Одновременно в монашеских орденах происходило моральное возрождение. Об их репутации можно судить по замечанию благочестивого и ортодоксального Микеланджело, который, узнав, что Себастьян дель Пьомбо собирается написать фигуру монаха в капелле Сан-Пьетро-ин-Монторио, посоветовал не делать этого, сказав, что раз монахи испортили весь мир, который так велик, то не удивительно, если они испортят и капеллу, которая так мала.16 Грегорио Кортезе терпеливо взялся за реформирование бенедиктинцев в Падуе; Джироламо Серипандо — остинских каноников; Эгидио Канизио — августинских эремитов; Паоло Джустиниани — камальдолитов.

Новые монашеские ордена делали упор на реформы. Антонио Мария Лаккариа основал в Милане (1533 г.) Регулярный орден клерков святого Павла, общину священников, обязавшихся соблюдать монашескую бедность; первоначально они собирались в церкви святого Варнавы, откуда их стали называть барнабитами. В 1535 году святая Анжела организовала монашек-урсулинок для обучения девочек и ухода за больными и бедными; а в 1540 году святой Иоанн Божий основал в Гранаде Братьев Милосердия для ухода за больными. В 1523 году Маттео де’ Басси, горячо подражая святому Франциску Ассизскому, решил соблюдать до буквы последнее правило, которое их основатель оставил францисканцам. К нему присоединились другие монахи, и к 1525 году их число побудило Маттео просить папской санкции на создание новой ветви францисканцев, посвященной самым строгим правилам. Провинциал ордена посадил его в тюрьму за непослушание, но вскоре Маттео освободили, и в 1528 году Климент VII утвердил новый орден капуцинов, названный так потому, что монахи носили такой же капуччио или капот, как и Франциск. Они одевались в самую грубую одежду, питались хлебом, овощами, фруктами и водой, соблюдали строгие посты, жили в узких кельях в бедных коттеджах, не путешествовали, кроме как пешком, и ходили босиком в течение всего года. Они отличились самоотверженным уходом за зараженными во время чумы 1528–29 годов. Их набожность была одним из факторов, удерживавших Витторию Колонну и других зарождавшихся протестантов в лояльности к Церкви, которая все еще могла порождать таких ревностных христиан.

Самой интересной фигурой в эту эпоху монашеской реформы была хрупкая и искусная настоятельница из Испании. Тереза де Сепеда была дочерью кастильского рыцаря из Авилы, человека, гордившегося своей пуританской прямотой и преданностью Церкви; каждый вечер он читал своей семье жития святых.17 Мать, хроническая инвалид, скрашивала свои утомленные дни рыцарскими романами, рассказывая с больничной койки о приключениях Амадиса Галльского. Детское воображение Терезы колебалось между романтической любовью и святым мученичеством. В десять лет она дала обет стать монахиней. Но через четыре года она внезапно расцвела, превратившись в прекрасную молодую женщину, окрыленную радостью жизни и забывшую о монастырском одеянии в пестрых платьях, которые удваивали ее прелести. Появились поклонники, она трепетно влюбилась в одного из них и была приглашена на свидание. В решающий момент она испугалась и призналась отцу в страшном заговоре. Поскольку мать была уже мертва, дон Алонсо де Сепеда отдал впечатлительную девушку на воспитание монахиням-августинкам в Авиле.

Тереза возмущалась торжественной жизнью и дисциплиной монастыря. Она отказалась принять обет монахини, но с нетерпением ждала своего шестнадцатилетия, когда ей разрешат уйти. Но по мере приближения этой цели она опасно заболела и едва не умерла. Она поправилась, но ее юношеская жизнерадостность исчезла. По-видимому, у нее развилась истеро-эпилепсия, возможно, из-за подавляемого бунта против ограничений, чуждых ее инстинктам. Приступы повторялись, доводя ее до изнеможения. Отец забрал ее из монастыря и отправил жить к сводной сестре в деревню.

По дороге дядя подарил ей томик святого Иеронима. В этих ярких письмах описывались ужасы ада и флирт полов как многолюдный путь к вечному проклятию. Тереза читала с волнением. После очередного тяжелого приступа она оставила все мысли о мирском счастье и решила исполнить свой детский обет. Она вернулась в Авилу и поступила в кармелитский монастырь Воплощения (1534).

