Но Латыгорке было не до шестёрок. Её горящие праведным бешенством глаза впились в главаря, в сторону которого она и двинулась, медленно и угрожающе заметая юбкой по снегу.

- Ты две души загубил почто? – прошипела ведьма. – За какой надобностью? За ради потакания кровожадной сути своей? На кой бес, я спрашиваю, если серебро при них осталось?!

Якимка и сам уже догнал, что лоханулся. И не столько ему теперь перед колдуньей-наводчицей оправдываться, сколько перед своими ушкуйниками: на кой чёрт они связались с профессиональным воином и что за это получили?

- Заткнись, - бросил он сквозь зубы, нервно дёрнув щекой. – Чего блажишь, глупая баба? Сейчас ребятушки спустятся в колодец, посрезают кошели с трупов – всего и делов…

Ребятушки уставились на вожака исподлобья и замерли, угрюмо ворочая гладким мозгом.

- Ха! – вскинулась ведьма, так экспрессивно взмахнув руками, что ворону пришлось сорваться с её плеча и захлопать крыльями над лохматой головой хозяйки. – Спустятся?! Нет, вы послушайте этого лободыра! Спустятся! Куда? Куда, скажи на милость, они спустятся?! В Морозков Студенец? В колодец Доврефьель?

Разбойники обомлели. Те, кто находился недалече от сруба, немедленно попятились от него прочь, словно от зачумлённой ямы.

- А это типа… - Якимка досадливо почесал затылок под шапкой, - чё ли… он и есть?

Латыгорка только досадливо плюнула. Психуя и дёргая за узду, отвязала от осины лопаторогого лося, лихо вскочила ему на неоседланную спину и, замолотив по мохнатым бокам пятками, стронула флегматичного гиганта с места. Гордо вскидывая голенастые ноги зверюга потрусила к ближайшему ельнику, где вскоре и скрылась со своей сердитой всадницей. Только еловые лапы качнулись, осыпая пушистый снег, да ещё долго кружил над местом побоища Латыгоркин ворон, зловеще каркая и плотоядно поглядывая на стеклянные глаза мертвецов.

--------------------------------------

Сугробы простирались вокруг холмистой равниной – бесконечными белыми барханами ледяной пустыни. Безмолвные, как космическая пустота, глубокие, как бездонная трясина, они манили к себе и отталкивали, завораживали и пугали. А главное – внушали отчего-то безотчётное, тревожное ощущение затаившейся среди снежных намётов невидимой угрозы…

Кира пробиралась среди них с тянущим беспокойством безнадёжно опаздывающего. Натянутая струна нерва вибрировала гулко, зло, нетерпеливо, толкая вперёд, требуя ускориться, требуя бежать со всех ног, сломя голову, как никогда в жизни – чтобы успеть! Потому что успеть нужно было непременно. Это последняя возможность, последний и единственный шанс. Если она не успеет, случится непоправимое!

И Кира ускорялась: она выдёргивая ногу из глубокой норы сугроба и переносила её вперёд, утопая в белом податливом пуху по самое колено. Выдирала из холодных тисков вторую, рискуя потерять сапог, переволакивала её вперёд и проваливалась по бедро. Следующий шаг топил её по пояс – ног уже не поднять, не шагнуть, не сдвинуться…

Рыча, ругаясь и плача, она бултыхалась в нежных объятиях снега. Падала вперёд, приминая белоснежное покрывало, забиралась на утрамбованный участок и ползла дальше, отплёвываясь и задыхаясь, закапываясь в сугроб, словно мышь в зерно.

А надо было бежать! Бежать быстрее! Но чем больше Кира старалась, тем больше вязла в снегу, проваливаясь, погружаясь, барахтаясь на одном месте бесполезно и глупо.

- Всё пропало! – стонала он. – Я не успею! Они унесут его…

Далеко впереди снег взметнулся вверх белым смерчем, а после рассыпался на силуэты больших белых птиц - черноклювых, с грациозно изогнутыми шеями - и просыпал на голову выбивающейся из сил погони россыпь колючих снежинок.

- Оставьте его! – кричала Кира, давясь забивающим рот снегом. – Оставьте его!

Великолепные птицы сделали почётный круг над снежной пустыней и направились прочь, на заходящее солнце. На спине одной из них девушка без труда разглядела тёмную фигуру в знакомой одежде. Русая голова, свесившись между лебединой шеей и крылом, мотнулась безвольно.

