— Кинжал… Пожалуйста.

Но я покачала головой и села рядом. Учитель распахнул рубашку на груди, и я увидела алое пятно на его коже. Оно так сильно напоминало те, которые я видела у отмеченных, что я испугалась. И, не думая ни о приличиях, ни о том, что у меня всего лишь половина круга, я накрыла пульсирующее пятно ладонью.

И едва не закричала от боли. Оно было нестерпимо горячим, не спасал даже лед. Я рывками вытягивала магию, но все равно было нестерпимо горячо. Ару выдавил:

— Не поможет… Не мучайся… Дай кинжал…

— Тот есть мучиться должны вы? Ну уж нет, — процедила я. — Ранить себя я вам больше не дам.

С этими словами я изо всех сил потянула через ядро свою магию, стараясь вспомнить все, чему учил меня Ару. Рывок вышел таким мощным, что на миг я потеряла ориентацию в пространстве, а в голове как будто взорвалось маленькое солнце. Стало больно дышать.

Когда белая пелена перед глазами спала, я ощутила, что ладонь окутал благословенный холод. Я перевела взгляд на обнаженную грудь Ару, которой касались мои пальцы, и не поверила своим глазам.

Алое пятно стремительно бледнело под натиском ледяной корки. Лед таял, испарялся и снова нарастал, и для этого мне больше не нужно было прилагать невероятные усилия. Магия лилась плотным потоком. Боль в груди сошла на нет, под ключицами поселилась тяжесть, и она показалась знакомой. Я такое уже чувствовала… Но как, когда, где? В Шейервальде?

Наконец, память подбросила мне нужный кусок воспоминаний. Пещера, свет, тяжесть в груди, боль. И слова одного из наставников: “Новая часть цикла пройдена. Терпи”. Новая часть цикла?.. Три четверти круга? Но разве это может произойти само по себе, вне пещеры, без испытаний?

Но тут мне стало не до вопросов. Магии я отдала уже много, и от слабости закружилась голова. Наградой мне был почти нормальный взгляд учителя. Он накрыл мою ладонь своей, а затем притянул меня к себе другой рукой. Наши губы встретились лишь на миг. Потом я не выдержала и положила голову ему на плечо. Вопросов у меня было много, но почему-то я задала далеко не самый главный.

— Что сделал Шендан? — прошептала я. — Дерево хай?

— Наверное…

— Там были врата?

— Об этом… не беспокойся. В том районе сегодня отец, он уже закрыл их…

Слушать его хриплый голос было невыносимо, и я попросила:

— Не говорите.

— Мне уже легче, — пробормотал он. — Спасибо.

Я хотела сказать, что это заслуга его уроков, а не моя. Но сил не было, поэтому я молча прикрыла глаза, продолжая накрывать адскую метку льдом. Я должна помочь. Должна облегчить его боль хотя бы на время.

… Наверное, я уснула. Точнее, мы оба уснули. Потому что когда я открыла глаза в следующий раз, комнату освещало солнце. А в шаге от дивана стоял Юлиус Ару, и в его глазах была ярость.

В этот момент я осознала, что все еще лежу в объятиях своего учителя, его рубашка распахнута, и моя ладонь касается его обнаженной груди. Хуже и быть не могло!

Я дернулась, но Ару только крепче прижал меня к себе в ответ. Его отец ткнул в мою сторону пальцем и прошипел:

— Что она здесь делает?

Его голос дрожал от ярости. Я почувствовала, что мои щеки заливает краска, а Юлиус Ару продолжил:

— Элизабет высказала мне свои предположения о твоих отношениях с этой девицей, но я посчитал ее слова бредом. И что я вижу сейчас?! Что она здесь делает, Рой?

Ару холодно ответил:

— То, чего никто из вас не смог.

С этими словами он откинул полу рубашки и убрал мою ладонь. Вместо алого узора на его коже был льдистый белый налет. На лице его отца появилось изумление, но в следующий миг оно сменилось яростью. Он понял, что самая страшная тайна его рода мне известна.

Но учителя это не смутило. Он спокойно разжал руки, позволяя мне отстраниться. А затем медленно поднялся на ноги и, глядя в глаза отцу, стал застегивать рубашку. Когда он заговорил, его голос остался холодным и спокойным.