Некоторое время она была счастлива в успокаивающей рутине месс, молитв и очистительных исповедей, а когда принимала причастие, то ощущала хлеб как истинного Христа на своем языке и в своей крови. Но ей не давала покоя распущенная дисциплина монастыря. У монахинь были не кельи, а уютные комнаты; они хорошо питались, несмотря на еженедельные посты; они украшали свои лица ожерельями, браслетами и кольцами; они принимали посетителей в гостиной и наслаждались длительным отдыхом за стенами монастыря. Тереза чувствовала, что эти условия недостаточно защищают ее от соблазнов и фантазий плоти. Возможно, из-за этого, а также из-за растущего недовольства, ее приступы становились все более частыми и болезненными. Отец снова отправил ее к сестре, и снова по дороге дядя подарил ей религиозную книгу «Третий абседарий Франсиско де Осуньи». Это было руководство по мистической молитве, молитве без слов, ибо, по словам автора, «только тот, кто обращается к Богу в тишине, может быть услышан и получить ответ». 18 В своем сельском уединении Тереза практиковала эту тихую, медитативную молитву, которая так хорошо подходила к трансовому состоянию, вызванному ее приступами.

Врач-травник пытался вылечить ее, но его снадобья едва не убили ее. Когда она вернулась в монастырь в Авиле (1537 год), она была близка к смерти и страстно желала ее. Наступил самый сильный из ее припадков; она впала в кому, которую приняли за смерть; два дня она лежала холодная и неподвижная, казалось, без дыхания; монахини вырыли для нее могилу. Она пришла в себя, но оставалась настолько слабой, что не могла переваривать твердую пищу и не переносила прикосновений. В течение восьми месяцев она лежала в монастырском лазарете почти в полном параличе. Постепенно ее состояние улучшилось до частичного паралича, но «времена, когда меня не мучили сильные боли, были действительно редкими».19 Она отказалась от медицинского лечения и решила полностью положиться на молитву. В течение трех лет она страдала и молилась. И вдруг однажды утром в 1540 году прикованная к постели и казавшаяся неизлечимой инвалидка проснулась и обнаружила, что ее конечности больше не парализованы. Она встала и пошла. День ото дня она все активнее приобщалась к монастырскому режиму. Ее выздоровление было названо чудом, и она сама верила в это. Возможно, молитва успокоила нервную систему, перегруженную противоречивыми желаниями, чувством греха и страхом перед адом, а успокоенные нервы и отсутствие врачей дали ее телу нежданный покой.

Монастырь Воплощения прославился как место чудесного исцеления. Люди приезжали из окрестных городов, чтобы увидеть исцеленную Богом монахиню; они оставляли деньги и подарки для святой обители; мать-настоятельница поощряла эти визиты и велела Терезе показывать себя, когда приходят посетители. Тереза с тревогой обнаружила, что ей доставляют удовольствие эти визиты, эта слава и присутствие красивых мужчин. К ней вернулось чувство греха. Однажды (1542 год), когда она беседовала в гостиной с мужчиной, который особенно привлекал ее, ей показалось, что она видит Христа, стоящего рядом с посетителем. Она впала в транс, и ее пришлось отнести в свою келью на раскладушке.

В течение следующих шестнадцати лет у нее не прекращались подобные видения. Они стали для нее более реальными, чем жизнь. В 1558 году, погрузившись в молитву, она почувствовала, как ее душа выходит из тела и возносится на небо, а там видит и слышит Христа. Эти видения больше не изнуряли, они освежали ее. Она писала:

Часто, немощная и измученная ужасными болями перед экстазом, душа выходит из него полной здоровья и прекрасно настроенной на действия… как будто Бог пожелал, чтобы само тело, уже послушное желаниям души, разделило с ней счастье….. Душа после такого благодеяния воодушевляется мужеством столь великим, что если бы в этот момент ее тело было разорвано на куски за дело Божье, она бы не чувствовала ничего, кроме живейшего утешения».20