Провожая их взглядом, Линь Цюши мгновенно понял, что произойдёт далее. По необъяснимой причине он ужасно занервничал, даже не смог удержать в руках палочки, со стуком упавшие на стол.
Единственная девушка в Обсидиане, Лу Яньсюэ, вымученно улыбнулась:
— С ними ведь всё будет в порядке? Жуань-гэ?
Жуань Наньчжу сидел рядом с Линь Цюши, опустив взгляд. На вопрос Лу Яньсюэ он не дал ответа.
Даже он сам не мог гарантировать, что выйдет из десятой двери живым.
Обычно, пока кто-то находится за дверью несколько дней, в реальности проходит всего десять-пятнадцать минут.
Линь Цюши никогда не думал, что десять минут могут длиться так мучительно долго. Он не отрывал взгляда от наручных часов, наблюдая за секундной стрелкой, перемещающейся по циферблату, и невольно задержал дыхание до тех пор, пока не почувствовал, что задыхается.
— Я бы выпил чего-нибудь, — нервно заговорил Чэнь Фэй, поднимаясь из-за стола. — Кто-нибудь хочет выпить?
Линь Цюши кивнул.
Задержав на нём взгляд, Жуань Наньчжу всё же не стал возражать.
Поэтому Чэнь Фэй открыл бутылку маотайской водки и налил всем по рюмке крепкого алкоголя с самого утра.
Солнце пробивалось через окно, бросая на пол длинные полосы лучей, но от него нисколько не чувствовалось тепла. Линь Цюши пригубил немного водки, в комнате воцарилась пугающая тишина.
Приговор, который они ждали, наконец был объявлен.
В девять часов восемнадцать минут наверху раздался крик.
Как и все остальные, Линь Цюши резко переменился в лице. Второпях поднявшись по лестнице, они обнаружили близнецов, которые должны были сидеть на кровати в спальне.
Только сейчас один из них прижимал другого к груди, а у второго изо рта непрерывно текла кровь… Линь Цюши никогда не видел столько крови. Толчок за толчком, она окрасила простынь в красный, ковёр и вообще всё перед глазами.
— Нет!!! Нет!!! — раздался вопль, похожий на крик отчаяния умирающего. Это плакал навзрыд оставшийся в живых. — Не оставляй меня, Цяньли, Цяньли…
Чэн Цяньли на руках брата, похоже, совсем обессилел — он широко распахнул глаза, но взгляд его уже начал затуманиваться. Он лишь медленно провёл пальцами по щеке Чэн Исе, вымученно улыбнулся и тихо позвал:
— Брат.
— А-а-а-а!!! — закричал Чэн Исе, будто лишившись рассудка, в горе и отчаянии, словно своими глазами наблюдал, как часть его собственной души медленно покидает его.
— Скорее, звоните в «сто двадцать2»! — лицо Лу Яньсюэ уже заливали слёзы, и всё же девушка дрожащими руками набрала номер скорой, потом бросилась к Чэн Цяньли и схватила его за руку: — Цяньли, Цяньли, держись, Цяньли…
2Номер скорой помощи.
Чэн Цяньли молчал, жизнь в его глазах постепенно угасала, тело становилось всё слабее, он походил сейчас на цветную картину, с которой сходили все краски. Его уже окутывала ледяная аура смерти. С трудом приоткрыв рот, он позвал «брат», потом приложил все усилия, чтобы выдавить:
— Не грусти.
Линь Цюши закрыл ладонями лицо, медленно отвернулся и прислонился к стене, совершенно истощённый морально.
В ушах, словно жуткая похоронная мелодия, звучал плач Лу Яньсюэ и Чэн Исе.
Какой толк вызывать скорую? Все они знали, какова цена неудачи.
Чэн Исе в конце концов отказался от помощи врачей. К тому времени Чэн Цяньли уже перестал дышать. А он не хотел ни на миг отпускать из своих объятий любимого младшего брата.
Жуань Наньчжу всё это время ничего не говорил. Только когда стало ясно, что Чэн Цяньли больше нет, он принёс из ванной чистое полотенце, присел рядом с Чэн Исе и стёр следы крови с лица погибшего мальчика.
Чэн Исе молча наблюдал за его действиями. Все звёзды в его глазах упали, осталась лишь безграничная темнота.
— Жуань-гэ, — наконец заговорил юноша.
Жуань Наньчжу поднял на него глаза.
— Я ухожу из Обсидиана.
Их взгляды встретились, и Жуань Наньчжу прекрасно его понял, поэтому ответил:
— Возьми отпуск на время.
