Ада не знала, кто она и что, не хотела слушать, когда ей говорили прямым текстом. Возможно, ей нравилось страдать. Таких людей Эрид уже встречал на своём веку. А Астор всегда отличались изощрённостью, даже собственные муки могли у них зажить самостоятельно. С личной тоской дракон боролся, прибегая и к жестокости, и к саморазрушению. Для него это были лишь средства, но он опасался, что для Ады они являются целью. Какое безволие, какая бездарная растрата молодости и жизни! Неужели из-за неё кто-то умер? Неужели она видела войну, предательство, недостойную смерть лучших из людей? Если хотя бы что-то из этого списка отсутствует в её биографии, то как можно настолько опустить руки?

Вот это и раздражало, именно поэтому Эрид не раз резко менял безупречные, взращённые собственным вкусом и придворным этикетом манеры на грубость.

И уже через минуту об этом жалел. Даже если этой девочке, которой шёл уже третий десяток, не мила жизнь — это её выбор. Она никому ничего не навязывает, в отличии от львиной доли тех, с кем судьба сводила оборотня. Она не виновата. Эрид не хотел снова обмануться детским лицом и грустными глазам, но ничего не мог с собой поделать, сочувствуя ей. И злился уже на себя. Жёлтые глаза оленёнка смотрели на него с непониманием, непослушная чёлка заслоняла их как ветви луну. Девушка не задавала вопросов, почему он сердится. Не решалась. Первый представитель королевской династии, который не умеет нормально построить длинное предложение! И не умеет приказывать.

На самом деле, до него ли ей? Стоит только Эриду как следует задуматься, как девица уходит в себя или отправляется слушать крики своих умерших предков. Вытащить её оттуда было невозможно, да он и не хотел. Оставалось лишь ждать. Тиканье часов из деревянного дома по ночам пугало призраков, расползалось по лесу, чёрными лапами прочёсывая деревья. Страшный звук искал чужих, знал, что они не на своём месте. Ада тем не менее боялась, что однажды его не услышат. Дом притягивал её не хуже магнита, подкармливал страдания девушки как жадного, голодного волка. Она считала минуты до того момента как Эрид проведёт их с мальчишкой по Коридору времён, и почему-то не хотела уходить.

***

Она долго, звонко чихала, выбравшись из чащи на чужой огород. Ну не должны призраки так приземлённо реагировать на пыль! А вот же.

Ада была недовольна и никого не хотела видеть.

Ну что там её ждёт, в «её» эпохе? То же самое, что и раньше — ничего интересного. Вообще-то Ада хотела вернуться, но не сейчас — не тогда, когда она, можно сказать, обвыклась здесь. Раньше ей было страшно и одиноко, но теперь стало казаться, что она попала в артхаусный, но затянувший сериал. И компания какая-никакая появилась.

Хотя кого она обманывает? Эта компания, возможно, лучшая, чем все, что были прежде. Ада сама не заметила, как привыкла к мальчику. Его болтовня и смех были необходима ей. Раздражал, конечно, временами, да и заикался сильно, от чего становилось неловко. Но Тоша и сам часто удалялся и гулял в одиночестве. Смотрел на зверей, вспоминал брата. Он привык быть один. Оставлял её в покое и не доставлял головной боли, как это обычно бывает с детьми. С таким ребёнком легко. А после того как Эрид обратился, мать его, драконом, мальчишка перестал заикаться. Оказывается, испуг и правда лечит.

К оборотню Ада тоже привязалась сильнее, чем хотела бы. Он этого не заслужил, он специально выводил её из себя, точнее пытался. Сначала просто самим фактом своего якобы магического происхождения. Когда девушка убедилась, что это не бредни сумасшедшего, дракон стал изводить по-другому: он дразнил Аду. Иногда непринуждённо и весело, иногда — жестоко и злобно. Ходячее совершенство ни с того ни с сего начинало вести себя как сволочь. Ада ничего не могла с этим поделать, она бесилась и сильно обижалась. И старалась не подавать виду. Только пару раз девушка не выдержала и высказала всё, что думает, прямо в эту породистую, алебастровую маску. Когда мужчина злился, его черты становились хищными — не как у дракона, а как у неведомой демонической твари любого из угодных ему миров. На её замечания Эрид только смеялся и ждал продолжения сцены, хотел, чтобы Ада сказала, как можно больше, и окончательно выставила себя дурой. И Ада замыкалась — назло. В конце концов-то, ей всё равно. Девушка успела повидать много грубости за свою жизнь, да и кто не видел её? Невозможно всем дать отпор. Она никогда не умела затыкать своих недоброжелателей, зато научилась их игнорировать.

