- Ну? – не выдержал Спальчик. – Если не веришь мне, поди переспроси отца!
Девочка вздрогнула:
- Нет-нет! Я поняла. Сейчас…
Она проворно растолкала пришибленных и тихих, как мыши, сестёр, спавших на одной огромной кровати. Привыкшие казаться незаметными и не издавать звуков, они бесшумно прошмыгнули в кладовку.
Сонных мальчишек старшие впихнули в девичью спальню. Киру, всё ещё пребывающую в столбняке, тоже.
Перед тем, как прикрыть дверь и задвинуть щеколду, Спальчик бросил быстрый взгляд на старую ветошь, отделяющую комнату с очагом от коридорчика. От их передвижений, открывания и закрывания дверей, она предательски колыхнулась… Людоед зашёлся сухим кашлем. Что-то громыхнуло…
- Тише ты, старая кляча! – буркнул хозяин. – Перебудишь всех! Этак нам до утра тут сидеть придётся, выжидая… Впрочем… на кой чёрт выжидать? Начну, пожалуй, помолясь… - что-то звякнуло, лязгнуло, громыхнул отодвигаемый табурет. – Даже если и не все заснули – не справлюсь я что ли с детьми?Главное, со старших начать…
Быстро заперев дверь, дрожа от страха и возбуждения, недорослик кинулся к окошку, раму которого уже лихорадочно дёргал Ганс.
- Давай! Быстрее же!
- Заело, чёрт! Не открывали они его что ли никогда…
- Что с этой делать? – бросил Спальчик в сторону Киры. – Её как приморозило… На себе ж не потащим! У нас и так малышни куча!
- Я однажды видел, - отозвался Фриц, с беспокойством поглядывая на безуспешные попытки по открыванию окна, - как дядька Гоц усмирял припадок у своей снохи Вилды. Помнишь, у неё мужик в город на заработки ушёл да так опосля и не вернулся? А староста у ней за мужнины долги корову забрал. Ну и как уводили, значиться, животину, Вилда и затеялась – то хохотать, то рыдать, то на землю падать, то волосы на голове рвать…
- Короче!
- Короче, он ей леща здоровенного влупил, а после водой колодезной из ведра окатил и говорит: ты, говорит, баба, вместо того, чтобы голосить…
Не дослушав, Спальчик схватил с умывальника большой глиняный кувшин, вскочил на лавку и опрокинул его на голову, впавшей в сомнамбулизм коровницы.
Кира хрюкнула, захлебнувшись от неожиданности, вскинула к лицу руки с растопыренными пальцами…
- Я тебя прибью, коротышка, - пообещала она, смахивая воду с лица и приглаживая мокрые волосы.
- Ага, - удовлетворённо констатировал коротышка, спрыгнул с лавки и быстро обернулся в сторону раздавшегося наконец со стороны окна характерного скрежета и дребезжания – рама подалась. – Пошли дела потихоньку…
Фриц живо перемахнул через подоконник, огляделся впотьмах:
- Давай!
Ганс торопливо и не очень бережно перекидал ему ойкающих младших…
- Кажется, идёт! – прошипел Спальчик, отлепляя ухо от двери и в ужасе тараща блестящие в лунном свете глаза.
- Сюда? – предобморочным голосом осведомилась Кира, чувствуя, как отнимаются ноги.
- Туда, дура! Мы же в комнате его дочерей! Но всё равно лучше не мешкать…
Полностью солидарный с братом в этом вопросе Ганс немедленно вывалился наружу…
- Как дочерей? Его дочерей? Но он ведь… сейчас их… О боже!
Спальчик с непредполагаемой в нём силой пихнул Киру в спину – она, спотыкаясь, пролетела к окну и грохнулась грудью на подоконник. Ганс ухватил её за предплечья и выволок в ночь. Следом на неё свалился недорослик. Тут же подскочил и, схватив коровницу за руку, поволок следом за братьями, бегущими во всю прыть через ярко освещённую луной просеку.
- Как вы могли? Зачем так? – в ужасе твердила Кира, увлекаемая своим буксировщиком к спасительной черноте леса. – Боже… Впрочем, да: в сказке ведь так и было – он поменялся местами… или чем там он поменялся… ох, не припомню…и… людоед по ошибке зарезал своих… - она вырвала руку.– Да вы что! Так нельзя!
- Нет? – разъярился Спальчик. – А как можно? Покажи-ка нам, дуракам! А ещё лучше – людоеду вернись объясни! Ну? Что стала?
