* * *

Волчья поступь тревожит снег.

К добру или к худу

На пути встретить зверя ?

Там же.

Медведь толкнул дверь и вышел в серую промозглость полудохлого рассвета последнего ноябрьского дня.

Силантий молча передал ему поводья уже оседланного коня:

- Скатертью дорога, - пожелал он простуженным голосом, зябко ёжась в сырости тумана и покашливая в кулак.

Отбывающий одним лёгким движением вскочил в седло, огладил тёплую шею гнедого и подобрал поводья. Конь медленно тронулся вдоль узкой улочки, звонко выстукивая подковами в сонной тишине раннего утра.

«Понесла нелёгкая, - осуждающе покачал головой в спину всаднику управляющий вышеградского купца и спрятал озябшие пальцы в рукава кафтана. – Возмечтал, блажной, о принцессе… Да на что она в супругах-то? Ни мыть, ни колотить, ни щи варить! Что ею делать-то? На божницу рази поставить да любоваться?»

Мужик сплюнул в сердцах и обернулся на замеченное краем глаза движение у неплотно притворённой створки ворот под аркой.

«И эта туда же! – ужаснулся он, узнавши мелькнувший силуэт. – Что за бешеная девка? Никаких понятий о долженствующем – что хотит, то и творит! Даром, что укороту дать некому…»

Силантий прошёл под арку, потянул створку на себя.

- Ну чаво копаешься, непутёвая? – хмуро осведомился он у застуканной Киры. – Свернёт ща на углу зазноба твоя, и уж не прознаешь, в каку сторону.

Кира нервно подёргала подпругу у пегой сонной лошадки, залезла на чурбак, а с него уж, покряхтывая, в седло. Поёрзала, усаживаясь удобнее, и тогда уж удостоила вниманием управляющего:

- Заботы от тебя, как от лисы в курятнике, Силантий Матвеевич.

- Чести больно много о таких, как ты, заботиться.

- Вот и не притворяйся…

- Поди, Силантий, в дом, - попросила переминающаяся подле стремени хозяйская полюбовница, кою тот из самой Муралы приволок. – Мне с Кирой попрощаться надоть…

Попросила – ишь ты! Смирная пока… А коли вздумает Порфирий Никанорыч на ней честным образом ожениться, да хозяйкою в дом ввести, так эта гаремная бусурманская девка ему, того и гляди, приказывать начнёт! Что на свете деется-то… Не иначе перед вторым пришествием…

Негодующе кривясь, управляющий удалился, пнув по дороге сонного Сырника, томящегося зевотой и печалью провожающего.

- Возьми, - Зарема сунула в руки подружки кожаный кошель. – Тебе нынче нужнее.

Кира ломаться не стала, упрятала увесистый мешочек в торбу подорожную.

- Спасибо, - сказала просто. – Не обещаю, что верну долг…

- А я знаю, что не вернёшь, - Зарема шмыгнула носом и поплотнее запахнула на груди парчовую душегрею. – Не встретимся боле. Было мне видение.

Кира помолчала, косясь на одинокого всадника, тающего в тумане… Не уследить его она не боялась - все дороги на север ведут из города через Совиные ворота, ему никак их не миновать.

- Ещё чего видела? – спросила у ясновидящей и тут же о своём вопросе пожалела.

Хотела ли она знать это? Скорее, нет, чем да.

Но Зарема уже отвечала:

- Что не надо тебе идти за ним, подруга. Беда на той дороге караулит.

- Прям беда? – уточнила Кира и вздохнула. – Или неприятности?

Персиянка внезапно сжала запястье всадницы и постаралась поймать её взгляд.

- Одумайся, хабиби, - она постаралась, чтобы предостережение её прозвучало убедительно и веско, - ещё не поздно, останься!..

У Киры неприятно заныло в животе.

- Зачем? – тем не менее усмехнулась она. – Зачем мне оставаться? Чтобы что? Чтобы жить у Никанорыча в приживалках? Или в счастливых супружницах у нашего душки Силантия?

- Вот именно! – горячо воскликнула Зарема. – Жить! Здесь, моя дорогая, ключевое слово «жить»!..

- Ты… хочешь сказать…

Кира стряхнула тонкие смуглые пальцы персиянки со своего запястья.

- Не говори мне больше ничего! – бросила она внезапно севшим голосом. – Знать ничего не желаю! – она лихорадно заозиралась. – Сырник!

Сырник встрепенулся и вяло заскрёб хвостом по земле.

- Ты со мной?

Пёс принялся жалобно поскрипывать, не трогаясь с места.

- Чёртов предатель! – Кира прикусила нижнюю губу. – Впрочем, оставайся. Раз уж мне из этого путешествия не вернуться, чего я за собой несчастного собакена тяну?

Она ударила пятками по бокам меланхоличной клячи, сосватанной ей накануне в качестве «весьма смирной и неприхотливой лошадки», и тронулась со двора. Подковы зацокали по булыжникам.

- Ты Сырника только не бросай! – крикнула она Зареме, обернувшись через плечо. – Забери с собой в Вышеград. Считай это моей последней волей, - она подмигнула подружке и помахала ей рукой.

Та кивнула и взмахнула рукой в прощальном жесте. Пёс расценил его, видимо, как отмашку для провожательных рыданий: он неожиданно истерично взлая и завыл – протяжно, свербящее, страшно…

Кира поспешно отвернулась, втянула голову в плечи и, понукая свою клячу, постаралась побыстрее покинуть узкий коридор Пивной улицы, пересечь Дворцовую площадь и свернуть в лабиринт переулков, ведущих к Совиным воротам. Здесь тоскливый собачий вой утонул, наконец, в шумах просыпающегося города. Здесь же она нагнала неторопливый перестук копыт преследуемого ею всадника и придержала кобылу: ни к чему маячить у него за спиной в зоне видимости. Не хватало ещё быть обнаруженной раньше времени. С него станется вежливо и грозно её отчитать и препроводить обратно, словно сбежавшую с уроков школьницу.

А она не школьница.

----------------------------------

Кира вскрикнула и чуть не вывалилась из седла от неожиданности, когда чья-то рука перехватила удила под понурой мордой пегой клячи.

- Задумалась? – осведомился Медведь. – Не хотел тебя пугать, извини.

За кустом бузины всхрапнул его спрятанный конь, переступил ногами по хрусткому ледку между кочками.

Какое-то время Медведь укоризненно смотрел на нахохлившуюся всадницу, потом отвернулся и пошёл отвязывать своего гнедого.

- Твоя кобыла сможет чуть ускориться? – спросил он, забираясь в седло. – Скоро начнёт темнеть, а нам до ближайшего постоялого двора ещё пути немеряно.

Кира с готовностью замолотила пятками по бокам своей лошади. Та вяло переступила ногами и окончательно загрустила. Прервав бесплодные попытки незадачливой наездницы, Медведь забрал у неё повод и прицепил к луке своего седла.

Оказавшись в безвыходном положении насильно ведомой, кляча смирилась, а оценив гордую поступь впередитрусящего жеребца, даже приободрилась и почти охотно потрюхала следом.

- Почему ты молчишь? – не выдержала Кира.

Медведь пожал плечами.

- Я думала, когда ты засечёшь меня, обязательно станешь ругаться, читать нотации и разворачивать мою кобылу обратно. А ты молчишь… Как будто тебе всё равно.

- Мне не всё равно, - отозвался Медведь. – Я ведь дождался тебя после того, как заприметил и узнал. Не бросил одну на дороге. В ночь. На поживу разбойным людям.

Лошадей для роздыху пустили шагом. Они плелись по схваченной морозцем обочине – на твёрдой целине животным было удобнее, чем на колеистой дороге – и периодически фыркали в серый сумрак то ли полудня, то ли приближающего вечера – понять было невозможно.

Свинцовая тяжесть неба висела так низко над землёй и пропускала так мало света, что Кира давно потеряла ориентир во времени. Сколько она в дороге? Час? Пять? Десять? Впрочем, десять – вряд ли. В это время года световой день не длится так долго. А он, судя по тому, как медленно густела его сумрачная серость, сходил на нет.

- Почему ты ничего не спросишь у меня?

- Что?

- Как я здесь оказалась, например?

Медведь усмехнулся и покосился на неё через плечо:

- Полагаю, доехала на этой несчастной животине?

Кира нервно дёрнула уголком рта:

- Ну хорошо. Пусть так. А почему я здесь?