Судя по всему, он решил использовать последние месяцы жизни, чтобы раскрыть правду. Так считало ФБР.

Энн Маргарет придерживалась несколько иной версии.

— Ведь тебе, Мелани, предстояла встреча с приемной семьей, словно ты никогда их не видела. Как и предсказывал Джейми, ты моментально «узнала» мать. То же самое с Брайаном. Ты даже вполне доброжелательно приняла Харпера и всегда очень его защищала. Потом родители познакомили тебя с Джейми. Помнишь, как ты отреагировала, Мелани? Это же был твой настоящий отец. Человек, который специально увез тебя из страны, чтобы успокоить Харпера и уберечь тебя. Человек, который посвятил несколько лет твоему воспитанию, а затем из любви к Патриции снова отдал Стоуксам. А ты взглянула на него и отпрянула. Испугалась. Думаю, он всегда помнил тот момент, милая. Поэтому Джейми ни за что бы не остановился, видя, как ты обожаешь Харпера, в то время как настоящий отец внушает тебе страх. Некоторые вещи для мужчины куда сильнее рака. Одна из них — любовь.

— Когда я был ребенком, — читал Новый Завет священник, — то, бывало, разговаривал, как ребенок, рассуждал, как ребенок. Теперь же, когда я стал мужчиной, то оставил детство. Сейчас мы видим все как бы сквозь тусклое стекло, тогда же увидим все лицом к лицу. Сейчас мое знание несовершенно, тогда же мое знание будет полным, подобно тому, как знает меня Господь. Пока же остаются эти три: вера, надежда, любовь, но самая великая из них — любовь.

Это был сигнал для Мелани. Она встала и взяла урну. Удивительно тяжелую, солидную и одновременно ничтожную по сравнению с тем, кем Джейми был на земле. По кивку священника сняла крышку.

«Почему мы никогда не встречались с глазу на глаз, Джейми? Так многое хочется у тебя спросить. Так многое хочется понять… Твою безумную любовь и неустанную заботу… твою неодолимую ненависть. Знаю, ты меня любил и сделал то, что считал лучшим. Пожертвовал собой ради меня, ради моей матери, и поэтому я люблю тебя, Джейми О'Доннелл, и все тебе прощаю. Покойся с миром, да благословит тебя Господь».

Мелани опрокинула урну. Пепел поплыл в сыром туманном воздухе, кружась и исчезая в морских волнах.

Патриция и Энн Маргарет первыми пошли обратно к дороге. За ними двинулись Брайан и Нейт, о чем-то тихо переговариваясь голова к голове. Мелани плелась позади, стараясь не чувствовать себя одинокой, но ничего не получалось.

Все вместе дошли до стоянки, где оставили три своих автомобиля. Мелани увидела, что рядом припаркована четвертая машина. И, словно читая ее мысли, мужчина в темном костюме, прислонившийся к пассажирской дверце, поднял голову и посмотрел прямо на нее.

Мелани рванула к нему, не обращая внимания на окружающих.

— Дэвид!

В последний момент затормозила, вдруг почувствовав смущение и неуверенность. Риггс в темно-синем костюме выглядел очень официально. Но потом его лицо смягчилось, глаза загорелись, и у Мелани ослаб узел в груди.

— Привет, — сказал он.

— И тебе привет.

— Прекрасная церемония.

— Ты слышал?

— Да, но не хотел прерывать.

— Мог бы и прервать, — тут же выпалила она. — Я бы не возражала.

Дэвид ласково улыбнулся и провел пальцем по ее щеке. Мелани закрыла глаза, упиваясь его прикосновениями, а когда снова открыла, увидела, что кончик его пальца мокрый. Риггс смахнул ее слезы.

— Все еще расследуешь дело моего отца? Скажи прямо — ты здесь только по служебным обязанностям? Ты меня просто убиваешь…

— Расследование закончено.

— Правда?

