— И что теперь?

Рейни замялась. При всех ее благих намерениях ответ давался нелегко. Она откашлялась, но голос все равно прозвучал с хрипотцой:

— На прошлой неделе мэр попросил меня уйти.

Куинси болезненно поморщился.

— Знаешь, — быстро добавила она, — людям почему-то не очень нравится, когда у копа труп под крыльцом. А тут я даже на Сандерса произвела впечатление… Теперь главный — Люк. У него получится.

— Можно переехать, начать где-то в другом месте.

— Нельзя, если я признаю себя виновной. Такие вещи на собеседовании объяснить не так-то просто. «Ваша самая большая слабость?» — «Э, когда я вышла из себя в последний раз, то застрелила человека». — Она покачала головой.

— Так ты поэтому хочешь признать себя виновной? — бесстрастно спросил Куинси. — Чтобы еще сильнее себя наказать?

— Я убила человека!

— Который изнасиловал тебя и застрелил твою мать — и все в течение сорока восьми часов. Налицо посттравматический синдром. Состояние диссоциации. Психологи воздействуют на присяжных не какими-то магическими заклинаниями. Это всё реально существующие синдромы. Они подтверждены документально и хорошо известны. Это тебе любой адвокат скажет. Тебе было семнадцать. Ты была напугана. И Лукас пришел не в гости. Твой адвокат прав — ни одно жюри присяжных не признает тебя виновной. И почему двенадцать посторонних людей должны верить тебе больше, чем ты сама?

Рейни молчала. К горлу снова подкатил комок. Опустив голову, она старательно изучала трещины в тротуаре.

— Если ты и впрямь хочешь жить и двигаться дальше, — мягко продолжал Куинси, — то так и сделай. Прости себя. Иди на суд и дай присяжным шанс также простить тебя. Ты хороший человек. Отличный работник. Любой в Бейкерсвиле так скажет. Спроси Сандерса. Спроси Люка. Спроси меня. Я — надменный федерал, и я почту за честь работать с тобой.

— А-а, заткнись, Куинси, не то я сейчас расплачусь. — Рейни промокнула уголки глаз и громко шмыгнула носом. Черт бы его побрал.

— Что ты собираешься делать?

— Ты меня почти убедил.

— Конечно. Я же эксперт.

— А вот мне еще многому надо учиться.

— Рейни…

— Нет, не говори ничего.

— Откуда ты знаешь, что я хочу сказать? — Пирс попытался дотронуться до нее — она отступила и покачала головой.

— Оттуда! Знаю, и всё. Для человека, столько всего видевшего, у тебя удивительно романтический взгляд на жизнь. Но так не бывает, так что и не говори ничего. — Рейни подкрепила свои слова решительным жестом.

— Хочу пригласить тебя на обед, — спокойно сказал он.

— Какая ж ты задница!

— Обещаю ло-мейн с зеленым чаем. Надеюсь, в этот раз поедим оба.

— Ради бога, Куинси, ты же не собирался оставаться. Ты — агент. Ты любишь свою работу. И делаешь ее хорошо. Я — всего лишь остановка на пути.

— Я могу задерживаться где хочу. У больших «шишек» есть кое-какие преимущества.

— И зачем тебе это надо? Интересно посмотреть, как я буду расплачиваться чеками по безработице?

— Рейни…

— Это правда, и мы оба это знаем! Ты… ты — Куинси. Ты знаешь, кто ты такой и куда идешь, и это замечательно. Но я — это я. И я ничего не знаю. Мне нравилось быть копом. Да, нравилось. Теперь же… Я не представляю, что делать дальше. Мне нужно разобраться. И пройти через суд. Я не могу все это делать, зная, что ты за мной наблюдаешь. Одно дело быть коллегой, и совсем другое — нахлебником.

— Рейни, — раздраженно оборвал ее Куинси и тут же заговорил по-другому, искренне и твердо, — я скучал по тебе эти две недели. Чуть с ума не сошел. Мне никто не грубил, все были вежливы, а я едва не срывался. Мне нужна была ты.

Рейни снова покачала головой. Ну как же с ним тяжело… Ее тянуло к нему. А если откровенно — влекло со страшной силой. Ее преследовал аромат его одеколона. Она хотела опереться на него. Хотела, чтобы он обнял ее. Как тогда, той ночью. Это воспоминание было одним из ее сокровищ.