— Ее магия помогает мне. Облегчает боль, успокаивает жар. И делает это гораздо лучше, чем любое другое средство. Ты думаешь, я оставил ее при себе просто так? Что предосудительного ты сейчас увидел, что готов поверить домыслам Элизабет?

Я опустила взгляд и постаралась успокоиться, но выходило плохо. Слова учителя резали без ножа, хоть я и понимала, что он не может сказать правду. Мелькнула мысль, что возможно, правду он говорит как раз отцу и остальным. И я всего лишь игрушка, милая и такая полезная. Но я вспомнила, каким тоном ночью учитель просил дать ему клинок, и отогнала эту мысль.

А Юлиус Ару продолжал:

— Что я здесь увидел? Ты еще спрашиваешь?! Вы только что спали в обнимку, сидя на диване. И ты был не совсем одет, если помнишь.

— И что? — равнодушно пожал плечами учитель. — Мне было плохо, она помогала мне. Да, мы уснули. Если бы я уснул в обнимку с банкой лекарственной мази, ты бы мне тоже этим пенял?

— Нет, — возразил его отец. — Но она — не банка с лекарством и не кукла, а дочь кровного врага. Того, кто убил твоих родственников и ушел безнаказанным. К тому же, это девушка. Хочется верить, что еще невинная. И ты выдал ей самую главную тайну рода!

Теперь его палец обвиняюще указывал на грудь Ару. Я чувствовала, что внутри обоих горит огонь, жестокий и беспощадный. Каждому хотелось дать волю своей силе, но они сдерживались. Пока.

Учитель не выдержал первым. Оттолкнул руку отца и процедил:

— Потому что твой дружок Шендан попытался избавиться от меня с помощью врат вне категорий.

В глазах Юлиуса Ару появилось недоверие.

Не глядя на меня, учитель произнёс:

— Ариенай. Маргарет, должно быть, уже приготовила завтрак. Спускайся. У нас дневной патруль.

Не знаю, как я нашла в себе силы подняться. На ватных ногах я вышла из комнаты. Дверь за моей спиной захлопнулась, и это внезапно придало мне сил. Я оглянулась и замешкалась. А затем осторожно шагнула назад и приложила к гладкой деревянной поверхности ухо.

И тут же отпрянула, зажимая его рукой. Дверь оказалась нестерпимо горячей, а треск пламени заглушал все звуки. Кто из них позаботился, чтобы я ничего не услышала? Мне ничего не оставалось, кроме как отправиться в свою комнату. Нужно было умыться и спускаться на завтрак, но вместо этого я села на кровать и обхватила колени руками.

О чем они говорят? Что думает Юлиус Ару? И что делает учитель, как отпирается? Интрижка с ученицей сама по себе была кощунством, а уж интрижка с дочерью кровного врага… Наши роды враждуют несколько столетий. Я тут же вспомнила о встрече с Шенданом. Он обещал рассказать моему отцу о том, что я учусь у одного из Ару. И тот будет страдать, представляя ужасы, которые со мной может сотворить кровник. И ему, конечно, не придет в голову, что запугивание отчислением и обвинения в глупости каким-то образом перешли в объятия, поцелуи и подарки.

Я со стоном откинулась на подушки и уставилась в потолок. За последние сутки произошло слишком много всего, и я была неспособна переварить эти события разом. Наверное, именно поэтому я снова провалилась в сон.

Когда я открыла глаза, в комнате уже было темно, а в окно барабанил дождь. Рядом раздался напряженный голос учителя:

— Проснулась?

Я подскочила на постели и обнаружила, что Ару сидит рядом со мной, уже в жилете, его сюртук небрежно брошен на спинку кровати, а портупея с пистолетами лежит прямо передо мной. Опережая мои вопросы, он сказал:

— Ты проспала весь день. Что произошло?

— А как вы попали в мою комнату? — спохватилась я.

— Ты не закрыла дверь, — ответил он. — И уснула. Я не смог разбудить тебя утром и ушел в патруль один. Твоя тварь весь день сидит на крыше. Что произошло?

Я снова ощутила легкое тянущее чувство в груди и тут же вспомнила все, что произошло за последние сутки.

— Он ушел? — прошептала я, глядя в сторону двери. — Ваш отец? Вы ему все рассказали?

— Не все, — ответил Ару, и провел пальцем по моей щеке. — Есть вещи, о которых я умолчал.

Я оперлась на спинку кровати и прошептала: