Рейни направилась в кухню и открыла холодильник. Все ее запасы состояли из двенадцати бутылок «Будвайзера», фунтовой упаковки сыра «тилламук» и квартового пакета молока с истекшим сроком годности. Она закрыла холодильник и прошла на веранду.

Вокруг темнела стена леса. Луна шла на убыль, и верхушки сосен были почти неразличимы на фоне бархатистого ночного неба. От прохладного ветерка по коже побежали мурашки, и она, поеживаясь, обхватила себя руками.

Затем прогулялась вокруг веранды. Раз, другой…

Почему ты не рассказала мне про дробовик? Почему ты не сказала, что дробовик пропадал?

Не сказала, потому что не могла. Начать с того, что ей вообще не следовало навещать Куинси. От него исходило ощущение такой силы… Все эти морщинки на лице… Рейни даже поверила, что нет ничего такого, что она не могла бы сказать ему и с чем бы он не справился. А она так устала в эти дни.

Но были вещи, рассказать о которых ему она не могла. И с ее стороны было наивностью думать, что разговором все и закончится. Куинси не из тех, кто довольствуется малым. Черт бы его побрал. Когда он схватил ее, у нее перехватило дыхание, а в животе как будто развернулись и захлопали крошечные крылья.

Их разделял всего один дюйм. Один дюйм, и он прижал бы ее к себе. Она могла бы провести пальцами по морщинкам на его лице. Могла бы испытать стальную крепость его рук и ног. Она могла быть просто женщиной, а он — просто мужчиной, и, может быть, так было бы легче для всех.

Он бы уснул, а она выскользнула из комнаты. От старых привычек так скоро не избавишься.

Рейни вернулась в дом. Прошлась по комнатам, переворачивая лицом вниз фотографии матери. Но этого оказалось мало. Сегодня ей всего было мало.

В конце концов Рейни свернулась на диване, не раздеваясь, сморенная усталостью. Она снова думала о Куинси — как пристально, испытующе он смотрел на нее. Она думала о Чарли Кеньоне и Дэнни О'Грейди и обо всем том, что не давало ей покоя.

А потом уснула.

Часом позже Рейни с криком проснулась. На полу перед ней лежало, раскинувшись, тело матери, и кто-то стоявший на задней веранде смотрел прямо на нее. Человек в черном! Человек в черном!

Рейни метнулась в спальню. За оружием. Служебный «глок» забрали криминалисты, и ей пришлось рыться в шкафу, пока она не нашла в обувной коробке старый девятимиллиметровый. Нашла — и пулей вылетела в ночь. Но на веранде уже никого не было. Холодно и пусто. Никакого человека в черном. Никого. А может, ей все только привиделось? Очередной кошмар.

Поеживаясь от холода, Рейни вернулась в дом и завернулась в шаль. Глядя в белый потолок гостиной и говоря себе, что никакой крови там нет.

Ты слишком умна, Рейни, чтобы поступать так с собой.

Похоже, не так уж и умна, потому что ночь никак не кончалась.

Около пяти она наконец уснула, а в половине седьмого очнулась от пронзительного телефонного звонка. С другого конца до нее донесся отчаянный голос Сэнди О'Грейди:

— Мне нужно поговорить с этим фэбээровцем. Господи, Рейни, я не знаю, что еще делать…

Рейни поднялась. Начинался еще один день.

Двадцать минут спустя, подойдя к своей патрульной машине, она увидела под «дворниками» клочок бумаги. Всего два слова: Сдохни, дрянь.

Рейни скомкала записку и бросила в траву.

Эд Фландерс работал барменом тридцать пять лет. Хотя и не собирался. Вначале это было всего лишь чем-то вроде разового ангажемента, ни к чему не обязывающей летней работенкой, позволявшей клеить девчонок и класть в карман приличные чаевые. Он спускался по орегонскому побережью, держа курс на Лос-Анджелес, где намеревался заняться серьезным делом. Болтаясь по Сисайду, увидел объявление с предложением работы и подумал — а почему бы и нет?

Было это давно.

Первое время Эд говорил себе, что остался ради искусства. Курортный городок предлагал вполне достойную театральную программу, а проезжающих туристов хватало для ее финансирования. Каждое лето он проходил прослушивание на главную роль и работал, собирая материал для резюме. Потом, убедившись, что выше роли Третьего крестьянина ему никогда не подняться, Эд сказал себе, что остался по финансовым соображениям. За бурные летние месяцы бармен делал неплохие деньги. Время шло, ему стукнуло тридцать, и он решил, что остался по соображениям выгоды, потому что познал наконец радости доброго гостиничного менеджмента. Истинная же причина заключалась в том, что к тому времени Эд встретил Дженни и заглотил крючок.

Эд Фландерс и не заметил, как пролетели десятилетия, и вот он уже дедушка, а хорошенькая малышка Дженни по-прежнему любовь его жизни.

У него не было причин жаловаться на жизнь.

До позавчерашнего дня. Когда тот парень вошел в бар и заказал «крылышки буффало». А заодно и довел до белого каления Даррена, хотя, видит бог, для этого не так уж много и надо.

Тот парень… Как он говорил о бедных девочках и обо всем, что случилось в Бейкерсвиле…

За свою жизнь Эд Фландерс встретил много людей, и тот парень его достал.

Не вопросами, решил он через какое-то время. Весь город тогда только и говорил о стрельбе в школе, случившейся полтора часа назад. Кто-то говорил, что знает Шепа лично. У многих там были родственники.

Да, люди судачили о стрельбе. В барах, в церквях, на улице. Но лишь немногие местные — о посторонних и говорить нечего — полоскали имя молодой заместительницы Шепа. Лори… Лиз… Лоррейн. Лоррейн Коннер. Ее даже по телевизору не показали. Там выступили мэр и какой-то детектив из полиции штата по фамилии Сандерс.

Откуда же этот парень узнал про Коннер?

Что еще хуже, почему Эду Фландерсу казалось, что он уже видел его раньше? Было что-то такое в его глазах… Или губах? Убрать бы с него годков да, может быть, сделать волосы помягче…

Жаль, память уже не та.

Странный, неприятный незнакомец. Зашел в бар и все испортил.

Эд сразу проникся к нему неприязнью. И недоверием. Вот только не знал, что с этим делать и как быть.

Расслабиться он позволил себе только в комнате отеля. Наконец-то. Черт, как же он устал. Вся эта суета последних дней… А сколько еще надо сделать! Те, что думают, будто убить легко, наверняка ничего такого сами не пробовали.

Порывшись в карманах, он достал целлофановую упаковку с таблетками. Оторвал край, выдавил на ладонь четыре травяные диетические пилюли, проглотил одну за другой и запил водой. Голова немного закружилась от кофеина, но сегодня ему требовалось взбодриться.

Сделано многое, но многое еще осталось.

Прошлой ночью он едва не завалил все дело. Лоррейн Коннер выглядела такой замотавшейся, когда заявилась домой; ему и в голову не пришло, что она может проснуться. Он преспокойно пробирался из ее спальни на заднюю веранду, и вдруг эта женщина слетела с дивана, как какая-нибудь банши[115].

Ну и жуть. Он едва успел перемахнуть через перила и уже ломанулся было в лес, но что-то в ее поведении заставило остановиться. Она вела себя неестественно и выглядела соответственно, смотрела на что-то, чего там и не было вовсе. Секундой позже он понял. Коннер все еще спала и в своем спутанном сне гонялась за каким-то фантомом. Может, он спровоцировал некое видение. Может, сама ночь превратила ее в чокнутую лунатичку. Откуда ему знать. Он спрятался в своем укрытии и просто отсиделся. Через какое-то время она вернулась в дом, а он поспешил убраться.

Тогда-то голова и пошла кругом. Он даже рассмеялся, громко и пронзительно, как маньяк в кино. Надо бы поосторожнее. Контроль терять нельзя.

Уж во всяком случае сейчас.

Как-никак сегодня похороны. А потом…

Да, он умен. Очень умен. И в недалеком будущем Лоррейн Коннер получит возможность лично в этом убедиться.