И думать нечего, дверь наверняка окажется очень сложной, поэтому Линь Цюши решил как следует приготовиться, внимательно обдумать и составить завещание. Но поразмыслив, он понял, что у него, оказывается, нет никого, о ком он хотел бы ещё позаботиться, к кому был бы привязан. Единственный его друг, У Ци, погиб, с семьёй он давно потерял связь, и кроме обитателей коттеджа ему ни с кем не нужно было прощаться.

Однако к неожиданности Линь Цюши за месяц до открытия двери Жуань Наньчжу решил свозить его к себе домой.

Линь Цюши почему-то считал, что у него в семье не принято проявлять чувства, но стоило им появиться на пороге, красивая женщина средних лет буквально бросилась Жуань Наньчжу на шею и расплакалась.

Тот, не поддавшись эмоциям, медленно отстранился и позвал:

— Мам.

Линь Цюши неловко стоял рядом.

Затем он в общих чертах познакомился с семьёй Жуань Наньчжу, которую можно было назвать зажиточной. У него были очень способный брат, строгий отец и красивая мама. Несмотря на неплохой доход, всё в квартире выглядело довольно обычным, что совсем не сочеталось с характером Жуань Наньчжу.

Тот, ничего не скрывая, озвучил статус Линь Цюши, представив его как своего возлюбленного.

Линь Цюши сначала немного волновался, но когда родственники Жуань Наньчжу спокойно приняли этот факт, он узнал, что те считают его немного сумасшедшим, так же как семья И Маньманя.

— Мой сын хорош во всём, только слегка иппохондрик, — утирая слёзы, сказала мама Жуань Наньчжу, пока тот вышел в туалет. — У него это с детства. Спасибо, что заботишься о нём, с тобой ему явно стало лучше.

Линь Цюши промолчал, не мог же он рассказать маме Жуань Наньчжу, что он и сам такой же иппохондрик… Впрочем, если подумать, их можно было понять — всё же для людей, которые не знают о существовании дверей, походы за дверь выглядят как зависание на несколько минут.

А когда человек «отвисает», его реакция может быть непредсказуемой — кто-то плачет, кто-то смеётся, кто-то сразу выпрыгивает из окна.

В семье Жуань Наньчжу, безусловно, царили любовь и понимание. Но в какой-то степени подобная атмосфера стала для него тяжким бременем, ведь родные не могли понять его поведения, не могли понять, почему Жуань Наньчжу сошёл с пути обычной человеческой жизни.

Никто в мире не способен прожить жизнь в шкуре другого человека.

После семейного ужина Жуань Наньчжу, уже сидя в машине, повернулся к Линь Цюши с вопросом:

— Ничего не хочешь сказать?

— Что твоя мама очень молодо выглядит?

Жуань Наньчжу:

— …

Линь Цюши рассмеялся:

— Нет, ничего сказать не хочу. — Помолчав, он, впрочем, добавил: — Они у тебя очень хорошие.

Просто некоторые вещи недоступны для их понимания.

— На самом деле мне очень повезло, — кивнул Жуань Наньчжу. — Они считали, что я сошёл с ума, даже хотели отправить на лечение за границу, но заставлять не стали.

При упоминании сумасшествия Линь Цюши сразу вспомнил историю И Маньманя, которая в Обсидиане уже считалась классикой. Семья решила, что он сумасшедший, псих, даже пыталась насильно запереть его в психушку. Отношение родных Жуань Наньчжу и впрямь разительно отличалось.

— Да уж, для всех остальных мы ведь просто сумасшедшие, — вздохнул Линь Цюши. — Замираем на пару минут, а потом плачем и кричим…

— Я уже лет пять не приезжал сюда.

Линь Цюши, глядя на него, понимал, что в этих словах кроется иной смысл, и Жуань Наньчжу действительно добавил, понизив голос:

— Если связь постепенно ослабнет, будет не так больно от потери.

Линь Цюши усмехнулся:

— Вот и не факт.

Когда их отношения ещё только зарождались, Жуань Наньчжу вдруг сделал шаг назад — должно быть, к этому привёл именно такой образ мыслей.

Но теперь они оба стали достаточно крепкой опорой друг для друга.

За полмесяца до похода за дверь в коттедже каждый день устраивались шумные вечеринки — все собирались вместе, выпивали и веселились.

Но каждый вечер после такого веселья наружу выплёскивались эмоции, которые они таким образом пытались подавить. В тот день все плакали — Чэнь Фэй, И Маньмань, Лу Яньсюэ и даже Е Няо.

