Живопись в Англии все еще оставалась второстепенным искусством, значительно отставая от современных работ во Фландрии и Франции. Иллюминирование оставалось любимым занятием; Эдуард III заплатил 66 фунтов стерлингов (6600 долларов?) за иллюминированный том романов,44 А Роберт из Ормсби подарил Норвичскому собору иллюминированный псалтырь, который Бодлианская библиотека считает «лучшей английской рукописью» в своих коллекциях. После 1450 года искусство миниатюры пошло на спад с ростом фресковой и панельной живописи, а в шестнадцатом веке оно угасло перед новым чудом печати.

В пятнадцатом веке неизвестный ныне автор создал самую знаменитую английскую пьесу-моралите. Everyman — это аллегория, персонажами которой являются непритязательные абстракции: Знание, Красота, Пять умов, Рассудительность, Сила, Добро, Добрые дела, Братство, Родство, Исповедь, Смерть, Эвримен и Бог. В прологе Бог сетует на то, что его заповеди игнорируют девять человек из десяти шесть дней из семи, и посылает Смерть напомнить жителям Земли, что они скоро должны явиться к нему и дать отчет о своих делах. Через строчку Смерть спускается с небес на землю, застает Эвримена за серьезными размышлениями о женщинах и золоте и предлагает ему войти в вечность. Эвримен оправдывается неподготовленностью, просит продлить время, предлагает взятку в тысячу фунтов, но Смерть дает ему только одно смягчение — его должен сопровождать в вечность какой-нибудь избранный друг. Эвримен умоляет Братство присоединиться к нему в великом приключении, но Братство мужественно оправдывается:

Эвримен обращается к Киндреду, своему кузену, который отклоняет приглашение, потому что «у меня судорога в пальце». Эвримен обращается за помощью к Гудсу, но Гудс так крепко заперт, что его невозможно освободить, чтобы оказать помощь. Наконец Эвримен обращается к Доброй Деве; она рада, что он не совсем забыл ее; она знакомит его со Знанием, которое приводит его к Исповеди, которая выводит его на чистую воду. Затем Добрые Дела спускаются вместе с Эврименом в могилу, и ангельские песни приветствуют очищенного грешника в раю.

Автор почти, но не совсем, одержал победу над неуклюжей драматической формой. Олицетворение какого-либо качества никогда не может считаться личностью, ибо каждый человек — это раздражающе сложное противоречие, уникальное разве что в составе толпы; а великое искусство должно изображать общее через уникальное, как Гамлет или Кихот, Эдип или Панург. Экспериментам и изобретательности понадобится еще столетие, чтобы превратить скучную морализаторскую пьесу в живую елизаветинскую драму о бесконечно изменчивом человеке.

Великим литературным событием в Англии пятнадцатого века стало создание первого печатного станка. Уильям Кэкстон родился в Кенте и переехал в Брюгге () в качестве торговца. На досуге он перевел сборник французских романсов. Его друзья попросили сделать копии, которые он сделал сам; но его рука, как он рассказывает, «устала и не выдержала многого письма», а глаза «потускнели от долгого рассматривания белой бумаги».46 Во время своих визитов в Кельн он мог видеть печатный станок, установленный там (1466 г.) Ульрихом Целлем, который освоил новую технику в Майнце. В 1471 году Колард Мансион организовал типографию в Брюгге, и Кэкстон прибегал к ней как к средству размножения копий своего перевода. В 1476 году он вернулся в Англию, а через год установил в Вестминстере шрифты, а возможно, и прессы, которые привез из Брюгге. Ему было уже пятьдесят пять, и оставалось всего пятнадцать лет, но за это время он напечатал девяносто восемь книг, несколько из которых перевел сам с латыни или с французского. Его выбор названий, а также причудливый и очаровательный стиль предисловий наложили неизгладимый отпечаток на английскую литературу. После его смерти (1491 г.) революцию продолжил его эльзасский соратник Винкин де Ворд.