Но Рейни знала — ничего не получится. У него комплекс героя, а она слишком горда, чтобы быть несчастной девицей.

Прошла еще минута. Плечи у Куинси поникли. Он покачал головой и опустил глаза. Рейни сунула руки в карманы джинсов.

— Мне пора, — сказала она, старательно избегая встречаться с ним взглядом.

Пирс не ответил, и Рейни поняла — это всё. Она повернулась и пошла по шумной, оживленной улице. От яркого солнца заслезились глаза.

Она оглянулась в последнюю минуту. Не надо бы было, но… Оглянулась.

— Куинси.

Он с надеждой вскинул голову.

— Может… может, когда-нибудь, когда ситуация прояснится… Может, я и нагряну с визитом.

— Буду ждать, — от всей души пообещал он.

Его губы ласкали ее шею. Ей нравились эти легкие, дразнящие прикосновения. Женщина откинула голову и хихикнула, словно от щекотки. Мужчина сжал губами мочку ее уха, и смех сменился сладостным стоном.

Господи, его ласки сводили с ума.

Он приподнял ее тяжелые волосы. Пальцы пробежали по шее, скользнули к обнаженным плечам.

— Ты такая красивая, Мэнди, — прошептал он. — Такая сексуальная.

Она хихикала. Она смеялась. А потом ощутила соль на губах и поняла, что плачет. Мужчина перевернул ее на живот. Мэнди не сопротивлялась.

Его пальцы прошлись сверху вниз и остановились на талии.

— Мне так нравится эта впадинка, — шептал он, очерчивая углубление внизу спины. — Она создана для того, чтобы пить из нее шампанское. Пусть другие ищут наслаждение в грудях и бедрах — мне нужна только вот эта впадинка. Ты позволишь, Мэнди? Подаришь ее мне?

Может быть, она сказала «да». Может, только застонала. Она уже ничего не знает и не помнит. Одну бутылку шампанского они выпили в постели. Половина другой разлилась. Во рту горело от запретного вкуса, и она постоянно повторяла себе, что все будет хорошо. Это ведь только шампанское, и у них праздник, разве нет? Он получил новую работу, БОЛЬШУЮ работу, но, — увы! — далеко отсюда. Конечно, они будут встречаться по выходным, возможно, переписываться, звонить.

Радость пополам с горем. Праздник со слезами. Прощальная встреча. Так или иначе, как ни поверни, секс под шампанское — это не то, что могут оценить милые ребята из общества «Анонимные алкоголики».

Он наклонил открытую бутылку шипучки над плечами Мэнди, и прохладная искрящаяся жидкость хлынула на ее шею, пролилась на белую атласную простыню и застыла пузырящимися лужицами. Мэнди не успевала осушать их.

— Молодец, девочка, — шептал он. — Ты молодец. Моя сладкая, моя сексуальная… Ну же, малышка, откройся. Впусти меня.

Он развел ее ноги. Мэнди выгнула спину, позабыв обо всем, не чувствуя ничего, ощущая лишь боль, которая сфокусировалась там, внизу, между ног. Теперь только он мог унять эту боль. Только он мог спасти ее.

«Будь со мной. Исцели меня».

— Прекрасная Мэнди. Такая сексуальная…

— П-п-пожалуйста…

Он вошел в нее сразу, одним движением. Она подалась ему навстречу и будто растаяла в огне наслаждения. Он получил ее всю.

«Будь со мной. Исцели меня».

Соль на щеках. Шампанское на языке. Вот только почему слезы все льются и льются? Мэнди наклонила голову к простыне и осушила лужицу шампанского. Комната завертелась, и ее едва не стошнило.

Неожиданно кровать куда-то исчезла. Они оказались на улице. В машине. На дороге. Она одета. Никаких слез. Сухие щеки. Шампанское осталось там, где они праздновали и прощались, но жажда никуда не ушла. Шесть месяцев она не позволяла себе ни капли, и сейчас ужасно хотелось выпить. Одна бутылка еще оставалась неоткрытой. Может, удастся его уговорить дать ей еще немного. Один глоток. На дорогу.