Не пришлось бы. Никогда.

Не зарекайся, – оппонирует она внутреннему голосу, вспоминая, как сама питалась на две тысячи рублей в месяц. Время, когда и дерьмовый паштет за пятнадцать рублей был ужином, а хлеб, посыпанный сахаром – деликатесом. Не самое лучшее время… А у этой женщины еще и ребенок был.

– Идем, Саш, – Аня вернулась к кассе и расплатилась за выбранные булочки и колу. – Колбаса не стоит жизни, поверь мне. Ты ведь видела ее ауру. Если отобрать силу – она не проживет долго. Без подпитки магией превратиться в болезненную старуху, которой и является. Ей же не меньше семидесяти, а то и больше. Или ты думаешь, что отобрать у мага силу – долголетие останется? Тело тут же станет соответствовать своему реальному возрасту. Вот почему так дорожат магией старые волшебники, что хотя бы сотню разменяли. Да и ты сама видела, что той силы у нее крохи, почти все на подпитку тела и уходит. Она не причинит никому вреда.

– Откуда ты все это знаешь?

Аня саркастично улыбается.

– Я выросла на территории, как говорят в Ордене, «незаконной запрещенной организации «Свобода». Состоящей из Затронутых, не желающих встревать в вечную войну Ордена и Обращенных, но и не собирающихся отказываться от магии. Мы никому не мешаем и живем вдали от людей. Просто живем, понимаешь? И прерывая твой вопрос – да, в Ордене знают об этом. Но им нравится думать, что я могу «исправиться», и поэтому они согласились на мое обучение, когда отец отправил меня сюда. Это не секрет, на самом деле.

– Я не знала.

– Не хотела знать. Так бы тот же Азамат тебя просветил.

– Ну, я…

Договорить Саше не дали. Они с Аней вывернули из-за угла дома и увидели Азамата. И рядом с ним лежащее навзничь тело той самой женщины из магазина. Ребенка нигде не было видно.

– Затронутых тут не должно быть, и вот я поймал еще одну, под личиной. Неплохой улов, а? Сейчас извещу Олега и мы точно идем домой, – ухмыльнулся довольный собой парень.

Дотянуться до телефона Аня ему не дала. Саша не успела даже дернуться, когда оглушающее с выданного оперативником амулета угодило прямо в грудь армянина. И тот свалился на землю в еще более неаккуратной позе, чем женщина рядом.

– Что…?

– Прости. Ты ведь не пойдешь со мной, верно?

– Что? Куда?

– Ты была хорошей подругой, – улыбается Аня. – Но убить эту женщину я не могу позволить. Прости.

Саша почти успела поставить щит. Почти.

Мир на секунду померк, а когда она пришла в себя, то во дворе пятиэтажки остался только лежащий без сознания Азамат. Ни женщины, ни Ани.

Домой они не поехали. Ни сейчас, ни позже. Разбирательство продолжилось в кабинете Михаила Ефимовича. Последний разговор с Аней пришлось пересказать дословно и получить строгую рекомендацию при любом контакте доложить тут же хоть кому-нибудь.

Серафим зашел вечером. Молча поставил пиво, и они вместе так же молча его выпили. С один единственным тостом за все время: «За тех, с кем разошлись дороги». Наставник хотя бы ничего не спрашивал – и за это Саша была благодарна.

Она считала Аню другом, но ничего, оказывается, о ней не знала. Вообще ничего. И пусть их пути пересеклись ненадолго… Но все же, все же. Аня ей нравилась. Она привыкла считать, что в Ордене у нее есть друзья. Но Николай с Катей исчезли с горизонта, укатив отдыхать куда-то вместе, как пара, и с тех пор даже мелкого письма на электронку не прислав. А Анна поступила так, как считала нужным.

Наверное, правда глупо было думать, что чуть больше, чем полгода общения и совместных посиделок важнее жизни какой-то нарушающей Закон неизвестной женщины. Но все равно – неприятное глухое бессилие ворочалось в груди.

Пиво приносило облегчение. В большей степени потому, что не она его покупала и потому что пила не в одиночестве. А еще потому, что не нужно было ни о чем говорить, только ощущать, как мир теряет четкость.

Саша правда не хотела ничего слышать и ни о чем рассказывать. Разочарование – то, с чем приходится сталкиваться каждому. Она хотела найти друга среди Затронутых и поверила в дружбу, которую сама придумала, только и всего. И обсуждать это не было никакого желания. Как и то, что теперь их вдвоем с Азаматом скорее всего оставят на второй поток. Засчитывать эту попытку сдать практику, кажется, никто не намеревался.

Неудачница. И это при том, что осваивала заклинания она быстрее остальных. И ничего не сделала тогда, когда делать нужно было.

– Если захочешь поговорить, то из меня неплохой слушатель, – Серафим, до того молчавший, перехватил ее взгляд, до того буравивший обои на стене.

Саша только качает головой.

– Верю. Но… Все уже сделано, так? И я просто, – она разводит руками. – Я не знаю, что сказать.

– Значит слов так много, что они пытаются быть произнесенными разом. И так бывает.

– Я, – алкоголь туманил разум, приглушая и грусть, и осторожность, – я не знаю. Я должна быть зла, наверное. Должна была что-то сделать там, остановить Аню. Но я в чем-то… В чем-то понимаю ее. И не понимаю. Разом.

Колбаса не стоит жизни.

Одно нарушение Закона рождает другое. Если одним можно – почему нельзя другим?

– Это нормально. Не забывай о том, что понимать – не значит соглашаться.

– Просто… Все это неправильно.

– В жизни много неправильного. К сожалению. Просто знай – ты не обязана соглашаться. Ни с кем. Понимание и сочувствие делает нас хоть чем-то отличающимися от тех, кто думает только о себе и готов ради себя причинять другим боль. Но это вовсе не значит, что ты обязана разделять чужие взгляды. Что бы не происходило, ты – это ты. И не нужно корить себя за мнимое бездействие.

Саша поднимает глаза на Серафима. Вопрос в ее взгляде слишком очевиден, и маг на него отвечает.

– У меня есть некоторый опыт взаимодействия с людьми, и я могу понимать, насколько тебе сложно дать оценку произошедшему. Когда твой друг идет против правил общества, в котором ты находишься, в ситуации, в которой и ты чувствуешь слишком большую жесткость этих правил… Это всегда сложно. И всегда кажется, что нужно было сделать что-то, что-нибудь, неважно, что на самом деле сделано и чем все закончилось. Так что – не кори себя и не думай «что было если бы…». Анна сделала свой выбор, только и всего.

А я – свой.

Саша кивает и отпивает из бутылки. Она не решает проблемы алкоголем. Но сейчас ей хочется, чтобы чувства просто были, не давя на разум. Да и то, что пьет она не в одиночестве, почему-то помогает.

Впервые с того момента, как Виталик погиб, у нее, казалось, появился друг. Казалось.

– Однажды я рассорился со своим товарищем, – усмехается воспоминаниям Серафим. – А он через лет двадцать стал Папой и отлучил меня от церкви. Пришлось тогда и Италию покинуть, когда соседи ополчились на меня и моих людей. А все из-за курицы.

– Курицы?

Серафим кивает.

– Дело было так…

Саша довольно быстро теряется в именах, кажущихся смутно знакомыми по учебникам истории. Но слушать Серафима интересно. И он никуда не уходит – сейчас. Несмотря на то, что она опять ошиблась.

Через пару дней на ее телефон с неизвестного номера пришло короткое сообщение.

«Если захочешь свободы, то мы будем тебе рады».

И адрес одной из квартир на окраине города.

Саша не стала отвечать. Но и удалять сообщение, а тем паче – говорить кому-то о нем тоже не стала. На память о короткой и иллюзорной, как оказалось, дружбе.

– Что ж, вы первые за последние лет двадцать, кто приходит ко мне на начальную оперативную практику в третий раз, – Олег Васильевич окидывает взглядом подошедших Азамата и Сашу.

Адепты стоят перед оперативником по стойке смирно. Смотрится это довольно комично, если учесть, что встречу им назначили на детской площадке перед самой обычной пятиэтажкой. Сейчас, поздним вечером, детей здесь уже нет, так что на украшенной зверюшками лавочке сидит оперативник, а перед ним стоят по струнке двое адептов. Выглядит это так, словно полицейский поймал пару подростков за мелкое хулиганство и теперь делает строгое внушение или и вовсе оформляет протокол.