Не стоит удивляться, что буйство классической учености в Италии времен Козимо и Лоренцо Медичи вызвало лишь робкий отклик в Англии, чьи купцы мало заботились о письмах, а дворяне не стыдились неграмотного богатства. Сэр Томас Мор в начале шестнадцатого века считал, что около 40 процентов англичан умеют читать.51 Церковь и подконтрольные ей университеты пока оставались единственными покровителями ученых. Заслуга Англии в том, что в этих обстоятельствах, среди разорений и насилия войны, такие люди, как Гросин, Линакр, Латимер и Колет, были тронуты итальянским огнем и принесли в Англию достаточно его тепла и света, чтобы Эразм, arbiter litterarum Европы, чувствовал себя как дома, когда он приехал на остров в 1499 году. Гуманистов, посвятивших себя изучению как языческой, так и христианской культуры, осуждали несколько зазнавшихся «троянцев», боявшихся этих «греков», привозивших дары из Италии; но их мужественно защищали и дружили с ними такие великие церковники, как Уильям Уэйнфлит, епископ Винчестерский, Уильям Уорхэм, архиепископ Кентерберийский, Джон Фишер, епископ Рочестерский, и, позднее, Томас кардинал Вулси, канцлер Англии.

С тех пор как Мануэль Хрисолорас посетил Англию (1408 год), некоторые молодые английские ученые подхватили лихорадку, единственным лекарством от которой, по их мнению, была учеба или разврат в Италии. Хамфри, герцог Глостерский, вернулся из Италии со страстью к рукописям и собрал библиотеку, которая впоследствии обогатила Бодлиан. Джон Типтофт, граф Вустер, учился у Гуарино да Верона в Ферраре и у Джона Аргиропулоса во Флоренции и вернулся в Англию с большим количеством книг, чем морали. В 1464–67 годах монах Уильям Тилли из Селлинга учился в Падуе, Болонье и Риме, привез оттуда множество языческих классиков и преподавал греческий язык в Кентербери.

Одним из его ревностных учеников там был Томас Линакр. Когда Тилли снова отправился в Италию (1487), Линакр сопровождал его и оставался там двенадцать лет. Он учился у Полициана и Халкондила во Флоренции, редактировал греческие труды для Альдуса Мануция в Венеции и вернулся в Англию настолько искушенным в различных областях знаний, что Генрих VII призвал его в качестве наставника Артура, принца Уэльского. В Оксфорде он вместе с Гроцином и Латимером составил почти оксфордское движение в сторону классических языков и литератур; их лекции вдохновили Джона Колета и Томаса Мора, а также привлекли самого Эразма.52 Линакр был самым универсальным из английских гуманистов: он владел греческим и латынью, переводил Галена, пропагандировал научную медицину, основал Королевский колледж врачей и оставил свое состояние, чтобы основать кафедры медицины в Оксфорде и Кембридже. Благодаря ему, говорил Эразм, новая наука настолько утвердилась в Британии, что ни одному англичанину больше не нужно было ехать учиться в Италию.53

Уильяму Гросину было уже сорок лет, когда он присоединился к Линакру во Флоренции. Вернувшись в Англию в 1492 году, он снял комнату в Эксетер-колледже в Оксфорде и ежедневно читал лекции по греческому языку, несмотря на протесты консерваторов, которые боялись, что оригинальный текст Нового Завета нарушит тысячелетний авторитет латинского перевода Вульгаты Иеронима. Но Гросин был убежденным ортодоксом в доктрине и строгим в своей нравственной жизни. Английский гуманизм никогда не развивал, как некоторые ученые итальянского Возрождения, даже скрытой враждебности к христианству; он ценил христианское наследие превыше всех интеллектуальных изысков, а его самый знаменитый ученик не испытывал никакого смущения, будучи деканом собора Святого Павла.