Оказалось, что игнорировать дракона нельзя: он выходил из себя, и был готов чуть ли не убить её. Впрочем, это невозможно в условиях их призрачного состояния.

«Что ты там мямлишь? Скажи громко и чётко! Я же попросту тебя не слышу!»

Врал. Слышал. У оборотней обострены и слух, и зрение и способность играть на нервах.

«И это называется потомок королей!».

Никогда она в эту чушь не поверит! Ада вскакивала и быстро уходила, усыпая свой путь проклятиями.

«Почему ты не защищаешься?» — доносилось ей вслед. «Почему не поставишь меня на место?»

Потом он успокаивался и замолкал. Надолго. Когда девушка возвращалась на поляну, спустя час, или день, красивое лицо уже не казалось ей кровожадным. Алебастр становился обыкновенной — разве что очень бледной — кожей. Отрешённый взгляд фокусировался на Аде и наполнялся раскаянием.

Эрид никогда не извинялся прямым текстом. Может быть, у оборотней так не принято, Ада и сама терпеть не могла картонные фразы, даже если они искренни. Но сожаление было очевидным. Он говорил мягко, иногда даже нежно — это не трудно, если у тебя от природы бархатный баритон. И всё-таки казалось, что это не притворство: дракон в самом деле жалел о жестоких словах. Но не извинялся, предпочитая говорить о посторонних вещах — о городе Йэре, которого нет ни на одной земной карте, или паровых машинах, на смену которым так и не пришла эпоха дизельпанка. О странных народах и их не менее странных обычаях. Иногда — о принцессе, личность которой столько раз оспаривала Ада, не верила и даже не хотела слушать. И безропотно переключался на другие темы, если она требовала. Эрид грустно смотрел на опадающие листья, на девушку и мальчика, который ловил каждое слово. А они глядели на него.

Золотые глаза, какая потрясающая картина! Это более необычно, чем её собственные, жёлтые. Дракон говорил, что у матери они тоже неестественного цвета, просто спрятаны под голубыми линзами.

Когда Эрид сменил облик и золото раскалённым пламенем вспыхнуло на чешуе, Ада не поверила. В обычных обстоятельствах она бы обвинила во всём подозрительный чай, бракованные сигареты или даже резиновый клей. Но ничего такого не было. Они не ели, не пили, да и дышали скорее по привычке, а не по необходимости.

Это было прекрасно. Ожившая картинка из детской сказки. Мрачной и жестокой, потому что этот дракон не выглядел добродушным хранителем сокровищ. Он был страшной и живой машиной, несущей молнии и смерть. Всё, как говорится, по фен-шую: крылья огромной летучей мыши, когти на крепких лапах, зубы тираннозавра. Шипы в комплекте. На плечах Ада заметила фиолетовые перья, но зачем они ему? Дракон тут же предоставил ей возможность задать этот и все прочие вопросы, направившись в их с мальчишкой сторону. Тоша высовывал любопытный нос из-за её спины. Девушка наконец обрела дар речи и, к стыду своему, использовала его просто чтобы заорать. Она выкрикивала что-то маловразумительное, а чудовище, глядя на это, усмехнулось.

Драконья морда мало того, что ухмылялась, так она ещё и заговорила!

Ада не поняла, когда упала на холодную землю — до этого явления, или после. Мальчишка бегал вокруг них и чего-то там пищал. Всё казалось ему игрой и Аде стало стыдно, что сама она испугалась, да ещё и брякнула это идиотское «не ешь меня». Это было скорее шуткой на нервной почве, но попробуй теперь это объяснить. Кривые когти потянулись в её сторону. Дракон, в целом, лучше выглядел издалека, вблизи он походил на помесь ящерицы, динозавра и летучей мыши. В небе или на вершине холма Эрид казался персонажем мифологии, но когда монстр подошёл, что-то изменилось. Он не стал выглядеть менее грозным или впечатляющем, но Ада вдруг поняла, что он такой же, как она. То есть, вполне себе форма жизни, от которой немного пахнет гарью, а чешуя на правой лапе рассечена. Значит, его можно ранить, можно убить. Это не бессмертный персонаж из фентези. Почему-то, в этом было что-то грустное. Неужели одном из миров такое прекрасное, сильное существо точно так же боролось за жизнь, как и все остальные?