— Значит, и разговор будет недолгим.
Он ответил не сразу. Ди-Ди почти физически ощущала смятение на другом конце провода.
— Ваша жена сбежала? — спросила она внезапно, чтобы выбить его из равновесия. — Познакомилась с кем-то и рванула к границе?
— Она бы никогда не бросила дочь.
— То есть познакомиться с кем-то она все же могла?
— Я не знаю, сержант. Я работаю в ночную смену, и что делает жена, мне неизвестно.
— Что-то не похоже на счастливый брак.
— Это как смотреть. Вы замужем, сержант?
— А что?
— Были бы замужем, понимали б, что брак проходит разные фазы. Мы с женой растим ребенка, но при этом у каждого из нас своя карьера. Это не медовый месяц. Это работа.
Ди-Ди хмыкнула. Разговор снова застопорился. Интересно. Он говорил о браке в настоящем времени, но не называл по имени ни жену, ни дочь. Любопытная личность, этот Джейсон Джонс.
— У вас роман на стороне? Имейте в виду, мы ведем расследование и задаем разные вопросы, так что правда выйдет наружу.
— Я жене не изменял.
— Но она изменяла вам.
— У меня нет доказательств этого.
— Но есть подозрения.
— Сержант, даже если б я застал жену в постели с другим мужчиной, я не стал бы ее убивать.
— Такой уж вы парень, да?
— Такой уж у нас брак.
Ди-Ди обдумала ответ, но так и не поняла, что имел в виду Джейсон.
— И что же это за брак?
— Он построен на уважении. Сандра вышла замуж очень молодой. Если ей нужно разобраться в чем-то, я готов дать такую возможность.
— Весьма великодушно с вашей стороны.
Он не ответил.
И тут Ди-Ди поняла.
— Вы заставили ее подписать добрачный контракт? С условием, что если она изменит вам, то ничего не получит при разводе?
— Никакого добрачного контракта нет.
— Правда? Никакого контракта? При том, что в банке лежат такие деньги?
— Деньги пришли с наследством. Я на них не рассчитывал, так что если и потеряю, жалеть не буду.
— Ох, не надо. Два миллиона…
— Четыре. Вы не те отчеты смотрите.
— Четыре миллиона долларов…
— Тем не менее мы живем на две с половиной тысячи в месяц. Сержант, вы не о том спрашиваете.
— А о чем же надо?
— Даже если бы у меня и был мотив навредить жене, зачем мне вредить Мистеру Смиту?
— Извините?
— Вы читали про Теда Банди? Он убил и изувечил больше тридцати женщин, но не смог украсть незастрахованную машину, потому что посчитал это жестоким. Что у нас здесь? Если муж убивает жену, вместо того чтобы решить дело разводом, он определенно психопат. Он ставит на первое место собственные потребности. Жена для него — не более чем одушевленный предмет. Она препятствует удовлетворению его потребностей. С его точки зрения, устранение препятствия совершенно оправдано.
Ди-Ди промолчала. «Что это было? — напряженно размышляла она. — Уж не признание ли?»
— Но кот, сержант… Мистер Смит. Даже если бы я в своих рассуждениях пришел к выводу, что мне будет лучше без нее, при чем тут кот? Возможно, я сумел бы убедить себя в том, что моей дочери будет лучше без матери. Но устранение домашнего любимца стало бы необъяснимой, беспричинной жестокостью.
— Так что же случилось с вашей супругой, мистер Джонс?
— Не представляю.
— Она пропадала раньше?
— Никогда.
— Не появлялась куда-то к назначенному времени, не потрудившись позвонить, предупредить?
— Сандра — очень добросовестный и ответственный человек. Спросите сами в школе, где она работает. Она всегда говорит, что будет делать, и делает то, что говорит.
— Бары, выпивка, наркотики? За ней замечалось такое? По вашему собственному признанию, она еще очень молода.
— Мы не пьем и не употребляем наркотики.
— Может быть, она ходит во сне? Пользуется какими-то особенными медикаментами?
— Нет.
— Ее тянет к компании?
— Мы живем тихо и спокойно. Наш главный приоритет — дочь.
— Другими словами, вы — самые обычные, нормальные люди.
— Абсолютно.
— Люди, живущие в доме с укрепленными окнами и стальными дверьми?
— Мы живем в пригороде. Здесь к вопросам безопасности следует относиться со всей серьезностью.
— Вот уж не знала, что Южный Бостон настолько опасен.
— А я не знал, что у полиции могут быть какие-то вопросы к людям, предпочитающим крепкие замки.
Разговор терял смысл, и Ди-Ди решила, что продолжать его не стоит. Помолчав, она попыталась еще раз сориентироваться в беседе, вести которую следовало бы лично и не по телефону.
— Мистер Джонс, когда вы вернулись домой с работы, двери были заперты?
— Да.
— Вы не заметили ничего необычного? В кухне, в коридоре, в прихожей? Чего-либо, что бросилось в глаза?
— Ничего необычного я не заметил.
— Что вы сделали, когда поняли, что вашей жены нет дома?
— Я позвонил ей на сотовый. Оказалось, что он лежал в ее сумочке на кухонном столе.
— Что вы сделали потом?
— Я вышел из дому. Подумал, что ей, может быть, захотелось прогуляться, посмотреть на звезды… Не знаю. Ее не было дома, поэтому я решил поискать ее на улице.
— Что потом?
— Потом проверил ее машину.
— А потом?
— Потом… что?
— Все то, что вы сейчас перечислили, заняло бы не более трех минут. Однако номер девять-один-один вы набрали только через три часа. Кому вы звонили, мистер Джонс? Что вы делали?
— Я никому не звонил и ничего не делал.
— Целых три часа?
— Я ждал, сержант. Сидел на диване и ждал, что мир сам вернется в нужное состояние. Потом, когда никакого чуда не произошло, позвонил в полицию.
— Я вам не верю, — сообщила Ди-Ди.
— Знаю. Но, может быть, это тоже свидетельствует в мою пользу. Разве виновный не позаботился бы об алиби получше?
Ди-Ди тяжело вздохнула.
— Как думаете, что случилось с вашей женой?
Он тоже ответил не сразу, потом, помолчав, сказал:
— Что ж… На той же улице, почти рядом с нами, живет человек, состоящий на учете как осужденный за сексуальное преступление.
Глава 7
22 октября 1989 года неизвестный мужчина в маске похитил, угрожая оружием, мальчика по имени Джейкоб Уэттерлинг. Больше Джейкоба никто не видел. В 1989 году мне было три года, так что когда я говорю, что не делал этого, можете мне поверить. Но именно из-за того, почти двадцатилетней давности, похищения вся моя взрослая жизнь изменилась раз и навсегда. Дело в том, что родители мальчика основали Институт Джейкоба Уэттерлинга, благодаря деятельности которого в 1994 году был принят Закон Джейкоба Уэттерлинга о преступлениях против детей и регистрации сексуальных преступников. Таким образом родители мальчика помогли создать самую первую базу данных сексуальных преступников.
Знаю, что вы думаете. Я — животное, да? Такова в наше время общепринятая точка зрения. Сексуальные преступники — это чудовища. Нам не только отказано в любых контактах с детьми — нет, мы должны быть подвергнуты остракизму, прокляты и вообще принуждены жить в нечеловеческих условиях, где-нибудь под Флоридским мостом. Посмотрите, что случилось с Меган Канка, похищенной соседом-насильником из ее собственной спальни. Или возьмем Джессику Лансфорд, которую выкрал из дома сексуальный преступник, живший со своей сестрой в стоявшем на другой стороне улицы трейлере.
Что я могу сказать? По словам моего надзорного инспектора, в Соединенных Штатах на учете состоят почти шестьсот тысяч сексуальных преступников. Понятно, что некоторые из них ведут себя не слишком хорошо, а из-за них наказывают всех — даже таких, как я.
Я встаю, иду на работу, посещаю собрания, ни во что не вмешиваюсь. Я — образец успешной работы системы. Однако, когда в пять часов вечера я заканчиваю работать, то прежде всего жду, что за мной придет полиция.
В пятнадцать минут шестого, когда по улицам все еще не мчатся с включенными мигалками патрульные машины, я отправляюсь домой. Прокручивая мысленно события уходящего дня, стараюсь удержать под контролем растущее беспокойство. Утром, заметив переходящих от дома к дому полицейских, я не поддался панике и отправился на работу. Рано или поздно они меня найдут, а когда найдут, главной темой разговора станет вопрос о том, где я был и что делал со времени исчезновения миссис Джонс. На данный момент за мною числилось получасовое опоздание с ланча, когда я разговаривал с мистером Джонсом. Это обстоятельство, конечно, привлечет внимание, но тут уж ничего не поделаешь. Мне нужно было с ним встретиться. Оставалось надеяться лишь на то, что они арестуют его вместо меня.
Я подхожу к крыльцу. Пока что никаких признаков присутствия людей в синем — или, что более вероятно, спецназовцев в бронежилетах. С опозданием вспоминаю, что сегодня четверг, и если только я не потороплюсь, то вполне могу опоздать на собрание. Еще одно отступление от графика недопустимо, так что приходится подсуетиться. Влетаю в спальню, пять минут на душ и переодевание, выскакиваю из квартиры, ловлю такси, называю адрес местного психиатрического центра. Нас, зарегистрированных сексуальных преступников, восемь человек, и наши еженедельные встречи проходят отнюдь не в читальном зале ближайшей библиотеки.
В 17.59 я уже у двери. Это важно. В соглашении есть пункт, согласно которому мы не вправе опаздывать даже на одну минуту. Старший нашей группы поддержки в этом вопросе очень строг. Миссис Бренда Джейн — лицензированный соцработник с внешностью шестифутовой блондинки-с-обложки и характером тюремного надзирателя. Она не только проводит собрания, но и контролирует нашу частную жизнь во всех ее аспектах — начиная с того, что пить, а что не пить, и заканчивая тем, с кем встречаться, а с кем не встречаться. Половина из нас ее ненавидит. Другая половина крайне ей благодарна.
Собрания растягиваются примерно на два часа и проходят раз в неделю. Первое, что узнает каждый состоящий на учете сексуальный преступник, — это работа с бумажками. У меня есть целая папка, набитая такими документами, как «Программа для сексуального преступника», «План безопасности для будущего благосостояния», с полдюжины «Правил для групповых собраний», «Правил для свиданий/отношений» и других. Сегодняшнее собрание в этом смысле исключением не стало. Каждый из нас начинает с заполнения еженедельного отчета.
Вопрос 1: Какие чувства вы испытывали на этой неделе?
Первая мысль — чувство вины. Вторая — я не могу это написать. В группе поддержки такого понятия, как конфиденциальность, не существует. Однако же отчет — это всего лишь бумажка, и каждый должен написать что-то и прочитать. Что бы я ни сказал сегодня или в какой-то другой день, это может быть использовано против меня в суде. Еще одно дополнение к тому ежедневному парадоксу, каковым является жизнь каждого сексуального преступника. С одной стороны, мне нужно работать над улучшением навыков по части откровенности. С другой, меня могут в любое время за эту же самую откровенность наказать.
Пишу второй пришедший в голову ответ: страх. Тут полиции придраться не к чему, так ведь? Пропала женщина. Я — зарегистрированный сексуальный преступник, проживающий в том же квартале. Мне есть чего бояться.
Вопрос 2: Какие пять вмешательств вы использовали на этой неделе, чтобы избежать опасных ситуаций?
