Патриция резко вдохнула, но муж был далек от завершения.

— Не смей от меня отворачиваться! — заорал он на Мелани. — Не смей разговаривать со мной таким тоном! Это мой дом. Я за него заплатил, я его содержу, потому здесь вся моя жизнь… Вся моя жизнь — это забота обо всех вас, хватает у меня сил или нет. Вы, милые мои, зажрались и погрязли в самокопании. Я никогда не мог себе позволить подобной роскоши! Даже когда убили мою маленькую девочку, ты, эгоистичная самовлюбленная…

Голос Харпера резко оборвался. «Да он сейчас заплачет!» — мысленно ахнула Мелани. О Боже, она довела отца до слез.

Харпер вытер лицо тыльной стороной ладони, поспешно беря себя в руки, но возмущение не утихло.

— Мне пора в больницу, и пока меня не будет, надеюсь, вы обе поразмыслите о сказанном. От тебя, Мелани, я жду извинений передо мной и твоей матерью. А затем начинайте паковать сумки. Потому что, нравится вам это или нет, но вся семья отправляется в отпуск, и мы все будем счастливы до смерти!

Вылетел через французские двери, протопал по коридору, затем хлопнула входная дверь. В доме наступила тишина.

Патриция посмотрела на дочь, которая, потирая горевшую щеку, пыталась сообразить, что сказать и что предпринять. В голове не укладывалось. Отец ни разу в жизни не поднимал на нее руку.

— Просто ему нужно время, чтобы остыть, — пробормотала Патриция. — Последнее время ему нелегко…

Мелани ничего не сказала.

— Все будет хорошо, — взволнованно залепетала мать. — В семье всякое бывает. Иногда случаются моменты, очень плохие моменты, но мы справимся, Мелани. Справимся и станем сильнее.

— Может, не нужно справляться, — горько произнесла та. — Может, нашей семье лучше развалиться.

Ее всю трясло. Ноги как ватные. Боль грызла за левым глазом. Подкрадывался очередной приступ мигрени.

— Тебе всего двадцать девять. Рановато говорить такие вещи. Пойми, Мелани, близкие должны прощать друг друга и забывать плохое.

— Почему? Мы никогда не забывали Меган. И вы с папой явно так и не простили друг друга. И как можно забыть то, что он наговорил? Что же вы тогда натворили? Что?

Патриция снова побледнела и ссутулилась. Казалось бы, Мелани наконец получила желаемое. Довела мать до полного расстройства и невероятного испуга. Но никакого удовлетворения не ощущала.

Спальня встретила ее буйством красок. Красный, зеленый и синий. Желтый и оранжевый. Господи, что за кавардак.

Мелани сняла одежду и встала под душ. И там, под ласковыми струями, долго рыдала просто потому, что не могла удержаться.

Когда вернулась в спальню, все эмоции иссякли. Страх, злость, возбуждение. Наступило полное опустошение.

Выпила снотворное, закуталась в одеяло и через несколько секунд заснула.

Внезапно проснулась и увидела стоящего в дверях отца со сжатыми кулаками и перекошенным от ненависти лицом.

Потом ее снова всосала темнота. Она мчится сквозь густой подлесок, колючки цепляются за волосы, тяжелый приторный дух гардении разливается в воздухе.

Я хочу вернуться домой. Я хочу вернуться домой.

Беги, Меган, беги.

Все ближе рваное дыхание… все ближе…

Беги, Меган, беги!

Гардении, ветви, сучки, тяжелые шаги… все ближе…

Не-е-е-т!!!

Когда Мелани снова проснулась, Патриция сидела у ее постели и гладила по волосам.

— Все в порядке, — прошептала мать. — Мне не нужна никакая другая девочка. Не нужна.

Дэвид работал допоздна. Склонившись над столом и ероша волосы, просеивал стопки бумаг. Глаза туманились от усталости, шея затекла, поясница онемела. И все равно подстегивал себя еще и еще, опасаясь, что время истекает.

Ченни утром исследовал мусор Уильяма Шеффилда. Нарыл кучу свиных сердец, запачканные постельные принадлежности и блестящее яблоко. Если Шеффилд не увлекается каким-то жутким хобби, то Дэвид готов был допустить, что выброшенные вещи — остатки некой шокирующей сцены.

