- Это безусловно так, о проницательнейший, - склонила голову дочь визиря.

- Вот ведь болван! – расхохотался Шахрияр. – Жалкий болван! Быть рядом со своей мечтой и не заметить этого!

Шахзадэ улыбнулась своей мягкой, загадочной улыбкой и непринуждённо облокотилась на подушки. Уже двадцатую ночь подряд коротала она в султанских покоях, наутро неизменно возвращаясь домой живой и невредимой. Небывалый случай. Вопиющий, прямо сказать, прецедент! Немудрено, что ушлая сказочница несколько расслабилась. На качестве её ночных выступлений это сказалось наилучшим образом: речь лилась свободнее, образы рождались легче, внутренний взор, следивший за персонажами сказок, становился острее и внимательнее, прозревая не только их внешние деяния, но душевные порывы.

Прозревал он, кстати, не только вдаль, подмечал и то, что поближе: принял во внимание, например, как плотно подсел на её истории и её общество повелитель Эль-Муралы. Он более не заговаривал об утреннем эшафоте, не шантажировал Шахзадэ проштрафившимся папенькой и не кидался её душить, если вдруг ему не нравились открывшиеся истины. Он слушал внимательно, смотрел задумчиво и молча выпускал дымные кольца к расписному потолку.

Чувствуя своё всё возрастающее влияние на этого грубого, несимпатичного и психически неуравновешенного царька, дочь визиря становилась смелее в суждениях.

Пережидая взрыв гомерического хохота своего повелителя, потешающегося над лузерством знаменитого Синдбада, она отпила из бокала сладкого щербета и отщипнула кусочек пахлавы.

- Разве он виноват, о мой господин, - заметила сказочница, когда султан угомонился, - что Аллах счёл необходимым оставить его глаза сомкнутыми, приведя к мечте? Все мы в его милостивой воле… Все мы, или почти все, смотрим зачастую на свою мечту, кажущуюся недостижимой, слепыми глазами. А она, милостью божественного провидения, рядом.

Шахрияр сосредоточенно поскрёб пузо через шёлковый халат и нахмурил брови:

- Зачем же приводить человека к мечте и не позволять её увидеть?

- Ах, это просто, о величайший! Для того, чтобы научить человека видеть не только глазами.

Величайший слегка завис, переваривая услышанное.

- Мда… - проговорил он наконец и отодвинул кальян. – Мудрёно больно. Ты лучше скажи мне, раз такая умная, моя мечта тоже рядом?

- В этом нет никаких сомнений, господин. Аллах никого не обделяет милостью своей. А уж лучшего из людей и подавно…

- И где же? И что же? В чём она?

Шахзадэ потянулась и бросила говорящий взгляд на оплывшие свечи:

- Наступило утро, мой повелитель, и я вынуждена…

- Ладно, ладно! Знаю присказку твою, коварная женщина, порождение ехидны! Ступай к себе, отсыпайся и наедай щёки финиками – схуднула что ль ты в последнее время? Не люблю ледащих. Поняла?

Шахзадэ изящно поднялась с подушек и поклонилась.

- А такого крылатого я б не прочь себе заполучить, - гыгыкнул повелитель. – А ещё лучше крылатую. В гарем. Баба с крыльями – необычный опыт постельных утех. Как думаешь?

Дочь визиря смутилась и покраснела. Но не ответить по этикету не имела права:

- Я думаю, мечта моего повелителя не в этом. Не стоит размениваться на пустое – это только отвлекает от истины.

- Истины? – пренебрежительно фыркнул султан. – И в чём же она, эта истина?

- В движениях сердца, господин, а не чресл. И даже не разума…

Шахзадэ оправила свой богатый наряд, аккуратно разложила по плечам тёмные локоны и, опустив глаза на расшитые жемчугом туфли, добавила:

- Пусть наш несравненный султан подумает вот о чём. Синдбад всегда был убеждён, что должен поступать рационально и практично, чтобы скопить денег на путешествие в Страну Крылатых. И не слушать глупое сердце, советовавшее ему отправиться на поиски Киры, унесённой на хлипком плоту течением реки. Он считал, что подобные порывы глупы, неуместны и отдаляют его от мечты. Но если бы он последовал по течению реки за ней, следуя велению души и совести, то попал бы прямиком в свою мечту! Ты тоже, повелитель, - сказочница подняла на султана свой гипнотический, чёрный, как космос, взор и смело посмотрела на него, - попробуй отыскать в себе сердце и поговорить с ним…

* * *

Цветы, побитые морозом,

Бутонов почернелых не раскроют.

