— Может быть, ты сумеешь открыть доктору Брауну глаза. Когда ты с ним увидишься?

Дуги перестал катать машинку и озадаченно взглянул на Рэйни:

— Еще раз? Я у него уже был!

Рэйни засмеялась:

— Это называется лечением, Дуги. Чтобы выздороветь, придется потратить не один день. На это нужно время.

— Но там одни разговоры.

— Что ж, может быть, ты полюбишь Человека-Паука.

Дуги скептически взглянул на нее и снова принялся возить машинку по матрасу.

По дороге домой Рэйни подумала о мальчике и улыбнулась. Дела у него пошли на лад. Он по-прежнему недолюбливал Стэнли, по-прежнему с грустью вспоминал об огне. Но в то же время все больше осваивался в доме — играл, отдыхал, становился частью семьи, возможно, сам того не сознавая. Рэйни сочла хорошим знаком, что у него появилась фотография матери. Дуги время от времени рассказывал ей какую-нибудь историю из своей жизни. Некоторые его рассказы казались фантастическими. Мальчик по-своему переосмысливал собственное прошлое. Это, судя по всему, успокаивало его, давало возможность заглянуть в будущее.

У него была надежда. В отличие от многих других детей. В отличие от Авроры Джонсон. Эта мысль снова причинила ей боль — даже спустя столько месяцев. Рэйни почувствовала, как в глубине ее сознания сгущается мрак, как предательская тяжесть давит на плечи.

Она думала о детях, у которых не было шанса, о преступниках, вышедших на охоту. Быть может, где-нибудь сейчас в постель укладывают восьмилетнего мальчика, которому не суждено дожить до утра. Быть может, маленькую девочку вот-вот похитят из родного дома, пока ее отец и мать будут безмятежно спать в соседней комнате.

И Рэйни вновь начинает испытывать боль, муку и ощущение полной безнадежности.

«Думай о хорошем», — приказала она себе. О полях, покрытых желтыми цветами, неторопливых реках. Но конечно, ничего не помогало.

И она снова вспомнила о Дуги. Вспомнила о том, какое у него было довольное лицо, когда он катал машинку по комнате. Вспомнила о всех детях, которых били и обижали, но которым — каким-то чудом — удалось выжить.

Она так много желала этим детям — страстно, неистово. Желала, чтобы они выросли и освободились. Вырвались из порочного круга и обрели безграничную любовь, на которую имеет право каждый человек. Желала, чтобы они были счастливы.

Рэйни подумала, как можно желать столько другим и так мало — себе. Она тоже была одной из таких детей. И она выжила. И впервые за долгое время Рэйни поняла, что делать.

Она свернула на гравийную дорожку и сквозь хлесткие струи дождя пошла к дому. Нашла Куинси, который сидел перед камином, сурово поджав губы.

— Дуги сказал «привет», — громко объявила Рэйни. — И заслужил новую машинку.

Куинси быстро опустил плечи, напряжение исчезло с его лица. Она знала, о чем он думал, что́ переживал, и на глаза у нее навернулись слезы.

Рэйни долго-долго стояла неподвижно. Минуты, часы? Она точно не знала. Она смотрела на мужа, поняв вдруг, что видит его таким впервые. Седины в его волосах теперь стало куда больше, чем черных прядей. В углах рта появились новые морщинки. Он сидел в собственной комнате, перед собственной женой, как будто готовясь к тому, что́ она сейчас выкинет.

Рэйни шагнула к нему, и силы ее покинули. Она упала перед Куинси на колени, протянула ему руку и сказала то, что должна была сказать:

— Меня зовут Рэйни Коннер, я алкоголичка.

Лицо его было таким суровым, что сердце у нее упало. Наконец он взял ее за руку:

— Меня зовут Пирс Куинси. Я человек, который по-прежнему тебя любит. Встань, Рэйни. Тебе никогда не придется опускаться передо мной на колени.

— Мне так жаль…

— Ш-ш-ш…

— Хотела бы я все вернуть.

— Я тоже.

— Я не знаю, с чего начать.

— Скажи, что ты все еще меня любишь.

— Куинси, я люблю тебя.

— Скажи, что никогда больше не будешь пить.

— Я начну лечиться. Сделаю все, что нужно. Я больше никогда не буду пить.

Куинси посадил ее себе на колени и уткнулся лицом в мягкие пряди отраставших волос.

— Поздравляю, Рэйни. Ты только что сделала первый шаг.

— Это долгий путь, — прошептала она.

— Я знаю, милая. И поэтому я собираюсь до самого конца держать тебя за руку.

В тот вечер, когда ему позвонили, у него только что закончилась пятнадцатичасовая смена. Слишком много нетерпеливых водителей на Девяносто третьем шоссе, а значит, много шума, лязга и грохота. Точно таким же в это время года казался и город. Деревья стояли голые, быстро темнело. На улице сыро. После веселых летних посиделок за барбекю нелегко брести в полном одиночестве по городским улицам, слыша лишь неприятный шелест сухих листьев, лежащих вдоль стылого тротуара.

Многие полицейские жаловались на то, что в феврале дни на редкость короткие и пасмурные, а вот Бобби Додж никогда не любил ноябрь. И сегодня ему опять не суждено изменить свое мнение.

Его смена началась с мелкой дорожной аварии; потом одного разиню, пытавшегося выехать по Северному шоссе, «поцеловали в зад». Провозившись четыре часа с документами, Бобби думал, что худшее уже позади. Но едва перевалило за полдень, когда, как ожидалось, основной поток даже на вечно забитом Девяносто третьем вроде бы должен был уже схлынуть, столкнулось сразу пять машин — водитель такси, не снижая скорости, попытался перестроиться из первого ряда в четвертый, и в него со всего размаху врезался парень на джипе. Джип выдержал удар, как чемпион в тяжелом весе, а потрепанное такси явно потерпело поражение — и с ним еще три автомобиля. Бобби пришлось вызвать четыре эвакуатора, начертить диаграмму аварии и арестовать водителя джипа, и тут выяснилось, что этот тип — глава рекламной компании — принял за ленчем несколько стаканчиков мартини.

Арест человека за вождение в нетрезвом виде означает еще больше бумажной работы, возвращение в Южный Бостон в самый час пик (в это время никому и в голову не придет пропустить тебя, даже если ты коп). А тут еще и потасовка с задержанным, отказавшимся входить в камеру.

Парень весил больше, чем Бобби, примерно на пятьдесят фунтов. Как и многие, столкнувшись с более миниатюрным противником, он посчитал, будто избыточный вес — это синоним силы, и попросту проигнорировал все предупреждающие сигналы. Он схватился за косяк правой рукой и изо всех сил качнулся назад, надеясь сбить с ног своего конвоира. И что потом? Он собирался бежать через полицейское управление, кишащее вооруженными копами? Бобби поднырнул влево, подставил ногу и увидел, как нарушитель тяжело рухнул на пол, приземлившись с впечатляющим грохотом. Несколько коллег Доджа задержались в коридоре, чтобы поаплодировать бесплатному представлению.

— Я на тебя в суд подам! — завопил пьяный директор рекламной компании. — Я подам в суд на тебя, на твое начальство и на весь долбаный Массачусетс! И эту вашу контору мне поднесут на блюдечке! Ты меня слышишь? И твою задницу в том числе!