– Ты знаешь, где теперь шкатулка?

Билетерша покачала головой.

– Это не моя роль. Знаю лишь, что ее владелец унаследовал ее саму, но не дар ее создания, и теперь лишь опускается на дно, куда эта заклятая вещь его тянет. Опускается, став игрушкой в чужих руках.

– Он ведь принес кинжал убийце Иуды, – Миклош бросает выжидательный взгляд на билетершу.

Та кивает.

– Не своими руками, но да. Нет проходных персонажей, есть те, что еще не подействовали в нынешнем сюжете. Что ж, круг закончен, а, боюсь, вы купили только по одному билету, и теперь аттракцион закрывается.

Саша не задумываясь выскользнула из кабинки, опускаясь на помост. Рядом встал Миклош, выбаясь на неподвижную землю. Обернулась, что бы задать следующий вопрос обо всем происходящем Музе… И наткунлась на застывшее в неподвижности колесо обозрения. Разумеется, никакой билетерши рядом не было. Не было и красных нитей, до того оплетавших парк.

– Я схожу с ума? – негромко проговорила она, пытаясь услышать собственный голос.

Что это было?

– Не больше чем я, – Миклош выглядел так, словно ему по голове дали мешком с песком. – Не больше, чем я. Идем отсюда. Есть разговор.

В отель они добираются без приключений, что кажется уже немалым достижением. Никаких красных нитей. Саша несколько раз думает, не спросить ли Музу о произошешем через Отражение… Но что-то ее останавливает. Предчуствие? Убежденность, что все уже сказано? Или просто боязнь услышать удивленно-вопросительный тон и понять, что все пережитое было наваждением?

Они с Миклошем не расходятся пока каждый к себе, несмотря на поздний час, а оставются в общей смежной комнате.

– Что ты видел?

Саша сидела на диване, собирала воедино собственные впечатления о произошедшем и грела руки о кружку с чаем, кипяток для которого с трудом набрала в последнем из работавших термоподов в фойе отеля. Вместо чая лучше подошло бы виски, но алкоголь мог затуманить ее и так, кажется, не самый здоровый ее разум.

– Думаю, все тоже, что и ты, – Миклош был крайне задумчив все прошедшее с конца этой странной поездке на аттракционе время, – за исключением красных нитей на Изнанке, тут я так и не понял, о чем ты говорила. Но скиа и ее мир я видел так же.

– Ее мир?

– Да. Разумеется. А ты так и не поняла? Это ведь один из даров гениев, теней – создавать свои реальности и приглашать в них всех, кого они хотят пригласить.

– Но она не врала, когда говорила, что является билетершей, – Саша неуверенно потянулась к телефону, рассматривая сообщение о недавнем списании с карты. Как бы то ни было, видимо в мире скиа банк работал, потому что покупка обоих билетов имела документальное подверждение, – совершенно точно. Не знаю только, зачем это ей.

Миклош пожимает плечами.

– Это скиа, Саша. Они не люди. Может, правда так зарабатывает. Ты говорила, что она вроде как связана с самым обычным магом, ему же нужно откуда-то деньги брать. Может, ей нравятся чужие эмоции, коль ты ее встретила на каком-то театре под открытым небом, где она исполнила твое желание и бог знает чьи еще. Некоторые исследователи говорили, что скиа могут испытывать симпатии и антипатии так же, как их изначальные личности, просто они сами становятся воплощением чего-то, что больше и меньше, чем наше человеческое сознание может уместить. Если кто-то из подручных Паука или он сам убил ту, кто потом переродилась в эту скиа, то это может объяснить, почему она помогает тебе.

– И тебе.

– Не думаю. Я лишь инструмент. Хотя из всего что я видел и чувствовал, я полагаю, она рассчитывала, что я стану подобен ей. Но этого не случилось.

Миклош казался растерянным. И напуганным разом, чем именно – Саша так и не поняла.

– Ты… тебя это пугает?

– Что?… А. Ты чувствуешь, – Миклош морщится, – не то, что бы. Просто теперь я познакомился с существом, для которого мое сидение в амулете было… развлечением. Она ведь могла отдать меня кому угодно, могла вернуть Серафиму, могла – если бы захотела. Но решила иначе, просто держав два века в собственных руках словно самую обычную побрякушку. И, знаешь, для меня прошло мгновение. Предметы не имеют чувства времени, я уже говорил. Я как-то свыкся с тем, что просто ритуал перенес меня в нынешний мир… А теперь я знаю того, кто точно подверждает… реальность и длительность всего произошедшего. Для кого два века были двумя веками, а не одним мигом. И кто мог бы всего одним действием все исправить. Ведь скиа знала все о том, что произошло на самом деле, но предпочла просто ждать чего-то ведомого только ей. Может, если амулет появился у нее сразу после эксперимента, можно было бы спасти мою семью. Остальных магов.

– Ты злишься.

– Да. Разумеется. Это глупо, – Миклош хмыкает, – словно злиться на судьбу. К тому же, как знать, может иначе я бы до сих пор торчал где-нибудь бесплотным духом или и вовсе погиб бы, даже не успев ничего никому рассказать. Но как ты понимаешь, я не в восторге от ощущения себя игрушкой в чужих руках. Захотели – оставили в амулете, захотели – отдали амулет на хранение, захотели – украли амулет, оставили его где-то, и только через два века отдали тебе… И то я не знаю, почему отдали. Ну да ладно, речь тут не обо мне совершенно.

Несмотря ни на что, Саше, опредленно, было любопытно. К тому же ей казалось, что Миклоша не стоило оставлять на ночь глядя с его собственными переживаниеми, сейчас яркими и определенно не радужными.

– Почему ты сказал, что она хотела превратить тебя в подобного себе?

– О. Не бери в голову. Некоторые считают, что тени, гении – это люди, пережившие уничтожение своего физического тела, но не ушедшие навсегда в глубины отражения, а сохранившие связь с нашей привычной реальностью, сохранившие подобие сознания и преждней личности из-за какого-то своего стремления. Страсти. Возможно, эта… Муза, как ты ее назвала, рассчитывала, что ты изгонишь меня из своего сознания и я, желая мести или справедливости, сам стану тенью, узнав о реальном положении дел и желая воздать всем по заслугам. И уничтожу всех вокруг, в особенности – Паука. Такой вот личный дух возмездия. О таких, кстати, любят истории рассказывать.

Миклош еще раз усмехается.

– Этого не случилось, – примиряюще говорит Саша, – ты жив и ты человек. Маг.

– Да. Потому что ты доверилась моему сумбурному объяснению около умирающего несостоявшегося убийцы, между прочим. И только поэтому. Ладно, давай оставим прошлое в покое, – несмотря ни на что, казалось, Миклош, высказав все, стал чуть спокойнее. – Мы живем в настоящем. Это… создание сообщило нам с тобой множество информации, но еще нужно понять, как ее использовать.

Саша сделал несколько глотков чая, стараясь сопоставить все услышанное.

– Выходит, кто-то получил от Паука амулет с тобой, кинжал и шкатулку.

– Черный Кинжал, Саша. Именно его, – перебивает Миклош, – и это все меняет.

– А что это такое? – Саша о Черном Кинжале не слышала ничего.

– Вообще-то легендарная несуществующая штука, – усмехается парень, – так что, думаю, речь идет о подобии, о копии, а не о том самом Кинжале. Иначе у всех нас будут проблемы. В общем, это очень старое оружие. Очень. То самое которым некогда разрубили Гордеев Узел.

– Там был по легенде меч.

– Так гласит официальная история, – Миклош поднимает палец, – между прочим, в известной магам реальной версии произошедшего, Гордеев Узел был переплетением вероятностей, созданным Гордеем, талантливым, даже легендарным волшебником. А Кинжал, собственно, эти вероятности распрямил, уничтожив завихрение. Это артефакт огромной силы, созданный древними магами, мастерами управления вероятностями, из которых никто сейчас уже не живет на этом свете.

Саша против воли коснулась носимого на шее щита. Миклош только кивнул на ее движение.

– Магия Вероятностей сложная и мало кем сейчас применяется даже на хоть сколько-либо серьезном уровне. Серафим – один из немогих, кто способен создавать такие вот щиты, и есть еще умельцы, хотя я так понимаю, сейчас мало осталось вообще хоть кого-то, кто этим исскустом владеет. Работать с вероятностями напрямую – это не прорицать их, не следить, не рассматривать, не моделировать. Это – управлять реальностью. Будущим. И это почти совершенно невозможно.