- Да уж, - ухмыльнулся её собеседник, - посуху мой корабль ещё не научился сайгачить…

Кира снова отвернулась в сторону города. Ей стало неожиданно грустно, как при расставании с давним другом – она, правда, не знала, как это бывает, поскольку ни друзей, ни расставаний с ними у неё прежде никогда не было, но предполагала, что, наверное, именно так.

- Жаль, - произнесла она глухо, - ты был единственным в этом путешествии… человеком…

Синьбао скосил на неё чёрный глаз, ожидая продолжения. Продолжения не последовало, и он вернулся к полировке оружия.

Собственно, продолжения и не предполагалось - Кира сказала то, что хотела сказать: капитан оказался на корабле единственным, кто отнёсся к ней по-человечески. Будучи сяньцем, он, конечно, изначально не был настроен смотреть на любую женскую особь всего лишь, как на говорящую табуретку. Но для хороших, тёплых, дружеских отношений, что установились между ними, этого, конечно же, было недостаточно. Нужно было что-то ещё: например, скучая во время долгого и однообразного плавания обнаружить вдруг у одной из обитательниц «гаремной» каюты заинтересованность в его рассказах о необыкновенных, лично пережитых приключениях, а также способность очень занимательно рассказывать о своих.

Синьбао был человеком неглупым – хоть и необразованным, но весьма любознательным. Его пытливый ум, частенько заводящий своего хозяина во всевозможные переделки, требовал интеллектуальной пищи и не получал её в необходимом количестве при общении с недалёкой матроснёй. Гости и пассажиры корабля были его единственной отдушиной. Тоже, правда, не всегда на них везло: эти два басрийских купца, которые фрахтовали его дау уже не в первый раз, не отличались особой разносторонностью. Только и разговоров у них, что о ценах на шёлк и хну, да о том, в какое время года в какие земли выгоднее совершать торговые вояжи.

Но эта девчонка, купленная Асафом в Цзудухэ, оказалась куда интересней целого легиона сказочников и информативней любого из императорских мудрецов. За неделю она нагрузила капитана таким количеством сведений, что Синьбао явно переел и имел все основания опасаться несварения. Но, тем не менее, как и всякий обжора, блаженствовал.

А Кире это, собственно, ничего не стоило. Ей тоже было скучно со своими соседками в душной каюте. Поэтому она с удовольствием делила томительные часы пути с занятным сяньцем, жизнь и приключения которого так сильно были похожи на какую-то сказку, но на какую… вспомнить никак не получалось.

Слушать о его приключениях было интересно: и о гигантской рыбе, поросшей пальмами, и о стране царя аль-Михрджана, и об Острове мохнатых, где полонил неугомонного путешественника великан-людоед, и о плавании в Индию, и о пережитых им в огромном количестве кораблекрушениях….

Заметив его живой интерес и к обратной связи, Кира развернулась вовсю: с увлечением пересказала не только события собственной жизни и устройство своего мира, но и все просмотренные и вспомненные фильмы, прочитанные книги и даже страшилки из пионерлагеря.

Капитан и транспортируемая им на продажу пленница неожиданно спелись, вместе им было интересно – они жарко дискутировали на отвлечённые темы, что-то измеряли и прикидывали, что-то рисовали или чертили на бумаге, что-то пытались объяснить, эмоционально жестикулируя. Однажды суровый морской волк даже пробежался по палубе, размахивая крыльями и яростно клекоча – таким образом он в исступлении вдохновения пытался проиллюстрировать собеседнице рассказ про птицу Рух, кормящую своих птенцов слонами.

Слушательница впеталилась. А у команды, впервые наблюдавшей своего капитана в подобном раже, отвисли челюсти.

Синьбао откашлялся, свернул представление и гаркнул на засмотревшихся подчинённых. Те суетливо разбежались по немедленно выдуманным для них нарядам…

В общем, эти двое сдружились. И обоим предстоящее расстование казалось новой потерей на и без того тернистом жизненном пути.

Вслух они об этом, конечно, не говорили. А говорили – так, пустое, ничего не значащее, дежурные фразы:

- Куда теперь двинешься? – спросила Кира, подставляя лицо морскому бризу.

- Обратно, в Цзудухэ, - Синьбао чётко, с одного удара забил саблю в ножны. – Фрахтоваться. Ещё пару рейсов сделаю и… тогда уж у меня будет достаточно денег, чтобы отправиться на поиски страны крылатых людей.

