной бесцеремонности и с треском лопнула, превратив соблазнительный наряд одалиски в ещё более откровенный.

Впрочем, Киру это не смутило. И не только по причине отсутствия нежной девичей стыдливости. Её отвлек и вверг в оцепенение знакомый голос: приятный, благородный баритон показался шипением гремучей змеи:

- Ну что, - вопросил визирь с убийственным радушием, - набегалась, хабиби? Не пора ли отдохнуть твоим резвым ножкам и дурной головушке?

Кира перестала дышать. И дураку понятно, о каком именно отдыхе свистел этот злобный дядька.

-Сейчас-сейчас… - ласково пообещал дядька, склоняясь к Кириному уху. – Я уж тебе поспособствую, не сомневайся. Так уж ты меня сегодня выручила, хабиби – вовек не забуду… Эй! – крикнул он страже. – Зажгите огня, остолопы! Темно, как у ишака в заднице…