Погибшего воина уносили в… Вальгаллу?

-----------------------------------

Кира очнулась, задохнувшись от жути посетившего её видения, и широко раскрыла глаза. Прямо в сочную, зелёную, летнюю траву. По травинке торопилась безымянная букашка, деловито ощупывая пространство псевдоусиками.

Девушка тупо наблюдала энергичную жизнедеятельность насекомого в ожидании окончательного воссоединения блуждающего в снежной пустыне духа с уже проснувшимся разумом. Сердце глухо бухало о тёплую землю, отдаваясь спазмами в горле.

Сознание возвращалось медленно, пугая Киру насущными вопросами постепенно: лето? – вяло вопросило оно, - откуда? Была ведь зима… Я только что лезла по сугробам куда-то… И до этого… До этого ехала по зимнее лесу и… потом… колодец… Я же упала в колодец! Должно быть, у меня переломаны все кости!

Кира осторожно шевельнула пальцами рук. Болью нигде не отдалось. Медленно, замирая от страха, она напрягла мышцы, чутко прислушиваясь к просыпающемуся телу… Подобрала руки и, упираясь ими, сминая податливую траву, села. Вроде бы, всё в порядке… Голова только слегка кружилась. Дрожащей рукой Кира смахнула с щеки приставшие сухие травинки. Так…

Новая сказка? Что ж… Учитывая, чем закончилась предыдущая, сменить её - не самый худший вариант… Хм… Попасть в Страну Чудес, как Алиса, через падение в кроличью нору? Вернее, через колодец… Мда… А как я оказалась в колодце?

О!

Она всё вспомнила: и разбойников, и грохочущую о стенки колодца ржавую цепь, и скользкие брёвна, и чёрную преисподнюю внизу, и… И скрежет железа наверху, там, где серел кусочек мрачного зимнего неба. Там, где сражался Медведь. В своей последней битве…

Зрачки Киры расширились, заполонив серую радужку чёрным мраком. Она вцепилась пальцами в плечи и уставилась в пустоту, собирая в памяти пазлы виденного в беспамятстве сна.

- Мне это приснилось? – прошептала она. – Или было на самом деле? В этих сказках не разберёшь… А если не было, то где же тогда он? Мы ведь упали вместе! Где он? Где он, боже мой?

Она вынырнула из призрачных воспоминаний и огляделась вокруг.

Лёгкий тёплый ветер причёсывал податливые травы зелёного холма, на вершине которого она оказалась. Во все стороны от его подножия, насколько хватало глаз, лежала холмистая равнина с рощами, перелесками и празднично сверкающими на солнце зеркальцами озёр. Яркое летнее небо накрывало эту нежную пастораль голубым куполом, а воздух, как спущенная басовая струна, звучал гудом шмелей, благоухал цветущими травами и обволакивал духом нагретой земли.

Медленно и нежно на сочные стебли, бархатные листья, жёлтые солнышки соцветий падали, кружась, белые хлопья густого снега…

Кира вздрогнула. Она запрокинула лицо вверх и подставила ладонь под белое кружение.

- Это не снег, - сказала она вслух, сжимая в кулаке пушистые хлопья. – Это лебединый пух. Я угадала?

С усилием поднявшись на ноги, девушка рассеянно распустила ремень, стряхнула с плеч ставший вдруг очень тяжёлым и душным кожух и, поминутно оступаясь и запинаясь о норки и ямки, неуверенно побрела вниз с холма, в солнечную озёрную долину.

-----------------------------------

…Думать о направлении не было нужды: средь холмов, озёр, буйных трав и цветущих полей бежала одна-единственная дорога. Пусть недостаточно торная, но вполне различимая. И удобная – не колейная, не буерачная, не спотыкачная. Кира шагала по ней, не прилагая особых усилий, будто на прогулке в парке. Поначалу – совсем без мыслей, слегка контуженная пережитым. Но постепенно её неугомонная сущность оживала, отряхивалась, зализывала свежие ссадины новых потрясений: она с живым любопытством озиралась вокруг, вдыхала полной грудью запахи цветения и с наслаждением грелась в лучах летнего солнца, по которому за время зимних странствий успела соскучиться.