Фитц взглянул на часы:

— Сейчас три. Сдается мне, нам не успеть завершить это дело к началу пятичасовых «Новостей».

— Пожалуй.

— Вообще-то, поскольку никто, кажется, не собирается волшебным образом сознаваться, полагаю, нам придется изрядно попотеть.

— Возможно.

— А… могут возникнуть какие-то проблемы? — Взгляд Фитца обратился на грудь атлета, потом он заметил суровое выражение лица Гриффина. Тот понял, что имеет в виду его напарник.

— Не у меня, во всяком случае, — ответил он.

— Я просто хотел сказать…

— Я вернулся в строй. Если вернулся к работе — надо работать на всю катушку. Нельзя быть полицейским наполовину.

— Ничего подобного я и не думал. — Глаза Фитца оценивающе прищурились. — Послушайте, я люблю, чтобы все было честно и прямо, без обиняков. Если мы собираемся вместе работать над этим делом, то, полагаю, я имею право уяснить для себя кое-какие вещи.

— Например?

— Я слышал о том деле Добряка — о том, что оно сперва слишком затянулось, затем приобрело чересчур личный характер. Вы правда избили в доме этого парня двоих детективов? Одного чуть ли не отправили в больницу?

Гриффин с минуту помолчал.

— Так мне сказали, — ответил он наконец.

— Вы сами не помните?

— В моем сознании все несколько смазалось. Но, так или иначе, моей целью не были детективы Уотерс и О'Рейли. Они совершили благородный, достойный всяческого уважения поступок, встав на моем пути.

— Вы метили в Прайса?

— Что-то вроде.

— А если бы вы до него добрались?

— Сейчас нам все равно этого не узнать, не так ли?

— Вы сидите на препаратах? — спросил это Фитц.

— Я не принимаю никаких лекарств.

— Почему?

Гриффин усмехнулся:

— Не та степень безумия.

— Просто прикидываю, не опасно ли мне с вами работать.

Улыбка Гриффина стала шире.

— Попробуйте, детектив, но я не даю никаких гарантий.

— Эй, однако…

— Послушайте, — серьезно сказал Гриффин. Коль скоро им не светило управиться к пяти, то почему бы не расставить точки над i, избавиться от недомолвок? — Я не собираюсь бросаться на вас. Два года назад, когда умерла моя жена… я слишком многое пустил на самотек, утратил контроль над слишком многими вещами. В личном плане. В профессиональном… Человек не должен терять контроль над ситуацией, обязан отвечать за то, что происходит в его жизни. Все мы, так или иначе, получаем свой урок. В прошлом году пришел мой черед. Я этот урок усвоил. Теперь я отдаю себе отчет в том, что со мной происходит.

Фитц промолчал — возможно, у него было свое мнение по этому вопросу.

— Сожалею о смерти вашей жены, — наконец проговорил он.

— Я тоже.

— Я знаю многих людей, которые были на похоронах. Судя по всему, она была действительно редкой женщиной.

— Она была самой лучшей, — с чувством произнес Гриффин и тут же отвернулся, поскольку два года отнюдь не достаточный срок для забвения, и неуклюже завозился с дверной ручкой. Фитц завел мотор. Оба смущенно прокашлялись.

— Так что вы намерены делать дальше? — спросил Фитц, съезжая с тротуара. — Я насчет этого дела.

— Вернусь в управление и организую штаб расследования. Затем, вероятно, пробегусь.

— А я займусь обгорелым трупом. Если чуток повезет, получим достаточное количество кожи, чтобы снять отпечатки.

— Кстати, детектив, когда вернетесь к себе, добудьте мне копию досье Насильника из Колледж-Хилла.

Фитц в тот же миг резко придавил тормоз, и машина остановилась посреди улицы. Гриффин отчасти ожидал чего-то подобного.

— Эй, что там у вас на уме! — воскликнул Фитц. — Не позволяйте Тане сыграть на ваших чувствах. Она морочит вам голову, пытается задешево купить вас. Расследование по делу Насильника из Колледж-Хилла было проведено хорошо! Мы установили характерный почерк преступника, доказали возможность совершения насилия, определили ДНК. У нас ушло полгода, чтобы свести все это воедино, и говорю вам: мы сделали все на высшем уровне. Эдди Комо насиловал этих женщин. И не о чем тут больше говорить!

