— Нет, милая, когда мне было четыре, моя мама не уходила.
Ри кивнула.
— Вы счастливая.
Выйдя из комнаты, она заметила стоящего в коридоре отца и бросилась в его объятия.
Они долго стояли, обнявшись. Четырехлетняя девочка крепко обхватила отца тоненькими, как тростинка, руками, и Ди-Ди слышала, как он шепчет ей что-то, бережно поглаживая по дрожащей спинке.
Она могла понять, что Кларисса Джонс одинаково сильно любит обоих своих родителей. И не в первый раз спрашивала себя, почему столь многим родителям бывает недостаточно такой вот полной, безоговорочной любви их ребенка.
Они собрались минут через десять после того, как Марианна уже проводила Джейсона и Ри из здания. Каждый из троих высказал свое мнение.
— В ночь со среды в дом кто-то вошел, — начал Миллер. — Очевидно, у него вышел спор с Сандрой. Малышка Ри думает, что это был ее отец. С ее стороны это, конечно, только предположение. Она услышала шаги и решила, что отец вернулся с работы.
Ди-Ди уже качала головой:
— Она не все нам сказала.
— Не все, — согласилась Марианна.
Миллер сердито посмотрел на женщин.
— Ри вставала с кровати, — продолжала Ди-Ди. — Поэтому и старалась убедить нас, что не вставала.
— Она встала с кровати, — подхватила Марианна, — и увидела что-то, о чем пока не готова нам сказать.
— Своего отца? — с сомнением добавил Миллер. — Но она же так обнимала его…
— В любом случае он ее отец, — мягко заметила Марианна. — И она жутко напугана всем происходящим в доме.
— Тогда почему он согласился, чтобы с нею поговорили? — возразил Миллер. — Если она видела, как отец дерется с матерью, Джейсон вряд ли позволил бы ей дать показания.
— Может, он не видел ее, — пожала плечами Ди-Ди.
— Или посчитал, что она ничего не скажет, — добавила Марианна. — Дети с раннего возраста понимают, что есть семейные секреты. Они видят, как родители врут соседям, чиновникам, родственникам — «нет, всё в порядке, я просто упал с лестницы», — и усваивают эту ложь до такой степени, что она становится чем-то вроде второй натуры, столь же естественной, как дыхание. Детей очень трудно убедить дать показания против родителей. Для них это словно прыгнуть в глубокий бассейн и не задержать дыхание.
Ди-Ди вздохнула и пробежала глазами по своим записям.
— Для ордера этого недостаточно, — заключила она, предлагая двигаться дальше.
— Недостаточно, — согласился Миллер. — Нам нужен револьвер с дымящимся дулом. Или хотя бы тело Сандры Джонс.
— Что ж, тогда нужно поторопиться, — предложила Марианна. — Говорю вам, девочка что-то знает, но старается не знать это. Еще несколько дней, может быть, неделя, и вы уже ничего из нее не вытянете, особенно если она проведет все это время со своим дорогим папочкой.
Она принялась собирать игрушки. Миллер и Ди-Ди отвернулись. В этот момент на поясе у последней пискнул пейджер. Сержант взглянула на дисплей. Нахмурилась. Какой-то детектив из полиции штата. Вот так. Стоит только немного пооткровенничать с прессой, и уже все предлагают свои услуги. Подумав, она приняла самое разумное решение — не обращать внимания, — и вслед за Миллером направилась в отдел убийств.
— Мне нужно знать, откуда взялся этот Джейсон Джонс. Весь такой хладнокровный, собранный… Работает репортером, сидит на четырех миллионах и, по словам дочери, даже не завел лучшего друга. Ради чего он живет?
Миллер пожал плечами.
— Дать задание двум детективам — пусть пороются в его прошлом, — продолжала Ди-Ди. — И пусть копнут поглубже. Я хочу знать о них все, о Сандре и Джейсоне Джонс. Все, от и до. Уверена, что-нибудь да вылезет.