В 1485 году Кэкстон отредактировал и опубликовал один из самых любимых шедевров английской прозы — «Благородные истории короля Артура и некоторых его рыцарей». Его странный автор умер, вероятно, в тюрьме, примерно за шестнадцать лет до этого. Сэр Томас Мэлори во время Столетней войны служил в свите Ричарда де Бошама, графа Уорика, и представлял Уорика в парламенте 1445 года. Тоскуя по военной лицензии, он ворвался в дом Хью Смита, изнасиловал жену Хью, вымогал сто шиллингов у Маргарет Кинг и Уильяма Хейлза, снова ворвался в дом Хью Смита и снова изнасиловал жену. Он украл семь коров, двух телят и 335 овец, дважды грабил цистерцианское аббатство в Кумбе и дважды попадал в тюрьму. Кажется невероятным, что такой человек мог написать нежную лебединую песню английского рыцарства, которую мы теперь называем «Морте д’Артур»; но после столетия споров пришли к выводу, что эти восхитительные романы были написаны сэром Томасом Мэлори в годы тюремного заключения.47

Он взял большинство историй из французских форм артурианских легенд, расположил их в сносной последовательности и изложил в стиле тоскливого женского очарования. Аристократию, утратившую рыцарское достоинство в жестокостях и предательствах войны, он призывал вернуться к высоким стандартам рыцарей Артура, забыв их проступки и свои собственные. Пережив блуд и кровосмешение, Артур поселяется со своей хорошенькой, но авантюрной Гвиневрой, управляет Англией — да и всей Европой — из своей столицы Камелота (Винчестера) и требует от 150 рыцарей Круглого стола поклясться, что они

никогда не делать зла и не убивать… ни в коем случае не быть жестоким, но оказывать милость тому, кто просит милости… и всегда оказывать… неженкам помощь под страхом смерти.48

Любовь и война — вот темы, смешивающиеся в книге, звучащей битвами несравненных шевалье с дамами и дамозельцами, которым нет равных. Тристрам и Ланселот изменяют своим королям, но являются душой чести и отваги. Встречаясь друг с другом в доспехах, шлемах и козырьках, а значит, скрывая свои личности, они сражаются четыре часа, пока их шпаги не затвердевают и не тупятся.

Тогда наконец выступил сэр Ланселот и сказал: Рыцарь, ты сражаешься так хорошо, как я никогда не видел рыцаря, поэтому, если тебе будет угодно, скажи мне свое имя. Сэр, — сказал сэр Тристрам, — я не люблю называть никому своего имени. Воистину, сказал сэр Ланселот, если бы от меня потребовали, я бы никогда не отказался назвать свое имя. Это хорошо сказано, сказал сэр Тристрам; поэтому я требую, чтобы ты назвал мне свое имя. Прекрасный рыцарь, — сказал он, — меня зовут сэр Ланселот дю Лейк. Увы, сказал сэр Тристрам, что я наделал? Ведь вы — человек, которого я люблю больше всех на свете. Прекрасный рыцарь, — сказал сэр Ланселот, — скажи мне свое имя. Истинно, — ответил тот, — меня зовут сэр Тристрам де Лайонс. О Иисусе, — сказал сэр Ланселот, — какое приключение постигло меня! И тут сэр Ланселот опустился на колени и отдал ему свой меч. И тут сэр Тристрам встал на колени и отдал ему свой меч….. И пошли они оба к камню, и опустились на него, и сняли свои шлемы…. и поцеловались друг с другом сто раз.49

Какой скачок из этого воздушного царства, в котором никто никогда не работал, а все женщины были «джентльменками», в реальный мир «Пастонских писем», этих живых посланий, которые связывают разрозненную семью в привязанности и финансах в Англии пятнадцатого века! Вот Джон Пастон, занимающийся адвокатской практикой в Лондоне или в округе, пока Маргарет воспитывает их детей и управляет его имуществом в Норвиче; он — деловой, суровый, скупой, компетентный; она — покорная, скромная, умелая, робкая жена, которая трепещет при мысли, что обидела его;50 Такими были Гвиневеры в реальном мире. И все же и здесь есть нежные чувства, взаимная забота, даже романтика; Марджери Брюс признается сэру Джону Пастону II, что любит его, и скорбит, что приданое, которое она может ему принести, намного ниже его состояния; «но если вы любите меня, как я верю, что любите, вы не оставите меня поэтому»; и он, хозяин состояния Пастонов, женится на ней, несмотря на жалобы родственников, и сам умирает через два года. Под твердой поверхностью того беспорядочного века скрывались нежные и ранимые сердца.