«Помоги, - говорит, - озолочу!»

А та ей в ответ:

«Золотом, барыня-сударыня, греха не откупишь, у меня тута не церква…»

«Что же мне делать? – возопила несчастная. – Скажи! Я на всё готова!»

Колдунья спрятала кошель за пазуху и огорошила страдалицу:

«Терзает тебя неупокоенный дух погубленной девки. Коли встретишь её в полнолуние да заглянешь в мёртвые глаза – исчезнет твоя краса, аки утренний туман. Так что спасенье твоё в одном: зажмуривай очи крепче в лунные ночи и не броди одна в пустых переходах терема…»

- Всё? – осведомилась кухня.

- Наверное… Я ещё пока не решила, какой пытке её подвергнуть: заставить её жить и дрожать, наградить её паранойей и маниакально-депрессивным психозом или свести с призраком и превратить из барыни обратно в ничтожество.

Слушатели недовольно захмыкали и забубнили обескуражено: сказка без хэппи-энда, который непременно должен заключаться в справедливом воздаянии и торжестве условного добра над условным злом, обманула ожидания. Не понравилась.

Только дед Бирюк, тихонько плетущий в углу корзины, посмотрел на Киру, прищурившись, и сказал негромко:

- Не придумала она, ишь ты… Вон оно как… Не придумала – это хорошо, это правильно – в таком деле торопиться не надо… Думай лучше. Потому как оченно важно – как и что… С воздаянием ошабиться – жизню свою поломать…

- Чего-чего? – не поняла Кира.

- Тётушка Матрёна! – подскочила Пепелюшка. – Расскажи лучше ты – больно занимательно у тебя выходит! Про Давида и Голиафа можно? Ой, девочки! Мне так нравится эта история!

Все с готовностью навострили уши.

А Кира отошла к приоткрытому окошку, уставилась дальнозорким стариковским взглядом на полную луну и впервые подумала о приближающейся осени - здесь, на севере, её дыхание уже ощущалось… Да, скоро очень. А за её короткой промозглостью – зима. Только в её жизни ничего не поменяется: будет она по-прежнему вечерами стоять у этого окна в жаркой кухне и с тоской смотреть на опостылевший двор. Не в силах что-либо изменить. Не в силах вырваться из сетей удручающей, неумолимой безысходности.

Где же ты, Бригитта? Помоги! Услышь меня! Сжалься…

--------------------------------------------------------

- Ну, дочери мои хорошие, дочери разлюбезные, сказывайте: кому какой гостинец в этот раз привезти?

Марфа с Аникеей замурлыкали, прижались к батюшкиным бокам, повисли на его локотках – каждая на своём, строго регламентированном очерёдностью рождения: старшая на правом, младшая на левом.

- Разлюбезный ты наш батюшка! Ничего-то нам от тебя не надобно, окромя ласки да заботы, окромя снисхождения твово! Сам возвращайся к нам цел да невредим да благополучен, а уж что в сундуках привезёшь – тому и обрадуемся…

Купец, улыбаясь, погладил Марфушу по косе и пощекотал подбородок Аникеюшке.

- Уж вернусь, не сумлевайтесь! А раз вернусь – так не пустой, знамо дело. Так что признавайтесь – кому чего, щебетухи?

Сёстры переглянулись с заговорщическим видом:

- Коли настаиваешь, батюшка, так не сочти за труд: в тех землях, куда собираешься, слышала, можно достать венец самоцветный, что сверкает, подобно звёздам! Ах, как хотелось бы мне примерить на себя эту чудную красоту…

- А мне… А мне зеркальце серебряное! – перебила, не утерпев Аникея. – Люди сказывают, глядясь в такое, девица не старится, напротив – красотою прибавляется!

- Хм… - купец взглянул на топчущуюся поодаль Пепелюшку. – Да я… как бы… Впрочем, что ж… - он почесал маковку, а после поманил к себе приёмыша. – Ты что желаешь, душа моя? Не сердись, коли сёстры опередили тебя с венцом да с зеркальцем – на свете великое множество чудесных вещиц, способных порадовать юную деву!..

Юная дева замялась, заметно нервничая под тяжёлыми взорами соперниц. И подёргала бы себя за отворот чепца, как обычно, да чепцов в Вышеграде не носили. Поэтому ухватилась пальчиками за узорчатый серебряный колт, свисающий с тонкого вышитого венчика почти до плеча, и пролепетала:

- Ох, не беспокойтесь, батюшка, вы и так слишком добры ко мне… Не стоит, право… У меня всё есть – правда-правда!..