Чэн Исе молчал.
Жуань Наньчжу положил руку ему на плечо — любые слова теперь были бесполезны. Другой рукой он осторожно коснулся щеки Чэн Цяньли, которая уже была холодной, прежнее тепло испарилось навсегда.
— Я ошибался, — произнёс Чэн Исе. — Ты был прав.
Жуань Наньчжу не знал, что сказать, только тихонько кашлянул, словно подавляя эмоции, застрявшие в горле.
— Эта дверь оказалась невероятно сложной, и в конце остались только мы вдвоём, — спокойно заговорил Чэн Исе, опустив голову и глядя на своего брата. — Он был глупым всю жизнь, и лишь в этот раз поумнел. — На его лице не отражалось ни боли, ни страдания, только слёзы катились из глаз, словно он уже не мог их контролировать. — И лишь в этот раз поумнел, — повторил Чэн Исе, прислоняясь лбом ко лбу Чэн Цяньли. — Это всё я виноват.
Чэн Цяньли всегда казался старшему брату неповзрослевшим ребёнком. Но теперь ему и не нужно было взрослеть.
Он никогда не отметит свой восемнадцатый день рождения, его время остановилось в тот момент и больше не продвинется ни на минуту, ни на секунду дальше.
Никто не произнёс ни слова утешения, никто не сказал Чэн Исе, что он должен держаться и быть сильным, что всё пройдёт. В душе все понимали: это не пройдёт никогда. Любые слова прозвучат наигранно и обманчиво. Они навеки потеряли ребёнка, который всегда улыбался как дурачок.
Лу Яньсюэ плакала навзрыд, ей вторили тихие всхлипы И Маньманя.
Жуань Наньчжу вышел из комнаты и спустился на первый этаж, а Линь Цюши съёжился в углу и застыл, словно каменная статуя.
Ему столько раз приходилось видеть смерть, и всё же он не смог к этому привыкнуть. Даже спящий внизу Тост, похоже, что-то почувствовал: словно взбесившийся, прибежал наверх по лестнице, а поняв, что его хозяин больше не шевелится, издал такой горестный вой, будто хотел разбудить Чэн Цяньли ото сна.
Но это был не сон. А даже если и сон, то кошмар, от которого не пробудиться.
Линь Цюши от боли не мог вздохнуть полной грудью, что уж говорить о Чэн Исе, который потерял своего близнеца. Страшно даже представить, что он переживал.
Как прошёл тот день, Линь Цюши помнил очень смутно.
В его голове будто сработал защитный механизм, рефлекторно стирающий особенно болезненные воспоминания. Но бледное лицо Чэн Цяньли навсегда запечатлелось в памяти Линь Цюши. Он помнил младшего из близнецов слишком хорошо, настолько, что очень долгое время не мог уснуть.
Потом прошли похороны.
Родители близнецов тоже приехали. Они хотели забрать тело Чэн Цяньли домой, но Чэн Исе отказался.
Он объяснил, что хотел бы, чтобы Чэн Цяньли остался с ним, и родители, поняв, что уговорить не удастся, согласились.
Всего за несколько дней Чэн Исе похудел до неузнаваемости, на висках выступила проседь.
Ему не исполнилось и семнадцати — возраст, когда он должен был благоухать как цветок.
Чэн Исе поставил погребальную урну с прахом Чэн Цяньли в маленькую могилу, разделённую на две половины.
Слева на надгробии значилось «Чэн Исе», справа — «Чэн Цяньли». Вероятно, Чэн Исе предполагал, что умрёт первым, даже успел выгравировать своё имя золотыми иероглифами, однако в реальности всё вышло совсем наоборот.
— Я был таким эгоистом, — сказал Чэн Исе на похоронах, не отводя взгляда от могилы. — Я хотел уйти первым, оставив его одного.
Ведь куда больше мучений достаётся именно тому, кто остался. Юноша вдруг усмехнулся:
— По крайней мере, ему не пришлось проходить через всё это.
Линь Цюши, посмотрев на его улыбку, хотел бы попросить Чэн Исе не улыбаться так больше, но не смог произнести этого вслух. За несколько дней он почти ничего не говорил, все сказанные им слова можно было по пальцам сосчитать.
После похорон Чэн Исе пропал.
В его комнате всё осталось по-прежнему, исчезла только кое-какая одежда и чемодан.
Линь Цюши заметил это первым; он спросил Жуань Наньчжу, куда отправился Чэн Исе, но тот ответил:
