Запахло паленой кожей.

Потом я заметила мужчину.

Здорового. Выше моего Джастина, то есть за метр девяносто, и массивнее. Одетый в черное, он стоял у входа и держал в руке странный пистолет с прямо угольным дулом. Зеленые конфетти, отстраненно подумала я. На пол падали ярко-зеленые кружочки конфетти, муж продолжал кривляться в страшном танце, а человек в черном сделал шаг вперед.

Он отпустил спусковой крючок. Джастин обмяк и судорожно выдохнул. Потом что-то опять зашипело. Еще и еще раз. Джастин бился в конвульсиях. Я оцепенела, разинув рот и расставив руки в стороны. Комната ходила ходуном.

Муж попытался что-то сказать. Сначала я не поняла, но потом до меня дошло: «Беги».

Я сорвалась с места, метнув умоляющий взгляд на темный пролет лестницы. Лишь бы Эшлин была жива. Там, в своей комнате на третьем этаже. Лишь бы она слушала айпод и ни о чем не подозревала.

Но не успела я сделать и шага, как здоровяк повернулся ко мне. Махом отсоединив угловатый картридж от передней части пистолета, в котором я наконец узнала тазер[245], он бросился наперехват, ткнул оружием мне в бедро и включил ток.

Ногу словно огнем прожгло. Опять запах паленой кожи. Чей-то крик. Возможно, мой.

Все вокруг исчезло. Остались только острая боль и глаза нападавшего. Маска, сообразила я. Черная лыжная маска, а за ней — лицо монстра, который из кошмарного сна проник в дом.

Джастин неуклюже обрушился на громилу и стал колошматить его по спине. Тот слегка повернулся и отработанным движением рубанул мужу по горлу.

Со страшным булькающим хрипом Джастин упал на пол.

Тут моя левая нога отказала, и я тоже повалилась вниз. Потом перевернулась, и меня стошнило шампанским.

Скованная болью и страхом, я подумала о дочери. Только бы он не нашел ее. Только бы не нашел.

Но было поздно.

— Мама! Папа! — закричала Эшлин наверху.

Теряя сознание, я посмотрела на лестницу. Две темные фигуры тащили дочь вниз. Она билась и извивалась.

На мгновение наши взгляды встретились.

Я хотела сказать, что люблю ее, но губы меня не слушались.

Здоровяк в маске снова поднял тазер, спокойно установил новый картридж, прицелился и выстрелил.

Моя пятнадцатилетняя дочь завизжала.

У боли есть вкус.

И у каждого он свой.

Ее разбудил звонок мобильного, что было удивительно по двум причинам. Во-первых, она уже давно не работала там, где звонки среди ночи — обычное дело. Во-вторых, это значило, что впервые за последние месяцы ей удалось нормально уснуть.

Тесса Леони поняла, что лежит в постели, вытянув руку на мужнюю половину — словно хотела обнять того, кто умер два года назад. Туман в голове был тяжелее, чем при хронической бессоннице, а телефон продолжал надрываться, пиликая на все лады. Волевым усилием Тесса перекатилась к прикроватной тумбочке и успела ответить как раз вовремя. Она услышала голос начальника. Очередная неожиданность: он редко звонил сам.

Наконец сон рассеялся, вернулся профессионализм. Тесса выяснила все, что нужно, положила трубку и оделась. Перед выходом она засомневалась: брать оружие или нет? С одной стороны, она не обязана. Уставу массачусетской полиции она больше не подчиняется. Однако на нынешней работе пистолет тоже мог пригодиться. Взвесив обстоятельства, которые обрисовал начальник, включая хронологию и неизвестные факторы, Тесса решилась. Она открыла шкаф с оружейным сейфом, привычным движением покрутила в темноте замок, взяла «глок» и вставила его в плечевую кобуру.

Суббота, 6:28. Можно выдвигаться.

Тесса сунула мобильный в карман куртки и направилась к комнате миссис Эннис — няни, которая давно стала членом семьи.

Там уже горел свет. Как многие пожилые женщины, миссис Эннис будто чувствовала, когда нужна ее помощь, и всегда была на шаг впереди. Сейчас она сидела в кровати с блокнотом в руках, готовая записать любые указания. На ней была длинная фланелевая ночнушка в шотландскую клетку — подарок Софи на прошлое Рождество. Надень она белый чепчик, была бы вылитая бабушка из «Красной Шапочки».

— Меня вызвали, — сказала Тесса, хотя это было и так очевидно.

— Что ей передать? — спросила миссис Эннис.

Она имела в виду Софи, восьмилетнюю дочь Тессы. Потеряв два года назад отчима, девочка боялась упускать мать из виду. Ради дочери Тесса и уволилась из полиции после смерти Брайана. Софи нужна была уверенность в том, что хотя бы один родитель вернется вечером домой, и новая работа Тессы решала проблему. Корпоративные расследования, как правило, не требовали лишних жертв. Утренний вызов был исключением…

Тесса задумалась.

— Судя по всему, дело срочное, — призналась она. — То есть день-два меня, скорее всего, не будет. Я пока не знаю, что там к чему.

Миссис Эннис слушала молча.

— Пусть пишет мне эсэмэски, — наконец сказала Тесса. — Говорить с ней по телефону я, наверное, не смогу, а на эсэмэски отвечу.

Довольная своим предложением, Тесса одобрительно кивнула. Главное, чтобы с ней можно было связаться. Неважно как: сделав шаг или нажав кнопку. Софи должна знать, что мама где-то рядом. Того, что случилось два года назад, не повторится. Больше никаких травм.

— Сегодня после гимнастики она могла бы пригласить домой какую-нибудь подружку, — подумала вслух миссис Эннис. — Это бы ее отвлекло.

— Отлично. Постараюсь позвонить до обеда. Самое позднее — вечером.

— Вы за нас не волнуйтесь, — бойко ответила миссис Эннис. Она заботилась о Софи с самого ее рождения, включая долгие годы, когда Тесса дежурила в ночь. Миссис Эннис прекрасно справится и с девочкой, и с хозяйством. — Идите. — Няня махнула рукой на дверь. — С нами все будет хорошо.

— Спасибо, — искренне поблагодарила Тесса.

— Вы там поосторожнее.

— Разумеется.

Тесса отправилась дальше по темному коридору, сбавляя шаг. У комнаты Софи она остановилась. Ей хотелось зайти и разбудить малышку, но Тесса переборола эгоизм и просто постояла у приоткрытой двери, разглядывая каштановые волосы на светло-зеленой подушке.

У Софи горели два ночника: она не могла спать без света. В руках девочка сжимала Гертруду: тряпичную куклу с коричневой пряжей волос и пуговицами вместо глаз. После смерти Брайана на груди у Гертруды появился крестик из лейкопластыря. Софи обычно говорила, что это от боли в сердце, и Тесса понимающе кивала.

Трагедия оставила шрамы не только в душе у дочери. Каждый раз, когда Тесса выходила из дома — будь то на работу, на пробежку или в магазин, — расставание с Софи ощущалось как физическое страдание, словно кусок отрывали от плоти. Только дома она чувствовала себя целой. Ей иногда снились снег, кровь и ее рука, протянутая к падающему телу Брайана. В другом сне эта самая рука держала пистолет и нажимала на спусковой крючок.

Тесса зашагала дальше. На кухне она нацарапала на листке бумаги: «Люблю. Скоро вернусь», положила записку на стул дочери и, глубоко вздохнув, вышла.

О том, чтобы стать копом, Тесса никогда не мечтала. Ее отец был механиком — простым работягой, который охотнее проводил время с бутылкой «Джек Дэниэлс», чем с единственной дочерью. Мать была загадочным созданием: она редко выходила из спальни на задней стороне дома и умерла молодой, оставив о себе только смутные воспоминания.

Без родительского присмотра Тесса успела натворить бед. Детство закончилось ранней беременностью и пониманием, что придется зарабатывать самой. Она особо не убивалась из-за неудачно сложившейся жизни, но для ребенка хотела только лучшего. Первым делом нужно было определиться с профессией, подходящей для матери-одиночки со средним образованием. Так она попала в полицейскую академию, где полгода училась стрельбе, боевым приемам и стратегическому планированию. Как ни странно, все три премудрости давались ей легко.