— Есть ведь и другие ученики, которые отсутствовали вчера в школе, — сказала Рейни.

— Двадцать один человек пропускал занятия по болезни, — доложил Сандерс. — Из них шестнадцать уже представили алиби в виде обеспокоенных родителей. Могу поспорить, к завтрашнему дню найдется таковое и у оставшихся пяти.

— Что с компьютерами? — спросил Куинси. — Директор Вандерзанден сказал, что Дэнни проводил много времени в Сети. Хотелось бы знать, чем он там занимался.

Сандерс окинул его проницательным взглядом:

— Подумываете о внешнем влиянии.

— Этот фактор присутствовал в нескольких случаях школьной стрельбы. И я удивлен тем, с какой легкостью Дэнни вскрыл вполне современный, как можно полагать, оружейный сейф.

Сандерс хмыкнул:

— Насчет оружейного сейфа — легко его было открыть или трудно — ничего не знаю. Знаю лишь, что Шеп хранил в нем целый арсенал. Нам еще повезло, что Дэнни не взял оттуда винтовки. Одному богу известно, что бы он тогда натворил.

— Мы знаем, почему он выбрал именно тридцать восьмой и двадцать второй калибр? — спросил Куинси.

Сандерс посмотрел на Рейни. Та покачала головой.

— Он это никак не прокомментировал, а я спросить не подумала. Наверное, потому, что их было легче всего положить в рюкзак. Пронести скрытно.

— Но ведь Дэнни ходил на охоту, так? — спросил Куинси.

— Конечно. С детских лет.

— И с оружием много времени проводил?

Рейни задумалась. Тем временем им принесли заказанное. Салат Куинси выглядел свежим и аппетитным — как-никак все свое, местное. Заказанный Рейни куриный стейк лежал в густой подливке с тающим кусочком масла. От одного лишь запаха у нее заурчало в животе, но, вооружившись вилкой, она обнаружила, что разговор уже отбил аппетит.

— Шеп обычно травит охотничьи байки, — сказала она чуть погодя. — Я знаю, что у Дэнни есть какие-то награды, но, по-моему, за стрельбу из винтовки двадцать второго калибра.

— Первое место, младшая лига, — подтвердил Сандерс. — Мы изъяли кубок в спальне.

Рейни скривила гримасу. Ей не хотелось думать о том, что чувствовали Сэнди и Шеп, глядя, как комнату их сына обыскивают эксперты-криминалисты. Или о том, какое впечатление это могло произвести на Бекки.

— Итак, Дэнни гораздо комфортнее с винтовкой, — продолжал Куинси, — но он выбирает пистолет и револьвер. Со спортом у него отношения любви-ненависти, однако же он выбирает целью преподавательницу информатики, которую предположительно обожает. Он прячется в классе, чтобы никто не мог его увидеть, но так и не уходит из здания после стрельбы. Интересно… — Он снова повернулся к Сандерсу: — Насчет школьных компьютеров…

— Ими сейчас занимаются техники, — сказал Сандерс. — Похоже, там основной компьютер и три рабочих станции. В школе есть файрвол-сервер, поэтому хорошая новость заключается в том, что, возможно, удастся установить, какая станция и в какое время посещала те или иные интернет-сайты. Теоретически к концу этой недели эксперты составят для меня полный отчет обо всех посещенных сайтах. Сегодня мне уже звонили, сказали, что с компьютерами поработали — кэш-файлы очищены, история посещений веб-браузера удалена и так далее, — так что, похоже, кто-то пытался замести следы. Впрочем, особого беспокойства техники не проявляли. Как я понял, все это можно будет найти в «кукиз» или бог знает где там еще. Они обещали заняться этим завтра утром.

— Если возникнут проблемы, у нас в Бюро есть отличные спецы по восстановлению, — небрежно заметил Куинси.

— Ну да, ну да. — Сандерс неопределенно помахал рукой — делиться уликами он явно не собирался. — Уверен, мы и сами прекрасно справимся. Доказательств у нас уже предостаточно. На данном этапе информация с компьютеров лишь подтвердит общий психологический настрой.

— У нас нет ничего, что бы связывало Дэнни с Мелиссой Авалон, — указала Рейни.

— В таком случае окружной прокурор просто выдвинет обвинения в убийстве девочек. Как по мне, так этого будет достаточно. Больше одного пожизненного еще никто не отсидел.

— Ребенок может, — рассеянно заметила Рейни и, отодвинув свой стейк, прихватила листок салата с тарелки Куинси. — Ребенок может отсидеть несколько пожизненных.