Купец улыбнулся ей ласково, притянул за плечи к себе и нежно чмокнул в розовый лоб.

- Твоя скромность, лапушка, и бескорыстие весьма похвальны. Я сам выберу тебе подарок – самый чудесный из тех, что встречу на пути!

Легкомысленная Пепелюшка просияла и радостно захлопала в ладоши, мгновенно позабыв, чем грозит ей благоволение главы дома. Кира криво усмехнулась: как бы шею «лапушке» ненароком на лестнице не свернуть, чудесного подарочка дожидаючись. Вон какими глазами смотрят на неё желающие помочь. Подтолкнуть…

«Надо будет за ней получше присматривать», - вздохнула невольная дуэнья.

А ещё подумала: что за странное дежавю она почувствовала во время сцены прощания Никанорыча с дочерьми… заказа подарков… Будто где-то уже было… Видела? Слышала? Может, читала?

Очередная сказка идёт-грядёт? Что-то она с собой несёт? Что-то Кире отсыплет? Новый ушат бед и забот или… спасенье от невзгод? Может быть… Вспомнить бы, что за сказка…

Поломав какое-то время голову, так не до чего не додумавшись, старуха, прихватив с собой глупую Пепелюшку, поскрипела в светлицу, где со вздохом вернулась за прерванное проводами хозяина занятие – терзание спицами шерстяной нити в попытках освоить навык вязания. Её деятельной натуре расслабленная жизнь в тереме давалась с трудом. Вот и пришлось заняться рукоделием, которое ранее она искренне и от души презирала. Сказал бы ей кто раньше…

-----------------------------------------------------------

Утекали сквозь пальцы томительные дни. Бездеятельные, однообразные, пасмурно-дождливые… Всё, казалось, увязло в томительной хандре непогоды. Даже жизнерадостная Пепелюшка поскучнела, снулая стала какая-то… Задумалась, может, о чём?

Кире это предположение казалось более, чем нелепым: боже, о чём это растение может задуматься? И, главное - ЧЕМ?

Вот сама Кира – дело другое. Ей-то меланхолия вполне пристала. И вполне объяснима в её случае. Хоть и тяжко – ох, как тяжко! – её непрошенное присутствие…

В непривычной среде средневековой теремной жизни, в непривычном качестве незаметной старухи-приживалки бывшая хозяйка жизни впервые в жизни затосковала. С каждым днём чёрная змея неведомого ей ранее уныния всё крепче сдавливала грудь – так, что и вздохнуть порой бывало трудно. Она морщилась, прижимая ладонь к рёбрам, и распахивала слюдяное окошко в надежде на облегчение. В горницу заползала влажная морось сада, заставляя ёжиться и плотнее кутаться в битую молью овечью безрукавку.

От вида серого неба, полинявших цветов и деловито квохчущих под окном мокрых кур легче не становилось. Становилось страшно. От монотонности и бессмысленности прозябания в гостеприимном доме Порфирия Никанорыча. А самое главное – от бетонной глыбы безнадёги, давящей на сутулые плечи старухи с каждый днём всё сильнее.

Каждый новый день отнимал у неё одну за другой крупицы надежды, которые она, словно бережливая нищенка, усердно копила в пригоршне. Скудное богатство её таяло, словно снег, и ничего с этим поделать несчастная была не в состоянии.

Спасенья не видать. Выхода нет. Она застряла в этой сказке. Надолго. Придёт ли к ней избавленье? Или она сама должна попытаться что-то предпринять? Может ли она здесь, в этом дурацком, перевёрнутом мире повлиять на собственную судьбу? Позволены ли сказочными законами попытки к спасению? Или здесь всё предопределено жёсткими рамками известных сюжетов, и все старания вырваться за них заранее обречены?

А если всё же попробовать? Куда, в какую сторону кидаться? С чего начать? Пуститься странствовать в поисках Бригитты по миру? Выдержит ли подобную эскападу её немощное тело?

Прижав ладони к лицу, Кира тихонько завыла. Но тут же опомнилась. Зло сжала кулаки - так, что костяшки пальцев побелели - и ударила ими о стену.