- Что? – переспросил Медведь.

Кира выпрямилась с красным от сдерживаемого смеха лицом.

- Первый раз, говорю, встречаю медве… мужчину, который стремится соблюсти мою честь! Обычно эти кобели всегда стремились к прямо противоположному…

- Кто?

- Кобели, сеньор Дон Кихот! Кто же ещё? Все мужики кобели – разве ты не в курсе? А должен, по идее, быть, господин ночной стражник! Или опять ханжествуешь? Сам, небось, по девкам да по молодайкам бегал в этом своём распрекрасном городе с лучшей в мире квашеной капустой, а передо мной теперь тут в позу становишься? На кой чёрт, скажи пожалуйста? Думаешь, я вас не знаю? Все одним миром мазаны! И любовь эту свою «истинную» найдёшь, оженишься в припадке умопомрачения, да и начнёшь налево ходить, как все!

- Все? С чего ты всё это взяла?

- С чего? С того! Знаю просто – и всё!

Медведь хмыкнул, медленно встал и отряхнулся, обдав буйную девку облаком пыли и лесной шелухи. Она зажмурилась и чихнула.

- Ты, как я погляжу, - сказал заколдованный стражник спокойно, - много всего «просто знаешь» девица. С такими знаниями вполне можно путешествовать в одиночку.

Кира разозлилась:

- Чёртов дурак! Ну и катись! Не очень-то и хотелось в компанию к зануде!

Медведь отвернулся от неё и вальяжно покосолапил своей дорогой. Прежде, чем скрыться за поворотом тропинки, он обернулся:

- И ещё, - буркнул он на прощание, - прошу сердечно, сделай единственное исключение из своего огульного списка и вычеркни оттуда хотя бы меня. Я – не кобель. Я Медведь. Это разные вещи…

Увидел яму ловчую в лесу.

Подумал, что могилой

Может стать она не только барсуку…

Там же.

Семья сидела за столом: хозяин – плюгавый мужичонка с хищным взором маленьких, запавших глаз; его измождённая жена с навечно застывшим в испуге лицом; и семеро дочерей – мал-мала-меньше.

Над пустыми деревянными плошками царило похоронное молчание. Только самая младшая – худенькая, анемичная, с так и непрорезавшимися из-за давнего голода молочными зубами – всё ещё гоняла по своей посудине маленький вертлявый боб. Остальные давно расправились со скудной трапезой и только ждали позволения главы семейства встать из-за стола.

- Жан, - прошелестела хозяйка, с трудом преодолевая священный ужас, внушаемый ей супругом, - дети голодны. Мы уже месяц не видели мяса… Доедаем последние бобы и брюкву…

- Брюкву-хрюкву-клюкву… - задумчиво пробурчал супруг. – Парадюкву…

- Жан… - ещё тише прошептала женщина. – Что же нам делать?

- Что делать? – внезапно взвился и заорал мужик. – Что тебе, ведьме, делать? – он схватил свою плошку и с яростного замаха швырнул ею в жену – та успела привычно угнуться, закрывшись руками. Дети сжались на своих лавках, стараясь стать невидимыми. – Это ты у меня спрашиваешь – что делать?! Спасай выродков своих, курва!! Вон – две ноги у тебя и две руки – на что столько? Пожертвуй одной-то на похлёбку для этих дормоедов прожорливых! Ха-ха-ха! Га-га-га! – заржал он, откинувшись на деревянную спинку грубо сколоченного кресла. – Хотя… твои старые и жилистые грабли я б жрать не стал… Может, кого-нибудь из этих гусыней запечём? Вон их скока наплодила… На кой ляд? Пусть хоть ныне сгодятся! А? – и потянул к себе за косицу старшую, что ближе всего сидела. – Готова ты, девка, - он глумливо оскалился ей в лицо, - сослужить службишку родне? Избавить всех нас от лютой голодной смерти?..

- Жан… - простонала её мать. – Умоляю тебя! Не пугай девочку… Сходи лучше на охоту… Ты ведь раньше приносил домой до… добычу…

Мужик выпустил косу дочери, грубо её отпихнув.

- Приносил… - процедил он злобно, - добычу… - и уставился на жену тяжёлым, ненавидящим взором. – Ты ведь, хоть и дура последняя, но, небось, догадываешься, что за добыча то была, а?

Женщина задрожала и спрятала лицо в жёсткие ладони.