Сандерс закатил глаза.

— Как будто возраст имеет в наше время какое-то значение… У нас и так уже скоро вырастет целое поколение несовершеннолетних психопатов. Или я не прав, Куинси? Семьи, в которых работают оба родителя, порождают кучу суперхищников, лишенных сочувствия и не знающих раскаяния. Пострелял в «Нинтендо» — пострелял на улице. Убил беременную женщину и побежал домой смотреть по телевизору «Багз Банни». В «Нью-Йорк таймс» была целая статья на эту тему.

— Я бы не стал верить всему, что пишут в газетах, — сказал Куинси.

— Почему нет? Я читал эту статью в начале девяностых — и сколько мы имеем с тех пор случаев стрельбы в школе?

— С полдюжины, не меньше, — мягко сказал Куинси, — но девяносто восьмой школьный год по-прежнему остается одним из самых безопасных в этом отношении.

Сандерс наградил Куинси скептическим взглядом, который агент ФБР выдержал с присущим ему спокойствием.

— В девяносто втором — девяносто третьем учебном году, — продолжал он, — который, я уверен, как раз таки и входит в указанные в статье временные рамки, число летальных исходов равнялось пятидесяти пяти. Но это до того, как в стране случился всплеск школьных расстрелов. В девяносто шестом — девяносто седьмом учебном году таких расстрелов произошло целых три. И тем не менее число летальных исходов за этот год составило сорок человек: налицо почти тридцатипроцентное снижение. По правде сказать, школьное насилие во многом схоже с авиапроисшествиями — событие трагическое, шокирующее, выходящее на первые полосы газет, но совершенно не индикативное в общей массе. Детям по-прежнему безопаснее находиться в школе — и в самолетах, — нежели в семейном минивэне.

— Но опять же чудесным образом, само собой, это никогда не прекратится, — возразила Рейни, забирая гренку из салата Куинси и отвечая ему твердым взглядом. — Вначале, возможно, такого рода инциденты можно было списать как некую фазу, но это длится уже несколько лет. Один расстрел — страшно. Но семь — это уже попросту ужасно.

— Ситуация тревожная, — согласился Куинси, — но нам не следует терять перспективы. Общее количество детских уголовных преступлений за последние пять лет заметно снизилось. А когда мы активизировали борьбу с наркотиками и бандами, в школах стало гораздо безопаснее. Это хорошая новость… С другой стороны, — добавил он, заметив скептицизм на лицах коллег, — среди тинейджеров встречаются ребята крайне жестокие и безжалостные. И к сожалению, СМИ извращают этот факт. «Нормальный парень застрелил десять человек». «Идеальная семья расстреляна четырнадцатилетним сыном». Это ведет нас к безудержной паранойе и, если мы не проявляем благоразумия, возникающему у всех без исключения детей страху. Правда, однако, заключается в том, что в подавляющем своем большинстве совершающие эти преступления дети отнюдь не являются «нормальными». Некоторые страдали известными психическими расстройствами и должны были проходить лечение. Даже те, кто не наблюдался у врачей, испытывали, вероятно, реактивное нарушение привязанности, что облегчало им планирование и совершение убийства.

— Что еще за нарушение привязанности? — спросил Сандерс.

— Отсутствие тесного эмоционального контакта с родителями, — тут же ответила Рейни, потом пожала плечами и забрала у Куинси еще немного салата. — В колледже изучала психологию. Еще кое-что помню.

— Очень хорошо, — одобрительно кивнул Пирс и, нахмурившись, пододвинул тарелку с салатом к себе. Рейни слямзила у него еще одну гренку. Он лишь вздохнул и пояснил:

— Всем нужен эмоциональный контакт. В теории, будучи детьми, мы тесно связаны с родителями. Мы плачем, наши родители отвечают на наш плач тем, что кормят нас, и мы решаем, что наши родители — хорошие люди и любят нас — вот и контакт. По мере того как мы взрослеем, наши контакты расширяются, распространяясь на все остальное общество, помогая заводить добрых друзей, соседей, супругов и так далее. К несчастью, наладить подобный контакт удается не всем детям. Ребенок плачет — его бьют. В этом случае, вместо того чтобы научиться доверять или заботиться о других, ребенок становится эгоцентричным, постоянно врет, манипулирует окружающими, оказывается не в состоянии испытывать эмпатию. Главным образом мы можем наблюдать этот феномен у оставленных детей или тех, что подвергаются жестокому обращению. Отсутствие эмоционального контакта, однако, случается и в «благополучных» семьях. Просто не столь часто.