— А я ни в чем не сомневаюсь.

— Мне не надо, чтобы полиция штата перепроверяла мою работу! Это чушь собачья!

— Жизнь вообще паршивая штука. Человек предполагает, а Бог располагает.

Фитц устремил на него хмурый взгляд.

Гриффин смело и спокойно выдержал его.

— Мне необходимо посмотреть это досье. Сегодняшнее убийство связано с тем делом, значит, мне нужно изучить то дело.

— Я вам все пересказал.

— Вы рассказали мне о своих воззрениях.

— Я ведущий следователь по делу! Я выстроил концепцию этого треклятого дела, мои воззрения и есть самое главное!

— Тогда объясните мне следующее. Вы вышли на Эдди, как только заинтересовались донорскими кампаниями. А донорскими кампаниями вы заинтересовались из-за латексных жгутов.

— Да, совершенно верно.

— Так почему же Эдди, который не оставил на месте преступления ни волоска, ни волоконца кожи, ни единого отпечатка пальцев, оставляет после себя латексные жгуты? Почему он, с одной стороны, специально изучает, как заметать следы, а с другой — оставляет вам свою визитную карточку?

— Потому что все преступники глупы. Вот что мне нравится в них больше всего.

— Тут нет логики. Одно с другим не сообразуется.

— О святый Боже! Мы не подбрасывали улик. Не подставляли мы Эдди Комо! Не мы оставляли на месте преступления его ДНК!

— Да, — согласился Гриффин. — И, откровенно говоря, детектив, это-то и беспокоит меня.

Несмотря на свои слова, Гриффин не направился прямиком в полицейское управление. Вместо этого, повинуясь внезапному импульсу, он повернул обратно, в центральную часть Провиденса, к ресторанчику на Хоуп-стрит. Было половина третьего. Три женщины, несомненно, имели массу времени, чтобы допить свой чай и отправиться восвояси.

Тогда детектив стал думать, куда бы они могли отправиться? Бесспорно, они собаку съели по части общения со средствами массовой информации. Безусловно, они отдавали себе отчет в том, что уже часов с девяти утра новостные бригады СМИ осаждают их домовладения. Слетелись, как стаи птиц, заполонив лужайки перед домами, облепили ступени парадных дверей, молотят и дубасят в двери. Не говоря уже о громадном количестве белых мини-автобусов, запрудивших близлежащие улицы в поисках любого намека на сенсацию, которая обеспечила бы данной телерадиостанции преимущество в гонке под названием «Вечерние новости».

На месте любой из этих женщин, решил сержант, он бы попросту остался на месте. И уговорил своих товарок по клубу. Тогда, даже если какой-нибудь ретивый репортер и вычислит их местонахождение, они по крайней мере будут все вместе. Сохранят стройность боевых рядов. По словам Морин, именно таковы были обыкновения «Клуба».

И потому Гриффин вернулся на Хоуп-стрит. А затем, повинуясь еще одному интуитивному порыву, проверил номерные знаки автомобилей на маленькой стоянке перед рестораном. Уже через минуту он отыскал машину Джиллиан, золотистый «лексус».

— Проклятие! — пробормотал он и застыл на месте, чтобы справиться с нахлынувшей на него печалью. Всякий раз что-нибудь происходящее вызывало слишком болезненные ассоциации, резало по живому.

Жители штата Род-Айленд имели пунктик насчет номерных знаков. Трудно сказать, когда именно это началось. Может, еще первые поселенцы имели подобный пунктик в отношении тавро, которыми метили лошадей. Но Род-Айленд штат маленький, так что сперва номерные знаки его автомобилей начинались всего с одной буквы, с добавлением одно— или двузначного числа. Позже штат дорос уже до двух букв с двузначным номером. Теперь же были введены чисто цифровые номера, но регистрировать под этими номерами свои машины соглашались лишь культурные аутсайдеры, поселившиеся здесь уже значительно позже. Коренные жители Род-Айленда, желающие продемонстрировать свои давние и глубокие связи со штатом, обращались в отдел номерных знаков Управления автотранспорта, ходатайствуя о присвоении самого короткого номера. Поскольку особо престижные номера в основном доставались немногим коренным жителям с большими связями, ходатай просил номер в виде своих инициалов с приложением каких-нибудь двух цифр. Далее он владел этим номером уже до самой смерти. В буквальном смысле.