В конце лестницы Медведь откинул тяжёлую шкуру, отделявшую сени от жилой клети и шагнул за неё, втащив следом навязавшуюся на его шею девку.

В зыбком мареве тусклого света, производимого единственной лучиной, Кира увидела тесное помещение с закопчённой печью в северо-западной углу и дощатым столом – в противоположном. По стенам тянулись широкие лавки, с матицы низкого потолка свешивалась, поскрипывая, люлька. Её качала, наступая ногой на верёвочную петлю, измождённая женщина. Она рассеянно сучила шерть на веретено и таращилась в пространство бессмысленным взором. В сторону вошедших она даже не обернулась.

По лавкам сопели, кряхтели и храпели спящие, укутавшись с головой в драные тулупы и латаные зипуны.

- Прошу, не сочти за труд, добрый хозяин, - обратился Медведь к мужику, которого Кира не сразу заметила: он сидел на берёзовой колоде у печи и штопал валенок, - надоть приютить ещё сестрицу мою, нежданно нагнавшую меня в пути.

Мужик поднял кудлатую голову, заросшую бородой до самых глаз. Новоявленная сестрица была удостоена хмурого и недоброго взгляда. Мотнув головой, мужик с презрением сплюнул на земляной пол и вновь угнулся над штопкой.

Медведь молча провёл Киру к свободному месту на лавке и вручил ей своё походное одеяло.

- Захочешь до ветру, - проговорил он всё также ровно и спокойно, - разбуди меня. Одна не ходи.

И ушёл. К своему месту у дальней стены. Там он сел, привалившись спиной к срубу, достал из ножен меч и уложив его на широко расставленные колени, принялся неторопливо полировать лезвие куском войлока. Спать он, видимо, не собирался.

Кира смотрела на его напряжённое, сосредоточенное лицо и было ей очень не по себе: и от спёртости воздуха, от густого, непривычного зловония и от явного хозяйского нерадушия.

«Зачем мы здесь? – поморщилась она, присаживаясь на указанное место. – Жесть какая-то… Уж лучше бы брели всю ночь по лесной дороге, чем…»

Как наяву она увидела трескучий мороз, пробирающий до костей, чёрную, беспросветную ночь, стаю голодных волков, учуявших одиноких, выбившихся из сил путников и – потрясла головой, отгоняя видение. Только теперь, живо представив себе, как вдвоём с Медведем они вынужденно покидают сомнительно пристанище и уходят в ледяную тьму леса, Кира почувствовала, что встать не сможет даже под страхом смерти. Словно вся тяжесть сегодняшних переживаний, потрясений и впечатлений, долгой дороги и утомительных скачек на волчице – всё это сразу навалилось пыльным мешком усталости, придавило к лавке, обездвижило и обезволило.

Девушка судорожно зевнула и поёжилась, заворачиваясь в одолженное ей одеяло.

«Нельзя спать, - подумала она. – Не зря же Медведь бодрствует, наверное… наверное… не доверяет… Подвоха… может… ждёт…»

Глаза слипались непреодолимо. Сознание ускользало, путалось в переплетении яви и сумбурных сновидений, пока окончательно не провалилось в беспокойные, прерывистые сны забытья. Кира даже не успела прилечь, заснула сидя, прижавшись затылком к бревенчатой стене. Голова её переодически скатывалась на плечо и падала вперёд. Тогда девушка вздрагивала, вскидывалась, обводила храпящий полумрак душной клети мутным взором и вновь теряла сознание.

Ей снился слабый настойчивый стук. Что это? Ах да, это же спелые яблоки падали на жестяную крышу курятника в саду у Збжевских… Куры косили бессмысленным глазом за сетку-рабицу, подёргивая пёстрыми шеями и возмущённо хлопая крыльями.

«Надо постелить на крышу одеяло, - сказала Кира курицам, - и не будет так греметь…»

Она скомкала одеяло Медведя и принялась пропихивать его сквозь ячейки сетки. Одеяло сопротивлялось.

«Да помогите же мне! – нервничала затейница. – Тяните на себя!»

Куры помогать не желали. Они нервно перекудахтывались, сплетничая о беспримерной глупости млекопитающих, дела и намерения которых так часто расходятся: ну зачем, спрашивается, пихать одеяло в курятник, если собиралась накинуть его на крышу?..