— А мне нужен его компьютер, — проворчал Миллер.
— По крайней мере, у нас есть его мусор. Новости насчет него имеются?..
— Ребята им занимаются. Через пару часов представят рапорт.
На лице Ди-Ди проступило встревоженное выражение.
— Миллер…
— Что?
— Я точно знаю, что девочка видела что-то той ночью. И вы тоже это знаете. А что, если теперь об этом знает также и преступник?
— То есть Джейсон Джонс?
— Или Эйдан Брюстер. Или неустановленный субъект номер триста шестьдесят семь.
Миллер ответил не сразу, но и на его лице проступило беспокойство. Марианна Джексон была права: Ри могла грозить опасность.
— Пожалуй, нам стоит поторопиться, — мрачно заметил он.
— Пожалуй, что да.
Глава 15
Прошлой ночью мне снилась Рэйчел. Она все твердила «нет, нет, нет», но я нашел нужные слова, и «нет, нет, нет» поменялось на «да, да, да».
«Я не виноват, — говорил я во сне. — У тебя такие чудные груди. Бог не дал бы их тебе, если б хотел, чтобы я тебя не трогал».
Потом я тискал и крутил ее соски между пальцами, а она откинулась на спину и тяжело дышала, и я понял, что победил. Конечно, победил. Я ведь сильнее и умнее. Я поглаживал ее, терся об нее и умасливал, как мог, — и он наступил, тот волшебный миг, когда я вошел в нее глубоко-глубоко, и она вроде бы даже пустила слезу, но это было уже неважно. Она ерзала и стонала, потому что я делал ей хорошо.
В этом сне было все. Ее ноги сплетались на моей спине. Ее груди терлись о мою грудь. Я хотел ее. Господи, как же я хотел ее. А потом…
Потом я проснулся. Один. Заведенный на всю пружину. И злой как черт. Хоть на стенку лезь.
Скатился, отдуваясь, с кровати. Добрался до душа. Включил погорячее. Чтоб обжигало. Встал под струю и кончил вручную. Если тебе двадцать три и ты состоишь на учете как извращенец, то другой возможности тебе не дано. Довольствуйся малым.
Вот только не получается. В мыслях я с ней. Я могу трогать ее, пить ее вкус. Ее, девушки, которую я всегда хотел. Девушки, которая никогда не будет моей.
Так что я сгонял в руку. Как же паршиво… Как мерзко… Там, с Рэйчел, — чистота и беспорочность. Здесь, под душем, — грязь и извращение. Натуральная похоть, ни больше ни меньше.
Так или иначе, я с нею справился. Помылся. Вытерся.
Я одеваюсь, не включая свет и не глядя в зеркало, и, не успев даже выйти из дома, знаю — день будет паршивый. Сущее дерьмо. Моему тихому, незаметному существованию пришел конец. Остается только ждать, кто нанесет смертельный удар.
Прошлым вечером Коллин закончила наше милое свидание, порекомендовав продолжать все как есть. Разумеется, полиция еще нанесет мне визит. Обижаться на них не надо. И, разумеется, я могу в любой момент, как только сочту это необходимым, попросить адвоката. Имею на то конституционное право. Но зачем, я ведь в полном порядке… Образцовый фрик, пример успешного исправления. Не сдавайся без боя, держись — такой вот ее совет.
А понимать надо так: лучше остаться, чем бежать. Спасибо большое, до этого я уже и сам додумался.
И вот иду на работу. Полвосьмого утра. Я в синем комбинезоне, голова под капотом старенького «Шеви», снимаю свечи зажигания. Посмотри на меня, Джо Шмо[164], я сражаюсь за правое дело. Да уж, конечно.