Легкий вопрос. В первый же день, когда вы только попадаете в группу, вам дают список из примерно ста сорока «вмешательств» или идей относительно того, как разорвать порочный круг. Большинство из нас поначалу смеются. Сто сорок способов не сбиться на кривую дорожку? Включая такие перлы, как «позвонить в полицию» или «принять душ». Мой любимый — «прыгнуть в океан посреди зимы».
Пишу обычное: «Не оставался наедине с детьми», «держался подальше от баров», «не катался бесцельно на машине», «не ждал от себя слишком многого» и «щелкал резиновой лентой».
Иногда я включаю пункт «избегал жалости к себе», но на этой неделе обошлось без него. «Не ждал от себя слишком многого» — вполне удачная замена. Я уже давно ничего от себя не жду.
Вопрос 3: Какие пять вмешательств вы использовали на этой неделе, чтобы способствовать здоровому образу жизни?
Здесь тоже рутинный ответ: «Работал, занимался физическими упражнениями, избегал наркотиков и алкоголя, много отдыхал и придерживался обычного распорядка». Ладно, может, я сегодня и не придерживался обычного распорядка, но это лишь один день из семи, а отчет, если уж подходить формально, включает всю неделю.
Вопрос 4: Опишите неуместные или опасные желания, фантазии или сексуальные мысли, возникавшие у вас на этой неделе.
Пишу: «Представлял, как занимаюсь сексом со связанной по рукам и с кляпом во рту взрослой женщиной».
Вопрос 5: Объясните, почему, на ваш взгляд, эти фантазии возникали.
Отвечаю: «Потому что я неженатый мужчина, мне двадцать три, и я чертовски сексуально озабочен».
Смотрю, думаю, стираю «чертовски сексуально озабочен» и пишу «на пике сексуальной активности». Миссис Бренда Джейн, старшая нашей группы, следит, чтобы мы на собраниях выражались подобающим образом. Ни у кого в группе нет членов, приборов или хозяйства. У всех нас пенисы. Точка.
Перехожу к шестому вопросу. Надо описать эмоциональное состояние до, во время и после мастурбации. Тут речь пойдет о напряжении, которое все нарастает, нарастает и нарастает, пока уже деваться некуда, и с этим надо что-то делать. Некоторые пишут, что потом плачут. Чувствуют себя виноватыми, испытывают стыд, острое одиночество — и все из-за того, что они поточили свою шишку.
У меня ничего такого нет, так что и писать не о чем. Я — автомеханик, и ощущения у меня соответствующие. Я не стравливаю пар, а всего лишь удостоверяюсь, что все блоки в должном рабочем состоянии.
Вопрос 7: Какую взаимную сексуальную активность вы испытали на этой неделе?
Здесь мне докладывать не о чем.
Вопрос 8: Какие соответствующие возрасту отношения (несексуального характера) возникали у вас на этой неделе?
Тоже прочерк.
Вопрос 9: В случае контактов с детьми, пожалуйста, укажите имя и возраст ребенка, его отношение к вам, тип контакта и имя присутствовавшего при этом взрослого опекуна.
Никаких контактов.
И так далее. Еще один недельный отчет. Еще одно собрание группы поддержки.
Знаете, чем мы занимаемся на этих собраниях? Мы рационализируем. Родитель, спавший с дочерью, делает вид, что он лучше священника, переспавшего с пятнадцатью мальчиками-служками. Парень, удовольствовавшийся ласками, притворяется, что он лучше того, кто пошел дальше. Соблазнители, заманивающие жертв обещаниями сладостей, любви или каких-то дополнительных привилегий, доказывают, что они лучше тех чудовищ, которые обращаются к насилию, а эти последние утверждают, что причиняют меньший вред в сравнении с теми, кто заставляет жертв чувствовать себя соучастниками преступления. Государство свалило нас в одну кучу, а мы, как любая организованная группа, отчаянно стремимся провести разграничительные линии.
Знаете, почему эта система работает? Потому что никто не обнаружит лжеца лучше, чем другой лжец. И в этом, надо признать, мы все здесь профи.
