- Почём? – визгливо осведомилась «госпожа» с большой корзиной на локте: хоть и была она обряжена в синюю шёлковую юбку и цветные ленты, но вряд ли была госпожой, скорее кухаркой в знатном доме. – Чё молчишь-то? Чё ли немая?

- Подскажите, будьте любезны, - Кира доверительно склонилась к тётке, - в какой стороне река? По каким улицам можно спуститься к причалу?

Тётка отстранилась, возмущённо поджала губы и осмотрела продавщицу с опаской:

- Чужеземка что ль? Спряталась под шляпу – не разглядеть… На что тебе река? Вот скажу хозяину твоему, что к добропорядочным людям пристаёшь, вместо того, чтобы тыквы продавать!..

- Постойте!.. – вскинула брови Кира, но несостоявшаяся покупательница, негодующе взмахнув синим подолом, уже пошуршала прочь.

- Вы не могли бы… - ухватила Кира за рукав спешащего мимо мужичка с кулей на макушке, сосредоточенно, словно муравей, волочащего на спине огромную, гружёную капустой корзину.

Тот шарахнулся в сторону, бросив на неё полный ужаса взгляд, и скрылся в толпе.

- Да что за хрень! – Кира ногой пнула колесо арбы. – Эй, пацаны! – махнула она рукой кучке малолетних оборванцев. – Подите сюда, чё спрошу!

Но те с места не сдвинулись. Только глупо хихикали, переглядывались, корчили рожи, один даже высунул ей язык.

- Тыкву хотите?

Тыкву пацаны не хотели – тоже нашла чем соблазнить! А вот подразнить девку непривычного вида и ростом с оглоблю – отчего ж нет? Можно даже покидать в неё мелкими камешками и овечьими какашками – вон как забавно она уворачивается и злится, пунцовея, что твой рак в закипающей кастрюле!

На поверку, правда, мальчишки оказались жидковаты: завидев дубинку, припрятанную в арбе для всякого случаю и извлечённую оттуда рассвирепевшей девкой, они завизжали и дыхнули врассыпную.

«Невезуха, - подумала Кира, с грохотом скидывая палку под телегу. – Вот уж не ожидала, что мой замечательный план начнёт буксовать на начальном, казалось бы, самом несложном этапе… О! Это ещё кто? Не похожи на местных…»

Мимо арбы шествовали двое иноземцев в полосатых халатах и шароварах. Важно заткнув пальцы за широкие кушаки, они неспешно беседовали между собой, не забывая походя поглядывать на товары.

- Господа! – воскликнула Кира с надеждой, что эти окажутся более благожелательны к её несяньскому облику, не станут дивиться на неё, как на зверюшку в зоопарке, шарахаться, как от чумной, а ответят, наконец, на простейший вопрос: в какой стороне, ёжкин дрын, искать эту чёртову реку?! Тем более, сами они, уж наверняка, по ней-то в Цзюдухэ и приплыли из своих палестин…

- Эй-эй!! – отчаянно запрыгала торговка тыквами, наблюдая с ужасом, как полосатохалатые движутся мимо. – Стойте! стойте же! – фермер уставился на свою приживалку со столь свирепым выражением лица, что Кира осеклась: - Не желаете ли тыкву? Сладкая, как мёд, яркая, как благословенное солнце ваших родных земель, о добрые господа!

Отец Мейли одобряюще нахмурился.

Чужеземцы остановились, осмотрели воз с тыквами, девицу с косами, заплетёнными по сяньскому обычаю…

- Почём товар, хозяин? – осведомился один из них, по-прежнему не вынимая пальцы из-за кушака.

- Два цяня за меру, господин! – закачался в бесконечных поклонах продавец.

- Три шкуры дерёшь, уважаемый! – покупатель сплюнул и пощёлкал пальцами по оранжевому боку овоща. – Только я не про редиску твою, ха! Девка почём?

Хозяин перестал бить поклоны, покосился оценивающе на Киру, пожевал раздумчиво губами…

- Десять мешков риса, господин, и ещё цзинь на налог с прибыли…

- Или ты одурел, уважаемый? – возмутился полосатохалатый. – Или думаешь на простаков нарвался, которые цен не знают? Даю два мешка и цзинь – и довольно с тебя!

- Помилуй, господин! – ужаснулся фермер. – Что такое два мешка для моей большой семьи? Что такое два мешка за хорошую работницу, справную и крепкую девку? Она мешок в год съест, а десять наработает – я лишь свои потери прошу возместить и только!.. Но ради тебя, уважаемый, так и быть: пять мешков и ни кружкой меньше!