Проверяю, меняю, подтягиваю. И делаю вид, что мои перепачканные маслом руки совсем не трясутся, живот не стянуло канатами, и я не загнал себя до такого состояния, что впервые в жизни молюсь, чтобы здесь не появилась какая-нибудь особа женского пола, поскольку за дальнейшее я не отвечаю. Я завелся. Завелся по полной, а еще ведь и девяти нет.
В магазине у Вито радио. Настроено на какую-то местную станцию. Музыка из восьмидесятых и девяностых. Много Бритни Спирс и Джастина Тимберлейка. Четверть десятого, время новостей. Первое официальное сообщение об исчезновении женщины в Южном Бостоне. Молодая замужняя учительница шестого класса исчезла посреди ночи, оставив дома маленького ребенка. Расследование ведет какая-то женщина-детектив.
Какая-то женщина-детектив — надо же…
Заканчиваю с «Шеви», перехожу к «Субурбану» — ему нужны новые задние тормоза. Парни уже переговариваются вполголоса.
— В Южке? Быть не может.
— Наркотики. Точно наркотики. Как всегда.
— Не. Это муж. Двенадцать к одному, парень замутил на стороне, а алименты платить не хочется. Придурок.
— Надеюсь, на этот раз его возьмут за шкирку. Помните того, в прошлом году? У него две жены пропали без вести, а дело так и не пришили…
И дальше в таком же духе. Я молчу. Долбаюсь с нестандартной гайкой, потом разбираюсь с двумя задними покрышками. У старого хрена колодочный тормоз. Вот же говнюк.
Смутно улавливаю шепоток… кивки… Моментально краснею, язык к небу присыхает. И тут только понимаю, что кивают не в мою сторону. Все смотрят в офис, где Вито уже стоит с двумя копами.
Забраться бы в «Субурбан». Зарыться в эту кучу железа, пластика и хрома. Но нет — прохожу вперед, снимаю передние покрышки, как будто проверяю заодно и дисковые тормоза, хотя в листке заказа это не значится.
— Ты же пример образцового исправления, — бормочу себе под нос. Но теперь мне и самому в это не верится.
Заканчиваю с «Субурбаном». Копы ушли. Смотрю на часы — скоро утренний перерыв. Иду за пакетом с ланчем и вижу — у моего шкафчика стоит Вито, скрестив руки на груди.
— В мой офис, — рявкает он. — Быстро.
Я не спорю. Стягиваю синий комбинезон — судя по физиономии Вито, он мне больше не понадобится. Босс молчит, но глаз с меня не спускает — следит, чтоб в его смену ничего такого не случилось.
Переоделся, почистился, стою перед ним — пакет с ланчем в руке, кофта на плече. Вито наконец хмыкает, поворачивается и идет к себе. Знает, что я — отрезанный ломоть. Он не против взять на работу бывшего зэка. Работа у него тихая, глаз общественности никто не мозолит, а поскольку сам он парень здоровый, плотный, то считает, что такого, как я, всегда в узде удержит. По правде говоря, Вито временами даже добрым бывает. Черт его знает — может, он думает, что, беря на работу уголовника, исполняет свой гражданский долг. Принимает неприкасаемых и перековывает их в полезных членов общества. Ну и все прочее в таком духе. Не знаю.
Стою и думаю, что так, как сейчас, Вито на меня еще никогда не смотрел. Руки скрещены на груди, на лице — разочарование вперемешку с отвращением. В офисе тесно. Он садится за пыльный стол. Я стою — другого стула здесь нет. Вито достает чековую книжку и берет ручку.
— Приходили из полиции, — сухо говорит он.
Киваю. Потом вижу, что он даже головы не поднял, и добавляю:
— Я видел.
— Женщина пропала. Да ты наверняка и сам слышал в новостях, — бросает на меня взгляд.
— Слышал.
— Интересовались, не у нас ли ее машину обслуживают. Спрашивали, встречалась ли она или ее четырехлетняя дочка с тобой.
Молчу.
— Ты как, Эйдан? — рявкает Вито.
