Людей собралось и вправду немного. Парочка репортёров, придворные и — уж неизвестно зачем — министр рыбного хозяйства. Сиена не пришла, зато появился король. Он не любил подобных зрелищ, но то ли сам догадался, то ли кто-то подсказал, что его присутствие немного успокоит Агату.

Принцессу нарядили в красивое платье. Одежду, в которой её доставили ко двору, сожгли, белую краску согнали с волос. Теперь они снова были золотыми, только более короткими, чем прежде. Обветренные руки Агаты спрятали в батистовых перчатках.

Послышались шепотки. Эрид тихо присоединился к компании дочери и отца. Минувшие сутки мужчина провёл в темнице, и суровая складка уже пролегла на его лбу. Агата не знала, что оборотня пришлют сюда, но не удивилась: дракон, торитт которого якобы похитили, должен быть оскорблён не меньше, чем вся семья. Его отсутствие могло показаться странным. Слухи, конечно, и так вовсю ходили. Необычно, например, то, что оборотень не отыскал принцессу сразу после предполагаемого похищения. А ведь девочка должна была призвать его силой мысли. Но Сиена заявила, что Агата находилась под чарами цирковых колдунов. Могла бы сказать, что дочь ещё не научилась управлять ментальной связью, но признавать наследницу такой неумелой королеве было не по нраву.

Ударил колокол. Осуждённых ввели на помост. Как странно они смотрелись здесь, в своих ярких, заштопанных костюмах. Повезло, что их не схватили сразу после выступления, в разноцветных трико и блёстках. Но сенсация всё равно обеспечена. Появление акробатов на эшафоте — такое в столице впервые!

Рамон и Ильда были до странного спокойны. Они выглядели, как выглядят люди в глубоком, но тихом шоке. Они будто что-то знали, что могло немного примирить с несправедливой судьбой. А вот на Лире не было лица. Юная девушка то смотрела на родителей, то бегала глазами по толпе. Бледная, рыжие волосы торчат соломой в разные стороны. Двигаясь скованно, как неисправный автоматон, она совсем не походила на гимнастку. Лира больше напоминала несчастного арлекина с непропорционально большими веснушками. Встретившись с Агатой взглядом, она дёрнулась, и что-то попыталась сказать. Но ей не позволили. Двое взрослых, рядом с которыми её поставили, что-то наперебой стали шептать, не то умоляя, не то угрожая воспитаннице. Оба с тоской взглянули на принцессу. Мимолётно, растерянно. Но без ненависти, которую та ожидала.

Агата обернулась к королю. Отец отвёл глаза, видеть лицо дочери в этот момент было для него невыносимо.

— Сделай что-нибудь. Останови казнь! — взмолилась она.

Принцесса тоже, как и Лира, дёрнулась вперёд. Сразу с двух сторон её мягко и решительно придержали за локти. Ни король, ни Эрид не собирались позволить девочке сорваться со своего почётного места.

— Я не могу отменять приказы её величества, — бесцветным голосом сказал отец. — Она дала строгие указания, да у меня и нет таких полномочий. Я всего лишь консорт… Прости, дочь моя. Жестокость будет сопутствовать тебе всю жизнь.

Фернан был славным человеком и стойким. Он свято верил в свой долг и никогда не шёл против жены — монарха, которому подчинялись все люди и твари, населявшие королевство. Агата в отчаянии повернулась к дракону и встретила такое отрешённое лицо, такой пустой взгляд, что ей стало страшно. Демон, а не человек. Он не поможет людям на эшафоте. Да и что Эрид тут сделает? Сменит облик и унесёт их отсюда? Право, смешно.

Агата не смела как-то обнаружить свои чувства. Как и Фернан, она не могла начать играть роль, отличную от той, что предназначила им Сиена.

На помост взошёл человек с кожаной папкой, похожей на те, в которых музыканты носят свои партитуры. Он раскрыл её и с важным видом принялся зачитывать приговор. Да, там находились не безобидные ноты. Это была музыка смерти.