Он голосил громче всех:

— Линь Цюши, чёртов ты сукин сын, обязательно возвращайся живым!

— Жуань-гэ, я буду ждать вас, — говорил Чэнь Фэй.

Лу Яньсюэ с И Маньманем уже не могли и слова произнести от рыданий.

У Линь Цюши от их слов тоже покраснели глаза, только Жуань Наньчжу по-прежнему оставался непоколебимой скалой:

— Мы ведь ещё не умерли, чего вы ревёте?

Но пьяные плакальщики не обратили на его слова никакого внимания, продолжая изливать накопившуюся в душе тревогу.

Линь Цюши лежал на диване, затронутый алкоголем разум опустел, но даже так мужчина ощущал себя невыразимо счастливым, ведь кто-то беспокоился о нём, кому-то будет не всё равно, если он умрёт. Это ощущение, когда о тебе кто-то заботится, всегда очень трогало за душу, даже горячие слёзы невольно подступали к глазам.

Они всё плакали, шумели, в комнате воцарился полнейший хаос.

Жуань Наньчжу подошёл к Линь Цюши, сел рядом и заключил его в объятия, пальцем дотронувшись до кончика уха.

— У тебя уши как у эльфа.

Линь Цюши посмотрел на него с глупой улыбкой.

После вина Жуань Наньчжу сделался необычайно красивым, его привычное равнодушие во взгляде сменилось пьяной хитринкой, глаза блестели, губы были красными и чуть влажными, отчего выглядели притягательно и вкусно.

Линь Цюши потрогал его густые ресницы и улыбнулся.

— Такие длинные.

Тот смотрел на него, опустив взгляд.

Прижавшись к груди Жуань Наньчжу, Линь Цюши ощутил его тепло и произнёс:

— Раньше мне и этого было достаточно, но сейчас… — в его глазах промелькнула грусть, — я хочу состариться с тобой вместе. Я прошу слишком много?

— Нет, — ответил Жуань Наньчжу. — Каждый человек хочет того же, и это нормально. — Он наклонился, поцеловал кончик уха Линь Цюши и чуть понизил голос: — И я тоже.

Лицо Линь Цюши озарилось улыбкой.

— Но ведь это же прекрасно. Тебе… страшно?

— Было когда-то, но теперь уже нет.

Потому что теперь они есть друг у друга.

Сердце Линь Цюши наполнилось спокойствием.

— Мне тоже не страшно.

Они заглянули друг другу в глаза, одновременно улыбнулись, и Жуань Наньчжу, подхватив Линь Цюши на руки, сразу направился на второй этаж.

Е Няо, глядя им вслед, позвал:

— Уже уходите? Мы ещё не… — Договорив до половины, Е Няо получил подзатыльник от Чэнь Фэя.

— Молодой человек, не забывайте, что они влюблённая парочка.

Е Няо:

— …

Никакого уважения к одинокому псу.

Эти десять с чем-то дней пролетели в сумасшедшем праздновании как перед концом света, но за неделю до двадцать седьмого числа все постепенно успокоились.

Жуань Наньчжу позвал к себе Чэнь Фэя, чтобы передать тому кое-какие дела.

Чэнь Фэй сначала пытался отказаться, но Жуань Наньчжу уговорил его, сказав:

— Я не могу гарантировать, что вернусь. Если меня не станет, ты должен вести Обсидиан дальше. И пока они живы, ты должен их защищать.

Тогда Чэнь Фэй всё-таки согласился.

В отличие от Жуань Наньчжу, Линь Цюши было нечем заняться, поэтому он помогал Лу Яньсюэ с готовкой.

Девушка пребывала в подавленном состоянии, хоть и пыталась взбодриться, но Линь Цюши видел, что её улыбка чаще всего вымученная.

Линь Цюши тоже ощущал боль в душе, глядя на неё, и деликатно намекал, что если не хочется по-настоящему улыбаться, то не нужно себя заставлять. Он прекрасно понимал, что она чувствует.

Лу Яньсюэ наконец не выдержала, кинулась Линь Цюши на шею и громко заплакала.

— Я не могу представить… не могу представить, что тебя и Жуань-гэ не станет… Я не позволяю себе даже подумать, что с вами может что-то случиться.

Линь Цюши погладил девушку по волосам, будто утешая ревущего ребёнка. Он не знал, что делать, только сказал:

— Всё хорошо, всё будет в порядке.