Джон Колет был старшим сыном сэра Генри Колета, богатого торговца, родившего двадцать два ребенка и два раза занимавшего пост мэра Лондона. В Оксфорде юноша заразился гуманистическим пылом Линакра и Гросина и «жадно поглощал» Платона, Плотина и Цицерона. В 1493 году он путешествовал по Франции и Италии, встретился с Эразмом и Буде в Париже, был сильно тронут Савонаролой во Флоренции и потрясен легкомыслием и свободой кардиналов и Александра VI в Риме. По возвращении в Англию, унаследовав богатство отца, он мог бы занять высокое положение в бизнесе или политике, но предпочел схоластическую жизнь в Оксфорде. Игнорируя традицию, согласно которой богословие мог преподавать только священник, он читал лекции по Посланию святого Павла к римлянам; он заменил схоластическую диалектику критикой и разъяснением текста Вульгаты; и его большие аудитории чувствовали себя освеженными новизной его метода и его акцентом на доброй жизни как лучшей теологии. Эразм, видевший его в Оксфорде в 1499 году, описал его как святого, вечно искушаемого похотью и роскошью, но «сохранившего цветок своей девственности до самой смерти», презиравшего легкомысленных монахов своего времени и посвятившего свое состояние благочестивым делам и благотворительности.54

Он был верным оппозиционером в Церкви, любя ее, несмотря на ее недостатки. Фиэ подвергал сомнению буквальную истинность Бытия, но принимал боговдохновенность Библии. Он предвосхитил реформаторов, подчеркивая авторитет Писания в противовес церковным традициям и формам, отвергая схоластическую философию как интеллектуальное разбавление простого христианства, сомневаясь в исповеднических полномочиях священников и реальном Присутствии Христа в освященном хлебе, а также осуждая мирскую сущность духовенства:

Если высший епископ, которого мы называем папой… будет законным епископом, он сам по себе ничего не делает, но Бог в нем. Если же он пытается сделать что-либо сам, то он становится породителем яда….. Это действительно происходило в течение многих лет и к настоящему времени настолько усилилось, что стало сильно влиять на всех членов христианской церкви, так что если только… Иисус не приложит руку к Своей со всей быстротой, наша самая беспорядочная Церковь не может быть далека от смерти…. О, отвратительная нечестивость тех несчастных священников, которых в наш век великое множество, которые не боятся броситься из лона какой-нибудь развратной блудницы в храм Церкви, к алтарям Христа, к тайнам Божиим! На них в один прекрасный день падет месть Божья.55

В 1504 году Коле был назначен деканом собора Святого Павла. С этой высокой кафедры он проповедовал против продажи епископств и зла множества благодеяний, принадлежащих одному человеку. Он вызвал гневную оппозицию, но архиепископ Уорэм защитил его. Линакр, Гросин и Мор теперь обосновались в Лондоне, освободившись от консерватизма и схоластики Оксфорда, стимулированные визитами Эразма и вскоре получившие поддержку молодого Генриха VIII. Казалось, все было готово для английского Ренессанса, который должен был идти рука об руку с мирной Реформацией.

Благодаря своему положению на восточном фланге Франции вокруг Дижона и тонкому государственному искусству своих герцогов Бургундия вышла из Столетней войны без особого ущерба для себя и на полвека стала самым ярким пятном в трансальпийском христианстве. Когда бургундский герцогский род Капетингов угас, а герцогство вернулось к французской короне, Иоанн II отдал его своему четвертому сыну Филиппу (1363) в награду за доблесть при Пуатье. За сорок один год своего пребывания на посту герцога Бургундского Филипп Смелый (Филипп ле Харди) так хорошо управлял и так дипломатично женился, что под его властью оказались Хайнаут, Фландрия, Артуа и Франш-Конте, а герцогство Бургундское, формально являвшееся провинцией Франции, стало фактически независимым государством, обогащенным фламандской торговлей и промышленностью и облагодетельствованным покровительством искусства.

Иоанн Бесстрашный (Жан без страха) с помощью тонкой паутины союзов и интриг довел свою власть до предела, и Франция почувствовала себя не в силах сопротивляться. Людовик, герцог Орлеанский, управлявший Францией вместо своего безумного брата Карла VI, заключил союз со Священной Римской империей, чтобы сдержать неразумного бесстрашного герцога. Наемные убийцы Иоанна убили его, между бургундской партией и арманьяками — последователями тестя Людовика графа Арманьяка — начались жестокие распри за контроль над политикой Франции, а Иоанн в свою очередь погиб под ножом убийцы (1419). Его сын Филипп Добрый отказался от феодальной верности Франции, заключил союз Бургундии с Англией и аннексировал Турень, Намюр, Брабант, Голландию, Зеландию, Лимбург и Лувен. Заключив мир с Францией (1435), он потребовал признания практического суверенитета своего герцогства и уступки Люксембурга, Льежа, Камбрея и Утрехта. Теперь Бургундия находилась в зените своего расцвета, соперничая по богатству и могуществу с любым королевством Запада.