— Абсолютная. Сегодня утром передал генеральному прокурору окончательный отчет. Я свободный человек, Мелани Стоукс. Вот и решил немедленно тебя разыскать.

— Ах, Дэвид… — прошептала она, не находя слов. — Ах, Дэвид… — попробовала еще раз.

Плюнула на красноречие и бросилась к нему на грудь. Он стиснул ее в объятиях.

— Я скучал по тебе.

— Я тоже.

— Очень переживал за тебя.

— Знаю, знаю.

Дэвид вдруг вздернул голову, глаза похолодели.

— Начал принимать лекарства, — торопливо выпалил он. — Стало легче ходить, двигаюсь теперь получше. Получил повышение по службе. Так что работой обеспечен. Прости меня, Мел, что не смог уберечь тебя, что не сделал для тебя все, что следовало.

— Дэвид, я люблю тебя.

Он замолчал и прижал ее к себе. Потом пробормотал:

— Слава Богу. Мой отец сказал, что я, вероятно, сам все запутал, и должен был давным-давно вас познакомить. Неважно. Не берусь утверждать, что понимаю его мотивы. Если честно, подозреваю, что после восторженных рассказов о тебе он вознамерился сам за тобой приударить.

— Правда? Моя мама постоянно спрашивает, когда ты снова нас навестишь. А Энн Маргарет советует ей держать язык за зубами и заниматься собственными делами. Не этим двум давать мне советы насчет мужчин.

— Оправданная позиция, — засмеялся Дэвид.

— Скажи мне это, черт возьми! — схватила его за лацканы Мелани. — Пусть я буду выглядеть стервой месяца, но я должна это услышать. Немедленно!

— Я люблю тебя, Мелани. Хочу жить с тобой, завести парочку детишек и стареть вместе. Хочу провести с тобой каждый день своей жизни.

Мелани утонула в надежных объятьях. Узел в груди растаял без следа. Туман последних недель спал с глаз. Теперь она представляла настоящее и будущее совершенно отчетливо. Себя, Дэвида, возможно, двоих детей. А еще золотистого ретривера.

Семью. В конце концов свою собственную семью.

Забавно, но в глубине душе увидела сияющих Джейми О'Доннелла и четырехлетнюю Меган, наконец обретшую счастье.

— Да, — прошептала Мелани Стоукс.

В одиннадцать лет я узнала, что у боли есть вкус. И у каждого он свой.

Сегодня моя боль отдавала апельсинами. Мы ужинали в «Скампо». Угловой столик. Фешенебельная улица за окном. Ненавязчивые официанты молчаливо разливают шампанское. Три фужера для меня. Два для мужа. На белоснежной льняной скатерти — тарелки со свежей выпечкой и моцареллой. Чуть позже подадут домашнюю лапшу с горошком, обжаренной панчеттой и легким сливочным соусом. Любимое блюдо Джастина. Первый раз он попробовал его лет двадцать назад, когда был по делам в Италии, и с тех пор обязательно заказывал в хороших итальянских ресторанах.

Я отпила шампанского, поставила фужер и посмотрела на мужа.

Он улыбнулся. Лучики морщинок разошлись от уголков глаз. Короткие русые волосы серебрились на висках, но Джастину это шло. Он с небрежной элегантностью умудрялся сочетать потертые рабочие ботинки и дорогие классические рубашки. Стоило ему появиться в каком-нибудь баре, и женщины невольно оборачивались. Впрочем, мужчины тоже — оценивали соперника.

— Не хочешь есть? — спросил муж.

— Подожду, когда лапшу принесут.

Он опять улыбнулся, и я мысленно перенеслась на белый песчаный пляж, почувствовала солоноватый бриз. Второе утро нашего медового месяца. Мы не выходили из бунгало, нежась в мягких хлопковых простынях. Джастин кормил меня апельсинами, и я аккуратно слизывала липкий сок с его мозолистых пальцев.