- Да вы что?!. – отмерла офонаревшая от таких торгов Кира и попятилась.

Пятилась она недолго, упёрлась спиной в чью-то припаркованную позади арбу.

- Не имеете права… Я вовсе этому козлу не принадлежу, чтоб у него меня… покупать!

На её протесты никто внимания не обратил. Договаривающиеся стороны ударили по рукам, сойдясь на трёх мешках с половиной и двух цзинях, и Кира, сообразив, что дело пахнет керосином, метнулась в сторону, затолкалась, забилась в густой, словно суп, толпе, ударяяся о локти, ящики, воловьи бока, пока… Пока её грубо не выдернули за шкирку назад, к знакомой тыквенной арбе, скрутили руки, обернув петлю вокруг шеи.

Стреноженная таким унизительным способом, полупридушенная, всё, что она могла теперь, это скрипеть зубами и покорно, на полусогнутых, семенить за ведущими её на верёвочке полосатохалатыми. А они, выбравшись из базарной сутолоки, двинулись по улочкам вниз, под уклон, туда, где осенний ветерок шевелил верёвочные снасти кораблей и плоскодонок, туда, куда так стремилась попасть Кира – к реке.

* * *

Бьётся в стремнине осенний лист.

Сойдёшь ли с утлого челна

На берег, мокрая цикада ?

Там же.

Здесь, в устье Рыжей, чувствовалось глубокое дыхание близкого моря. Оно шевелило тяжёлые кисти расшитой золотом скатерти и остужало разгорячённое сытным обедом красное, лоснящееся лицо Мухбира.

Расслабленно щурясь на сверкающую речную рябь, он нежно погладил разложенное на коленях брюхо и сыто рыгнул.

- Скажи, Асаф, - обратился он к своему смуглолицему и горбоносому сотрапезнику, расслабленно попивающему прохладный ягодный шербет из серебряного чеканного стакана, - как долго эти милостью Аллаха лишённые разума сяньские ишаки будут крутить свою плоскодонку на выходе из порта?

Асаф досадливо поморщился и отставил стакан.

- Наш славный дау должен был отплыть ещё до завтрака, - продолжил ворчать Мухбир, ковыряясь мизинцем в зубах, - и что же? Уважаемый капитан Синьбао уже накормил нас обедом, а посудину свою с места так и не стронул!

- Мухбир, аль-мухтарам, - подал голос его собеседник, - не стоит так нервничать: разве твои глаза слепы и не замечают того, что плоскодонку уже прицепили к двум вёсельным буксирам? Они быстро оттащат в сторону это проклятое корыто с овцами, и путь к родным берегам для нас расчистится… - он лениво закинул в рот виноградину и развалился в кресле. – Ветер, хвала всевышнему, попутный, домчимся быстрее горной лани! Товар не успеет даже заскучать, не то что протухнуть, - и он громко заржал, запрокинув голову с коротко подстриженной щегольской бородкой.

- Может и так, - не разделил веселья своего приятеля толстый купец, - но всё ж не мешало бы развязать, наконец, твоё последнее приобретение. Эта злая девка взаперти и в путах почти сутки – может и попортится… Ты ведь, уважаемый Асаф, не для каменоломен Джидды её купил?

- Иншалла, - пожал плечами Асаф и закинул в рот ещё одну виноградину, - как будет угодно Аллаху: попортится – стал быть, туда ей и дорога. Может, в том её счастливая судьба… В каменоломнях она и то дольше протянет, чем в гареме благодетельного Шахрияра (да будет жизненный путь его усыпан розами!).

- Иншалла, - согласился с ним толстый Мухбир, задумчиво раздувая щёки. – Как получится… Но ты всё же, друг мой, надеешься продать эту девку Бухейту, евнуху Шахрияра? Думаешь, он на неё польстится?

Асаф недоумённо вздёрнул бровь:

- А отчего бы ему на неё не польститься? Разве она плоха? И лицом мила, и статью вышла, и зубы здоровы… Приодеть в тонкий шёлк да отпоить розовым вином, дающим усладу думам и румянец щекам… А! – он неожиданно громко хлопнул ладонью по столу и вновь расхохотался. – Понял я, о чём ты, драгоценнейший Мухбир! Её стать тебя как раз и смущает! Ха-ха-ха!