Дыханьем не пытайся их согреть…

Там же.

«Возок» медленно пробирался по Великой. О его уже достаточно покоцанные бока толкались одинокие льдины – вестники замороженных верховий. Голые берега кисли в слякотном и сером предзимье.

- Ближе к Вышеграду, говорят, река уж давно замкнулась, - пробасил Никанорыч, потирая озябшие руки. – Свезло, что хоть до Колбаскова доползли своим ходом, зима здеся припаздывает нонче…

Воздух, пронзительный и ледяной, как ключевая вода, казался живительным эликсиром после изматывающей жары тропиков. Кира пила его всей грудью, жмурясь от удовольствия. Даже серое туманное уныние поздней осени не повергало её в тоску. На душе было отрадно и светло, будто она и впрямь возвращалась из долгих странствий домой. Вернее, было бы… Если бы не одно обстоятельство.

- Чего делать будешь? – отозвалась она. – Здесь зимовать?

Купец запахнул плотнее шубу и поёжился:

- Вечно мёрзну опосля африк энтих. А чего казалось бы? Теплынь на дворе – ни мороза, ни сиверка! Нечё, пару деньков ещё и привыкну… Чего говоришь? Зимовать? Да боже упаси. Дождусь санного пути, загружу обоз и помчусь до дому. В семик управлюсь. Корабли, конечно, туточки оставить придётся, лодочные сараи взять внаём… Расходы, ёжкин дрын. Но куды деваться?..

Шлёпая вёслами по серой ледяной шуге, «Возок» стал разворачиваться, готовясь причаливать.

- Эк льдин к берегу понабило, - обеспокоенно нахмурился хозяин корабля. – Ещё бы чуть припозднились, и не прошли бы уже. Силантий! Силантий! Баламошка ты фуфлыжный! Сроду не дозваться, как за делом! Где шлялся-от? «Лодку, лодку»… Бегемотку! Я ж о том тебе и говорю: спускай, стал быть, лодку с людями. Пущай они багром немного порастолкают льдины от причала… Как бы борта не пришлось заново обшивать опосля вояжа сего… Ох, грехи наши тяжкие…

- Никанорыч, - отвлекла Кира купца от забот насущных, - ты… как насчёт визита ко двору? Планируешь?

Тот замялся, огладил бороду, приподнял пальцем бобровую шапку надо лбом и тут же снова её нахлобучил.

- Да уж, стал быть… не без того. Как же ж… С отчётом-то надоть явиться пред очи короля, с долей барыша опять-таки, как полагается. Не ведаю токмо… встретят как. Сама понимаешь…

Кира покосилась на собеседника, шмыгнула замёрзшим носом:

- С королём понятно. Но я не про то. К ней пойдёшь?

- Надоть… - произнёс купец без энтузиазма, щурясь на движущуюся перед кораблём и подметающую фарватер лодчонку.

- Я, пожалуй, тогда тоже с тобой.

Никанорыч кивнул и шумно воззвал к Силантию, перебивая неприятный ему разговор. Он торопливо направился в сторону носа, на ходу давая громогласные указания бестолковым лодочникам. А Кира обернулась через плечо назад, за корму, на плетущегося позади «Орлика» - изящная стать быстроходной ладьи послабее, нежели у торгового толстопуза, оттого и тащится она следом, по расчищенному пути.

Девушку, правда, интересовало вовсе не самочувствие обложенного льдинами корабля, а сидящий на руле человек. Он возвышался над гребцами, сосредоточенно всматриваясь поверх их голов во взбаламученный флагманом след, стараясь с помощью рулевого весла вписаться в его границы. Кира ясно видела его русую бороду, непокрытую голову и тяжёлую, словно доспех, непромокаемую куртку. Всего лишь от сознания его присутствия – отдалённого, но зримого – у неё сладко и мучительно тянуло под ложечкой.

Конечно же, это был Медведь. Они забрали его по пути, в Эль-Муралы, как и было изначально договорено.

- Медведь… - прошептала она с тоской и, таясь праздных случайных взоров, провела на расстоянии пальцами по его силуэту. Легко и нежно. Непривычно… Странно…