После двадцати пяти лет у кого-то из соучастников наконец лопнуло терпение? Или зашевелился некто со стороны? Может, доставлены и другие сообщения, о которых Бюро пока еще не известно?

Этот вопрос язвил Дэвида больше всего. Крайне удручало, что манипулятор действует не только быстро, но и умело. Каждому игроку нажимает на нужную кнопку и идет дальше. Втягивает всех в некую запутанную игру, финал которой известен только ему. И этот самый финал тревожил Риггса до глубины души.

— Новости есть? — потребовал он у Джакса в четыре часа дня.

— Сорок два трупа, из них два неопознанных. А у тебя?

— Работы выше крыши и полная безнадега. Стрелка идентифицировали?

— Нет, карты Таро, к сожалению, ничего не прояснили. Подумываю обратиться к медиуму. Может, выдаст имя этого парня и заодно споет что-нибудь из Элвиса Пресли. Ты же понимаешь, мы, местные тупицы, день-деньской пухнем от безделья.

— А как насчет телефонных счетов? Выяснили, кто звонил Диггеру?

— Эй, агент, штаны не порви. Это требует времени — получить ордер на выемку записей телефонных разговоров, а потом разобраться во всей этой мешанине, если конечно ты не пожелаешь вместо меня заняться бумажной работой.

— Это ваша обязанность, — процедил Дэвид.

— Согласен. Тогда какого дьявола я с тобой болтаю?

Детектив повесил трубку. Видимо, сорок два трупа доконали мужика.

Дэвида грызло разочарование и крайне скверное настроение. Обработка отчетов займет какое-то время. Обработка записей бостонского центра оплаты телефонной связи — и того больше.

А ответы необходимо найти немедленно.

— Где мы? — в семь вечера остановился Леймор возле стола Риггса по пути к выходу.

— Там же, где утром, плюс один дополнительный труп.

Леймор нахмурился. Дэвид вопросительно вздернул бровь.

— Плохой день?

— Плохая неделя, — ответствовал начальник.

Дэвид не стал расспрашивать. У Леймора свои проблемы, у него — свои. Красный огонек на телефоне сигнализировал о третьем сообщении от отца.

Через некоторое время Леймор ушел.

Дэвид вернулся к досье на своем столе. Горы документов, словно части гигантской головоломки, только и ждут, чтобы их расставили по местам. Риггс проверил финансы Стоукса, основательно прошерстил сразу после совещания у Леймора в семь утра. Ничего экстраординарного. Деньги приходили и уходили. Кое-кто мог бы съязвить, что Харпер жизни не мыслит без костюмов от Армани.

Дэвид тяжело вздохнул. Он оставил два сообщения Брайану Стоуксу, но ответа не дождался. В восемь вечера нанес визит в квартиру изгнанного сына. Свет не горел, дома никого. Потом позвонил в частную практику, где трудился Брайан, однако выяснил лишь, что доктор сказался больным.

Сорок восемь часов без единой весточки от Брайана Стоукса. Дэвид пока не решил, что это значит.

В девять вечера связался с лабораторией. Никаких впечатляющих новостей. Никаких отпечатков пальцев. Свечи местного производства с фабрики в штате Мэн, продаются в сотнях магазинов. Игрушка действительно оказалась старой. Самое интересное в лоскутке от платья — обнаружено, что кровь принадлежит двум разным людям.

Есть надежда до конца недели получить результаты теста ДНК, который выполнят в авральном порядке. Конечно, ДНК полезная штука, однако нужно еще поймать человека, чтобы было с чем сравнить.

Дэвид вернулся к нормальному следственному режиму «спешка и ожидание».

«Пока ничего больше нельзя сделать, Риггс. Ты предпринял все возможное, чтобы ей помочь. Все. Я ей солгал, — прямо укорил себя он, наконец отбросив чувство вины. — Ни слова не сказал, что мы копаем под ее отца и, вероятно, откроем на него дело по махинациям в медицине».

Это просто работа. Иногда приходится кому-то лгать. Ради того, чтобы кого-то спасти.

Что, если это имеет значение? Что, если узнав об отце побольше, Мелани изменит свою точку зрения на безусловную преданность родственникам, и это поможет уберечь ее от опасности?