«… вышеуказанные лица обвиняются в тайных занятиях колдовством, незаконном сговоре с врагами королевства, шпионаже…». Кто это написал? Почему, если казнят за одно конкретное, хоть и мнимое, преступление, кому-то понадобилось приплетать всё это? Слишком просто?! Выходило, что так. Совершившие похищение принцессы не могли ограничиться только этим, правдоподобность требовала каких-нибудь дополнений.

«…насильно принудили её высочество, наследную принцессу Агату покинуть королевскую резиденцию, и отправиться в длительный путь для совершения неизвестных нам тёмных, богопротивных обрядов». Вот, уже ближе к делу. Если бы девочку хотели выдать иностранным агентам или просто убить, они бы это сделали сразу, а не катали её по стране несколько месяцев. Отсюда и обвинения в колдовстве. Акробаты никогда в жизни не занимались подобным, для них существовал только один обряд — дорога. Их вера в Бесконечный путь была фанатична и светла. Никто теперь уже не узнает об этом. Кому Агата могла рассказать правду? Эриду? Дракон стоял как восковая статуя, через час его снова отправят в темницу. Когда-то он готов был с интересом слушать, что говорит Агата, и сам болтал без умолку. Эти времена давно прошли.

«Именем Её величества Сиены Астор двое осуждённых — Рамон и Ильда Лиллерман — приговариваются к смерти через повешение. Также они лишаются права на последнее слово. В виду юного возраста младшей осуждённой — Лиры Лиллерман — смертная казнь заменяется ссылкой за пределы королевства».

Не может быть! Мать пощадила Лиру? Человек, оглашавший приговор, чётко и внятно объявил об этом, не запнувшись даже на сложных именах артистов. Так что ослышаться Агата не могла. Подруга спасена! Её не отпустят просто так, за гимнасткой установят строгий контроль. Она обещала молчать — тем, кто этого требовал и тем, кто умолял. Родители зацепились за единственную ниточку спасения для приёмной дочери, и убедили её никому и никогда не рассказывать о недолгой дружбе с принцессой и о том, к чему это привело. Не потому ли они одёрнули Лиру, когда та порывалась закричать Агате? Девочка пообещала, скрепя сердце. Скорее всего поклялась. Вот почему Рамон и Ильда так спокойны: они знали, что самое дорогое, что у них есть, останется невредимым.

Агата любила барабаны. Она души не чаяла в парадах, ей нравились напряжённые, предвкушающие звуки, которыми их открывали барабанщики. Не то было теперь. Девочка наблюдала, как стремительно бледнеют те, кого она совсем недавно считала семьёй. Теперь у неё нет такого права.

За последние сутки Рамон и Ильда тысячу раз могли переживать этот момент в своём воображении. Может это им казалось репетицией? Ведь всё в их жизни было пропитано духом уличного театра. И вот он — миг премьеры. И если в эту секунду они могли найти в себе силы воспринимать происходящее как очередной смертельный номер, то такой конец можно было бы назвать почти удачным. Какой артист не мечтал умереть на сцене?

Принцесса перевела взгляд на Лиру и устыдилась этих мыслей. Всего ничего отделяет юную цирковую акробатку от того, чтобы остаться сиротой и возненавидеть Агату. Об этом не могли забыть ни она сама, ни её родители, на шеях которых палач уже затягивал петли. Нет, какой бы смирной не казалась Ильда, каким бы безразличным не выглядел Рамон, они навсегда покидали этот мир и ту, кого любили всем сердцем. Они оставляли его из-за своей доброты и легкомыслия.

Палач вежливо предложил им мешки на голову, но оба отказались. Агата поступила бы так же. Что может быть ужаснее, чем видеть в последние секунды не голубой простор — который даёт хоть призрачную надежду на что-то после, — а казённую мешковину? Она скрывает спасение небес и отнимает воздух раньше петли.

Барабанная дробь разрывала небо. Палач повернул рычаг и пол под ногами осуждённых распахнулся дверцами вниз. Лира страшно закричала.

***

Искусство отнимать жизнь предоставляло выбор — максимум мучений, как это было востребовано в средние века, или быстро и безболезненно. Приговорённые умирали не от удушья, а от переломанных позвонков. Они не дёргались и не хрипели, и лица их не обезображивались. Это было чуть ли не высшим проявлением гуманизма в стране. Её родителям было не так больно, как могло бы — но знает ли об этом Лира?