- Догадываешься, вижу… Так напрягись тогда и постигни умом своим куриным, что на такую «добычу» часто не поохотишься: могут ведь в деревне и другие догадаться… Могут, а? – заорал он и, схватив стоявшую подле, специально для подобных целей, палку, вытянул свою бабу вдоль хребта.

Спустив таким образом раздражение, Жан снова провалился в кресло, затихнув в угрюмом молчании.

- Блюква-хлюква, - пролепетала младшая, катая фасолину за щекой.

Семейство привычно напряглось, ожидая нового припадка ярости, но в этот раз гроза не грянула. Хозяин зыркнул на своего последыша из-под кустистых бровей и, поколебавшись какое-то время, решительно встал. Потянулся к низкой притолоке, выдернул из неё воткнутый туда колун. Помусолив палец, проверил заточку. Прихватил с сундука большой мешок в бурых пятнах…

- Падлы, - процедил он, не поворачиваясь, - чёртовы захребетники… Навязались на мою голову! – и взялся за ручку двери.

--------------------------------------------------

- Это ещё кто? – нахмурилась Кира и слегка присела, пытаясь что-то рассмотреть сквозь переплетение ветвей и завесу листьев.

Спальчик плёлся позади, душераздирающе зевая. Дотащившись до своей спутницы, он остановился и без всякого любопытства скользнул взглядом по сплошной стене леса.

- Да где ж? – прохныкал он. – Не вижу я ни шиша…

- Тихо! – перебила она. – Не слышишь разве?

Спальчик, недовольно сморщившись, сделал вид, что прислушивается:

- Да мало ль чего – можа Сырник шебуршится, забёг куда-то оглоед… Белок, должно, промышляет.

- Да какой Сырник! – рассердилась бывшая коровница и, кинув взгляд на недорослика в неподходящий момент нового приступа зевоты, зарядила ему подзатыльник. – Хорош зевать! Так рот раззявливаешь, будто собираешься меня проглотить, кашалот… Слышишь? Это не шуршание какое-то собачье, идиот, это голоса!

- А, - сказал Спальчик, захлопнул рот и насторожился. Сонливость как рукой сняло.

- Отлично! – Кира подхватила юбки и, не раздумывая напрасно, шагнула с тропы в чащу. – Там люди! Наверняка, местные: может, грибники или, там, к примеру… Кто ещё бывает? Не знаешь?

- Дровосеки… - уныло подсказал Спальчик.

- Во! Точно! Сейчас мы у них всё разузнаем: где ближайшая деревня, как далеко идти и… да и вообще… - она энергично продиралась сквозь заросли, поминутно останавливаясь и прислушиваясь.

Спальчик нерешительно топтался на дорожке, не торопясь следовать за неосторожной девкой. Мало ли кто за этими кущами… Вдруг разбойники? Злодеи? Безумцы? Да и просто чужаки непонятные – что у них на уме?

Спальчик, как битый кот, привык за свою недолгую жизнь шарахаться от человеческой руки. Всегда – на всякий случай. Это потом уже, принюхавшись да присмотревшись… А эта – вона как – прёт дуром да напролом! Эх…

Он помялся, потоптался, пооглядывался, но всё же, сердито вздохнув, полез следом. Одному на тропе ещё страшнее… И куда делся этот дурацкий Сырник?!

Чертыхаясь, мальчишки пробирался за устремленной, словно экскаватор, спутницей. Но не торопился, держа безопасную дистанцию: чтоб, значиться, из укрытия сперва глянуть, что за люди там такие бесстрашные балабонят на весь лес и, соответственно, как они встретят эту дурную девку. Коли неласково, так он успеет ещё незаметно юркнуть в какую-нибудь нору и затаиться. А коли…

От планирования стратегии отступления его отвлекло раздавшееся впереди восклицание. Он замер и прислушался. И очень хорошо расслышал, как длинно, заковыристо и неприлично выругалась бывшая немая.

Мальчишка заценил, но бежать проверять что же её так удивило, не торопился: напротив, сделал пару осторожных шагов назад.

- Эй, Спальчик! – заорала Кира. – Или сюда, балбес! По твою душу грибники…

В голосе её не было ни капли страха или беспокойства. Зато море разочарования и раздражения. Эти интонации моментально успокоили недорослика и заставили торопливо преодолеть оставшееся до спутницы расстояние.