— В порядке, — шепчу я.
— Ходишь на эти свои собрания, выполняешь программу?
— Да.
— Выпиваешь? Пропускаешь глоток, а? Говори правду, потому что я все равно узнаю. Это мой город. И Южный — мой бизнес. Нагадил кому-то — считай, нагадил мне.
— Я чист.
— Серьезно? А полиция так не думает.
Я заламываю руки. Не хочу, но… Самому за себя стыдно. Мне двадцать три, а я чуть ли не пресмыкаюсь перед этим здоровяком, который может вырубить меня одним движением своей широченной лапы. Он сидит. Я стою. У него власть и сила. Я давлю на жалость.
В этот момент я ненавижу собственную жизнь. Ненавижу Рэйчел, потому что не будь она такой красивой, такой зрелой, такой такой, ничего бы, может, и не случилось. Может, мне стоило запасть на какую-нибудь оторву-чирлидершу или даже щербатую девчонку из местной закусочной… Не знаю. В общем, найти кого-то по себе. Ровню. Кого-то, кого, по мнению приличного общества, может трахать девятнадцатилетний парень. И тогда бы я не оказался в таком дерьме. Тогда бы у меня был шанс стать настоящим мужчиной.
— Я этого не делал.
Вито хмыкает и всматривается в меня маленькими, как бусинки, глазками. И меня начинает воротить от этого его высокомерия. Я же прошел через дюжину детекторов лжи — и ничего… Нет, этой жирной, толстошеей обезьяне меня не сломать. Черта с два.
Я отвечаю на его взгляд. Держу. Не отвожу глаза. Он видит, что я зол, но его это лишь забавляет, а меня еще больше заводит. Сжимаю кулаки и думаю про себя, что, если вот сейчас что-то не поддастся, врежу по роже. А может, и не по роже. Может, долбану по стене. Или не по стене. По окну. Разобью в кровь руку и тогда опомнюсь, очнусь под симфонию ломаных костей и резаного мяса. Вот это мне и надо: хорошенько встряхнуться, чтобы вынырнуть из кошмара.
Вито щурится, потом снова хмыкает и вырывает чек.
— Расчет за неделю. Бери. Свободен.
Держу руки внизу. Повторяю:
— Я этого не делал.
Вито только качает головой.
— Неважно. Ты здесь работаешь. Ее машину здесь обслуживали. У меня тут бизнес, а не шоу уродов. У меня нет времени за тобой прибираться.
Он кладет чек на стол и подталкивает ко мне одним пальцем:
— Бери. Или не бери. Так или этак — ты свободен.
Конечно, я беру. Уходя, слышу, как Вито орет на других механиков, чтоб работали, а не пялились. Слышу, как кто-то что-то шепчет.
А ведь это еще не конец, понимаю я. Сейчас Вито расскажет им, этим троим парням, что они работали с извращенцем. А теперь пропала женщина, и парни начнут прикидывать, что к чему, и у них вдруг получится, что два плюс два будет пять.
Рано или поздно они придут за мной. Скорее рано.
Я и сам пытаюсь сообразить, что и как, но голова разламывается, и в висках грохочет тяжелый, надрывный пульс.
Бежать? Арестуют. Арестуют и упрячут до конца дней.
Остаться? Эти тупицы мне кости переломают, а то и кастрируют.
Решаю бежать, но потом понимаю, что не получится. Даже с чеком от Вито деньжат у меня всего ничего. Я чувствую, как нарастает, нарастает тревога. Я уже почти бегу по улице, и меня гонит запах цветочного парфюма какой-то цыпочки. Быстрее, быстрее. Я бегу, и в нос бьет этот ее аромат, а в голове вертятся непотребные мысли и образы. Я не выдержу. Не справляюсь.
История с образцовым исправлением вот-вот лопнет и рассыплется. Это уж точно. Этот парень просто лопнет.