Кира, дрожа, словно в лихорадке, заозиралась по сторонам. Что можно сделать, когда с минуты на минуту мирное стрекотание сверчков в ночи прорежет детский крик, полный ужаса и боли?... А его всё нет… Нет и нет…
Бум! Звук хлопнувшей двери полоснул по натянутым нервам беглецов острым ножом. Спальчик, шарахнувшись пугливым зверьком, дунул вслед за братьями – только пятки сверкнули. Кира застыла на месте, уставившись на выбеленное лунным светом крыльцо.
Из двери выползла, пошатываясь, словно пьяная, жена людоеда. Она с усилием сжимала ладонями уши, готовясь и боясь услышать крики своих гостей. И, видимо, даже не предполагая, что кричать сейчас будут вовсе не они…
Не успев обдумать и взвесить свои действия, Кира бросилась к ней. Подлетев вихрем, схватила за локоть. Женщина вскрикнула и шарахнулась от неведомой опасности, налетевшей на неё из темноты.
- Слушай сюда! – грубо дёрнуло её за руку ночное явление. – Беги сейчас очень быстро! Попытайся, если успеешь, остановить его – пока он не убил всех твоих дочерей!
Встрёпанная девушка, которую сегодня пустили переночевать, резко оттолкнула хозяйку и припустила к лесу. Ударившись спиной о доски двери, женщина попыталась очухаться от внезапности и осознать смысл услышанного. А когда осознала…
Кира, на бешеной скорости летящая через лунный прогал, услышала несущийся ей вдогонку звериный вой самки, пронзённой в самое сердце страшным осознанием происходящего.
«Надеюсь, она успеет…» - мелькнула мысль прежде, чем на крыльях страха беглая коровница влетела под чёрную сень леса…
Глава 24
По сравнению с открытой поляной под густыми кронами деревьев царила такая чёрная чернота – хоть глаз выколи: свет луны не пробивал дремучий купол из веток и листьев…
Несколько раз запнувшись и получив хлёсткой веткой по лицу, Кира вынуждена была, дабы не покалечиться, замедлиться, а после и вовсе перейти на осторожный шаг. Стало ещё страшнее… Адреналин стучал в ушах, требуя спасаться бегством, а она волоклась в непроглядном мраке, словно неживая, выставив руки вперёд и вздрагивая при каждом шорохе. Треснула ветка – внутри всё сжалось и обрушилось куда-то к пяткам… Ах, это же под моей ногой!.. Шорох слева – сердце подскочило и забилось в горле, пульсируя влажным, душащим комком… Блин, это всего лишь ночная птица!..
Так невозможно.
Кира остановилась, вжалась спиной в ближайшее дерево и принялась усиленно пялить глаза в кромешную тьму. Страх погони, невидимого, крадущегося людоеда с топором, обагрённого ещё тёплой кровью бедных девочек, сводил её с ума. Вот! Здесь он, здесь, за той сосной! – безошибочно настигающий её по резкому, мускусному запаху ужаса, источаемому вместе с холодным потом, бегущим по спине и вискам…
Что делать?
Безумие бежать сейчас в лесную чащу, рискуя заблудиться и погибнуть, блуждая без дорог и надежды их отыскать. Но ещё большим безумием казалось остаться на месте, вблизи просеки, до утра, чтобы по свету выйти на знакомую тропку. От одной только мысли затаиться здесь на всю ночь Киру начинала бить крупная дрожь, побуждая непослушные ноги немедленно сорваться с места и бежать, бежать, бежать! Неважно куда и неважно с какими последствиями – лишь бы подальше отсюда.
Разыгравшееся воображение услужливо подсовывало картинки людоедовой мести: да, если он их сейчас догонит – не просто зарежет, в фарш порубает, особенно если… если… успел своих…
Кира резко потрясла головой, отгоняя жуткие картины.
Где же пацаны? Растерялись мы с ними, жаль… Они хоть, конечно, и соплезвоны, и дурачьё бесполезное, а всё же – от людоеда бежать вместе веселее, чем… Что это? Что за шорох? Как будто сучья потрескивают под чьей-то ногой?
Подхваченная необоримой жутью, Кира сорвалась с места и побежала – оступаясь, падая, цепляясь за ветки… КПД её движения был так себе, конечно: шуму много, толку мало. Но что поделаешь: смертельно напуганный человек, подгоняемый реальной опасностью, редко мыслит разумно. И вообще мыслит…
Барахтанье в лесной чащобе лишило её остатков сил. Задыхаясь, девушка схватилась рукой за ветку, другой – за бок, в который будто раскалённую спицу втыкали. Повиснув на ветке-держалке, она дышала шумно и хрипло, втягивая пересохшим горлом воздух с усилием кузнечных мехов.