Первые тридцать минут собрания отданы зачитыванию отчетов, а потом, впервые за несколько месяцев, я беру слово.
— Думаю, меня арестуют.
Все разговоры мгновенно прекращаются. Миссис Бренда Джейн прокашливается и поправляет лежащий на коленях блокнот.
— Эйдан, вы, кажется, хотите что-то обсудить.
— Да. На моей улице пропала женщина. Думаю, если ее скоро не найдут, то обвинят меня.
Выходит сердито, что меня и самого удивляет. До сих пор я считал, что смирился с судьбой, но, может быть, какие-то ожидания еще остались. Ловлю себя на том, что щелкаю резинкой — верный признак беспокойства. Надо остановиться.
— Ты ее убил? — спрашивает Уэндел, жирнющий белый парень с аккуратно подстриженными черными усиками и бородкой. Образованный, состоятельный. Голос такой, будто идет из шара с гелием. В играх с рационализацией он настоящий мастер, а на самом деле несчастный эксгибиционист — много показухи, но ручки за спиной. Сам факт того, что Уэндел оказался в одной группе с такими, как мы, доказывает, насколько негуманна система уголовной юстиции.
Так ли уж он безвреден на самом деле, я не знаю. В принципе, во время приема в группу поддержки для сексуальных преступников каждый представляет полную автобиографию с описанием всех своих «свершений» и потом проходит проверку на детекторе лжи, за которую надо заплатить сто пятьдесят долларов. (Добавлю, что платим мы сами, причем до тех пор, пока не выполним тест.)
Лично я считаю, что Уэндел — чокнутый психопат. Бедненький, незадачливый эксгибиционист — как же!.. Он всегда выбирал в качестве жертвы какую-то специфическую группу. Любил, например, приходить домой к каким-нибудь старичкам и демонстрировал свою жирную белую задницу несчастным, которым и отвернуться-то сил недоставало. Или мог приехать в детскую поликлинику и помахать своим инструментом перед потрясенной малолеткой, которая только-только узнала, что беременна. Но больше всего ему нравилось объявиться возле клиник для изнасилованных и, обнажившись, пугать и без того напуганных женщин.
Последняя его жертва пришла домой и повесилась. Но сам Уэндел будет убеждать вас, что он не такой плохой, как мы, остальные.
— Я ее не трогал, — отвечаю я, не обращая внимания на хитроватую ухмылку Уэндела. — Я ее даже не знал. Но это неважно. Полиция пройдется по базе данных и тут же наткнется на мое имя. Меня арестуют просто так, из принципа, и под залог, думаю, не отпустят. Возьмут — и мне конец.
Я снова щелкаю резинкой. Вижу, что Бренда Джейн наблюдает, и заставляю себя остановиться.
Я уже знаю, что она думает: «И как вы чувствуете себя при этом, Эйдан Брюстер?»
Как в западне, хочу я крикнуть. Как в западне, из которой нет выхода.
— Женщина пропала? В Южке? И когда это случилось? — подает голос еще один член группы, Гэри Провост. Гэри тридцать семь, он инвестиционный менеджер и алкоголик. Попался на том, что в неподходящий момент лапал двенадцатилетнюю дочку своего друга. Жена ушла от него, забрав обоих сыновей. Родственники с ним до сих пор не разговаривают. И тем не менее он еще на что-то надеется. Во-первых, потому, что не опустился и выглядит как вполне уважаемый член общества, а не осужденный извращенец. Во-вторых, он, похоже, по-настоящему раскаивается в содеянном и твердо стоит на новой для себя позиции трезвенника. Гэри — серьезный парень. Тихий, спокойный, но умный. Из всех собравшихся в этой комнате он, наверное, единственный, кто почти нравится мне.
— Женщина пропала прошлой ночью.
— В новостях ничего такого не было.
— Не знаю, — я пожимаю плечами.
— Сколько ей? — спрашивает Уэндел, сразу переходя к сути дела.
Я снова пожимаю плечами.
— У нее ребенок, так что лет двадцать с чем-то. Где-то так.