Кира тяжело вздохнула и понурилась:

- Знаешь, капитан, ты счастливый человек. Никогда не думала, что скажу такое когда-нибудь, но… В той своей прошлой жизни, когда я была свободна в решениях и желаниях, мне и в голову не приходило, что настоящая жизнь – она вот такая, как… как у тебя. Жизнь в пути. И в вечном поиске страны крылатых людей… Ох, Бао, не на то я тратила время, не к тому стремилась! Обидно… Чёрт, говорю, как старуха, у которой всё давно позади! Это, наверное, остаточные побочки от пережитой мною старости, - она невесело хмыкнула.

Синьбао посмотрел на неё внимательно и отвёл взгляд:

- Прости, мэй-мэй, - сказал он, будто винясь, - я бы попробовал тебя выкупить у Асафа, но… всех моих сбережений не хватит перекрыть ту сумму, что он намерен получить за тебя в Исфахане.

- Я стою три мешка риса, - усмехнулась рабыня.

Капитан покачал головой:

- Любая цена условна, мэй-мэй. Ещё вчера в Фушунь кружку риса можно было невозбранно просыпать на пол нерадивой хозяйке и смести её курям, а завтра, глядишь, всего золота Ляонина не хватит, чтоб за неё заплатить…

Берег с прекрасным и ужасным, белоснежно-голубым Джаханы становился всё ближе – вон уже и человеческие фигурки можно разглядеть на пирсе…

Синьбао поднялся с канатной бухты и встал рядом с Кирой, бок о бок:

- Я слышал, - начал он неуверенно, - Асаф хочет предложить тебя Бухейту для гарема Шахрияра…

Рабыня повернула голову и посмотрела на него вопросительно:

- И?

- Это плохо.

- Да уж чего хорошего, - пожала плечами Кира. – Только что из того? Чем я могу повлиять на происходящее?

Её приятель вздохнул и покачал головой:

- Я подумал, что…

- Капитан! – раздался за их спинами знакомый, тягуче-насмешливый голос. – Вы с моей рабыней так сошлись за время нашего путешествия, что это невольно наводит на размышления!..

Капитан повернулся к купцу и раскланялся. А Кира даже и не подумала: она оперлась локтями о борт и погрузилась приунывшим взором в колыхание зелёной пучины, предоставив мужчинам выяснять отношения без неё.

- О капитан, аль-мухтарам! – продолжил Асаф с усмешкой в голосе. – Мы знакомы с тобой не первый день – ты достойный человек, я знаю! Поэтому, когда заметил, что моя новая рабыня занимает и развлекает тебя во время долгого пути, то закрыл глаза на недостойность происходящего. Пускай, сказал я Мухбиру, с неё не убудет, а с меня – тем паче! – захохотал он, запрокинув голову. – Зато уважаемому Синьбао, моему лучшему другу, будет хорошо! Вот какие благородные чувства и порывы двигали мной, капитан. Но путь наш подходит к концу, не пора ли, наконец, нам всем вспомнить о приличиях?

- Я благодарю тебя, о Асаф ибн Баттута, за заботу о моём досуге, - поклонился капитан, развернулся и ушёл, стараясь не смотреть в сторону чужой собственности.

Купец нагнулся над Кирой и прошептал в самое её ухо, щекоча его дыханием:

- Пошла в каюту. Быстро!

Киру передёрнуло, как от удара хлыстом. Она резко отпрянула, но была перехвачена за локоть.

- На берег выйдешь в милых таких браслетиках, - со своей обычной улыбочкой хозяин покачал перед носом пленницы изящными наручниками на длинной цепочке. – Мне сюрпризы не нужны. Впрочем, думаю, ты это уже усвоила…

Большое венецианское зеркало отражало ковры, подушки, резной столик эбенового дерева, фрукты на нём и высокие окна за ним: лёгкий морской бриз развевал невесомую паутинку занавесей, смягчая раскалённый полдень Джаханы.

А ещё оно отражало гибкую фигуру в кобальтовом шёлке шаровар с высокими разрезами по бокам и в коротком топе, открывающем более, нежели прячущем. Густые блестящие волосы заплетены в уложенные на грудь косы. На плечи спускается прозрачный, золотистый покров, удерживаемый на голове серебряным обручем с самоцветами…