… Голова перекатилась на грудь – Кира вскинулась.

В землянке всё так же колебался огонёк лучины. Всё на том же месте сидел Медведь, откинув голову на стену и прикрыв глаза. На коленях его всё так же дремал обнажённый меч, бликуя в неверном трепещущем свете древесного огонька. Неопознанные объекты на лавках всё так же сопели и бугрились под кожухами. Изменилось только положение женщины у люлюки: она более не пряла, тупо таращась в стену, а тихо спала, скрючившись на боку. Изменилось ещё кое-что… Кира, обведя осоловелым взором землянку, не сразу сообразила что.

Ах да, берёзовый чурбак у печи был пуст. Где же хозяин? Спать пошёл? Может, и спать – мало ли… Тебе-то что за дело? Впрочем, вот же он – затыкает тряпками волоковое оконце…

«На месте… - почему-то с облегчением выдохнула Кира, пошевелилась и зашипела от боли в затекших членах. – Вот чёрт… Чего это я сплю сидя? Дурацкие куры…»

Она прилегла на лавку, подтянула колени к животу и моментально провалилась в новый сон.

Того, как хозяин накинул лохматый тулуп и скрылся за входной шкурой, через пару секунд скрипнув входной дверью, она уже не видела и не слышала. Ну а если бы и видела – так что? Мало ли за какой надобностью он вышел…

Медведь приоткрыл глаза и посмотрел вослед ушедшему. Поправил меч, сжав пальцы на рукояти и заметно напрягся. Хотя была ли причина для чрезмерной бдительности и изматывающего ночного бодрствования, Медведь толком даже самому себе объяснить не мог. Впрочем, он не объяснял, он чуял. Звериным чутьём недавнего обращенца. Смутное беспокойство точило его изнутри и чем дальше, тем больше.

Наверное, всё из-за дурной славы селения. Из-за чего ж ещё? Не из-за птицы же, попросившейся погреться со стужи в человеческое жильё…

… - Стучит кто-то в волокушу, - заметил он хозяину лучину назад. – Будто птица клювом долбит. Можа, на тепло просится…

Хозяин, не взглянув на гостя, натянул заштопанный валенок и прошаркал к дымовой щели, заткнутой тряпьём. Он потянул тряпичный кляп из оконца, впуская в угарную духоту землянки глоток воздуха и морозное облачко пара. Закутанный в это облачко, словно призрак в туман, в волокушу протиснулся взъерошенный ворон. Птица спрыгнула на шесток, нервно почистила крыло и сипло клекотнула.

Хозяин посмотрел на ворона исподлобья и, как показалось Медведю, кивнул. А, может быть, то огонёк лучины мигнул тенями?

Оттопырив крыло, ворон суетливо почистил под ним клювом, шумно вспорхнул на волоконце и сгинул в черноте ночи за ним. Мужик раздумчиво поскрёб в затылке, покосился на дремлющего кметя и его обоюдоострый меч, накуксился. Но затем, словно решившись, торопливо, стараясь не шуметь, накинул тулуп и последовал вслед за вороном. В ночь. Только не через волоковое оконце, а через дверь.

----------------------------------

Кира зачерпнула ладонью пригоршню снега и потёрла лицо – вот и всё утреннее умывание. Пожевала его, слизнув подтаявшие крупинки с губ – вот и весь завтрак.

Но жаловаться ей и в голову не приходило: слава богу, они кое-как перекантовались минувшую ночь, и, слава богу, наконец-то отсюда свалят.

Она зябко потопала ногами и вгляделась в предрассветный сумрак: ага, вот и Медведь со своим коником. Стал быть, не подтибрили лошадку гостеприимные жители Ям – уже радость. И самих постояльцев вроде как отпускают невозбранно: они выбрались никем не задерживаемые из землянки, оставив монету на столе, вывели коня из конюшни – так просто? Впрочем, с чего это Кира решила, что будет сложно? Что им непременно станут чинить препятствия? Хозяева, небось, рады-радёшеньки, что незваные гости убрались…

- Фухххх… - девушка с облегчением выдохнула угар сегодняшнего ночлега и глубоко вдохнула морозный воздух, отгоняя сомнения и остатки тревожных снов. И тут же снова сморщила нос – показалось ей или и в самом деле вновь повеяло удушливым зловонием курной землянки, словно она сама насквозь пропиталась им…