— Сильно давить не будут, — вставляет Джим. — Взрослая и все такое. Да и склонности к насилию за тобой не замечено.
Говоря это, он улыбается. В нашей группе только у него уровень III, так что именно его государство боится больше всего. У эксгибициониста вроде Уэндела может быть более высокая степень рецидива, но настоящий монстр, бука под кроватью, — это именно такой закоренелый педофил, как Джим. По собственному признанию Джима, его привлекают исключительно восьмилетние мальчики, и за почти сорок лет у него были отношения с тридцатью пятью детьми. Начал он в четырнадцать, когда подрабатывал бебиситтером. Теперь ему пятьдесят пять, тестостерона поубавилось, так что Джим уже не тот попрыгунчик. К тому же врачи держат его на сильных антидепрессантах, побочный эффект которых проявляется в подавлении либидо.
И все-таки даже на групповых обсуждениях изменить сексуальность очень трудно. Можно пытаться учить кого-то желать взрослых, но трудно «изъять» объект желания из сексуальной ориентации, или, другими словами, научить того же самого человека не вожделеть детей.
У Джима привычка надевать свитера типа «мистер Роджерс»[160] и сосать ириски. Уже по этим вещам можно догадаться, что он все еще пребывает в фантазиях о мальчиках препубертатного возраста.
— Не уверен, что это примут во внимание, — говорю я. — Преступник есть преступник. Думаю, они сначала арестуют, а вопросы будут задавать потом.
— Нет, — вмешивается инвестиционный менеджер Гэри. — Сначала они обратятся к твоему надзорному инспектору. У них это так делается.
Мой надзорный инспектор. Я удивленно моргаю. Совсем про нее забыл. На условно-досрочном я уже два года, отмечаюсь ежемесячно и настолько вошел в колею, что собраний почти не замечаю. Для меня они просто дополнительная бумажная работа и своевременное заполнение бланков. Для таких, как я, все укладывается в восемь минут. Переписываю корешки зарплатных чеков, передаю письмо от своего консультанта, подтверждающее, что я оплачиваю еженедельные консультации, и мы расстаемся на очередные тридцать дней.
— И что, по-твоему, скажет надзорный? — спрашивает, щурясь, Уэндел.
— Что доложить особенно нечего.
— Вы ходили сегодня на работу? — осведомляется миссис Бренда Джейн.
— Ходил.
— Никакой выпивки, наркотиков, Интернета?
— Работаю. Гуляю. Ни во что не вмешиваюсь.
— Тогда все должно быть в порядке. Конечно, у вас есть право на адвоката, так что, если почувствуете себя неуютно, попросите, чтобы пригласили меня.
— Думаю, это дело рук мужа, — слышу я свой голос. Причин для такого вывода нет. Еще одна рационализация. Я ведь не монстр. Монстр — он.
Группа на моей стороне, все кивают.
— Да, да, — говорит один.
— В таких случаях всегда замешан муж, разве нет? — поддерживает другой.
Уэндел самодовольно ухмыляется.
— Ну, ей ведь не четырнадцать… — начинает он.
— Уэндел, — обрывает его миссис Бренда Джейн.
Тот изображает саму невинность.
— Я только хочу сказать, что она же не какая-то блондиночка-малолетка.
— Мистер Харрингтон…
Уэндел поднимает мясистую ладонь — мол, да-да, виноват, молчу. Но потом, в последний момент, поворачивается ко мне и наконец-то изрекает кое-что полезное:
— Слушай, пацан, ты ведь все в том же гараже работаешь, так? Считай, повезло, если эта пропавшая не отдавала туда свою тачку на обслуживание.
В этот момент я представляю, как Сандра Джейн — ее длинные блондинистые волосы убраны за уши — стоит перед серым металлическим прилавком и с улыбкой передает ключи Вито: «Конечно, мы можем забрать ее в пять…»
И еще я понимаю, во второй раз в жизни, что уже не пойду домой.
