Очистив свои границы на востоке, Иван с тоской посмотрел на запад. Он мечтал о том, чтобы русская торговля текла на запад и север по великим рекам в Балтику. Он завидовал промышленному и торговому развитию Западной Европы и искал любую возможность, с помощью которой русская экономика могла бы присоединиться к этому развитию. В 1553 году лондонские купцы поручили сэру Хью Уиллоуби и Ричарду Ченселлору найти арктический маршрут вокруг Скандинавии в Китай. Они отплыли из Харвича на трех судах; два экипажа погибли во время лапландской зимы, но Ченселлор достиг Архангельска, который англичане назвали так в честь архангела Михаила. Через сотни опасностей и трудностей Ченселлор добрался до Москвы. С ним, а позже с Энтони Дженкинсоном, Иван подписал договоры, предоставлявшие «Лондонской и Московской компании» особые торговые привилегии в России.
Но для Ивана эти договоры были лишь прорехами, а не дверью или окном на Запад. Он пытался ввезти немецких техников; 123 человека были собраны для него в Любеке, но Карл V отказался их отпустить. Великая река, Южная Двина, текла из сердца России в Балтику около Риги, но через враждебную Ливонию. Истоки Двины и Волги находились недалеко друг от друга; обе реки можно было соединить каналами; здесь, по воле судьбы, находился водный путь, который мог искупить несоразмерность огромной суши России с ее побережьями и портами; таким образом, Балтика сливалась с Каспийским и Черным морями, Восток и Запад встречались, и в процессе обмена товарами и идеями Запад мог вернуть часть своего древнего культурного долга Востоку.
Поэтому в 1557 году Иван придумал для Ливонии casus belli-обычно дело о животе. Он послал против нее войско под командованием Шах-Али, в прошлом татарского хана Казани; оно жестоко разорило страну, сжигая дома и посевы, обращая в рабство мужчин, насилуя женщин до смерти. В 1558 году другая русская армия захватила Нарву, расположенную всего в восьми милях от Балтики. Отчаявшаяся Ливония обратилась к Польше. Дания, Швеция, Германия, вся Центральная Европа содрогнулась от перспективы славянского наводнения, доходящего на запад, как в шестом веке, до Эльбы. Стефан Баторий пробудил поляков и привел их к победе над русскими под Полоцком (1582). Иван, потерпев поражение, уступил Ливонию Польше.
Задолго до этой решающей неудачи провал его походов привел к восстанию на родине. Купцы, которых Иван думал обогатить новыми путями торговли, не желали участвовать в дорогостоящей и разрушительной войне. Дворяне выступали против нее, считая, что она приведет к объединению балтийских держав с их превосходным вооружением против России, все еще феодальной по своей политической и военной организации. Во время войны и до нее Иван подозревал бояр в заговорах против своего престола. Во время почти смертельной болезни (1553) он узнал, что могущественная группа бояр планирует после его смерти отречься от сына Дмитрия и короновать князя Владимира, мать которого раздавала большие подарки войску. Его ближайшие советники, Сильвестр и Адашеф, заигрывали с изменническими боярами. Подозревая их, Иван семь лет удерживал этих чиновников у власти; затем (1560) он отстранил их от власти, но без насилия; Сильвестр умер в монастыре, Адашеф — в одном из ливонских походов. Несколько бояр дезертировали в Польшу и взялись за оружие против России; в 1564 году к этому бегству присоединился близкий друг Ивана и ведущий полководец, князь Андрей Курбский, утверждавший, что царь собирается убить его. Из Польши Курбский отправил Ивану письмо, которое было равносильно объявлению войны и обличало его как проказливого преступника. Предание утверждает, что Иван, когда ему зачитали это письмо, ударом царского посоха пригвоздил к полу ногу его носителя. Но царь снизошел до ответа Курбскому в опровержении длиной в шестьдесят две страницы, красноречивом и хаотичном, страстном и библейском, повествующем об интригах бояр с целью его низложения. Считая, что они отравили Анастасию, он спрашивал: «Зачем вы разлучили меня с женой? Если бы вы не отняли у меня молодую телку, не было бы убийства бояр….. Напрасно я искал человека, который сжалился бы надо мной, но не нашел».10 Курбский под вечер своей жизни написал безжалостно враждебную «Историю Ивана», которая является нашим главным источником сведений об ужасах Ивана.
Эти заговоры и дезертирство освещают самое известное и своеобразное событие царствования. 13 декабря 1564 года Иван покинул Москву с семьей, иконами, казной и небольшим войском, удалился на дачу в Александровск и отправил в Москву два воззвания. В одной из них утверждалось, что бояре, чиновники и церковь вступили в заговор против него и государства, поэтому «с великой скорбью» он слагает с себя престол и отныне будет жить в отставке. Другой заверил жителей Москвы, что любит их и что они могут быть уверены в его неизменной доброй воле. На самом же деле он неизменно благоволил к мещанам и купцам против аристократии, и нынешние действия средних и низших классов это подтверждают. Они разразились угрожающими криками в адрес дворянства и духовенства и потребовали, чтобы депутация епископов и бояр отправилась к царю и умоляла его вернуть себе трон. Это было сделано, и Иван согласился «взять себе государство заново» на условиях, которые он укажет позже.
Он вернулся в Москву (февраль 1565 года) и созвал народное собрание духовенства и бояр. Он объявил, что казнит лидеров оппозиции и конфискует их имущество; отныне он возьмет на себя всю полноту власти, не советуясь с дворянами и собранием, и прогонит всех, кто не подчинится его указам. Собрание, опасаясь восстания народных масс, уступило и распустилось. Иван постановил, что в будущем Россия должна быть разделена на две части: одна, Земщина, или собрание провинций, должна была оставаться под управлением бояр и их думы; она должна была облагаться валовым налогом от царя и подчиняться ему в военных и иностранных делах, но в остальном должна была быть самоуправляемой и свободной; другая часть, опричнина, или «отдельное имение», должна была управляться им самим и состоять из земель, выделенных им опричникам или отдельному сословию, выбранному царем для полиции и управления этим полуцарством, для охраны его от смуты, для личной охраны и специальной военной службы. Новые чиновники — сначала тысяча, а в конце концов шесть тысяч — были отобраны главным образом из младших сыновей дворян, которые, будучи безземельными, были готовы поддержать Ивана в обмен на пожалованные им поместья. Эти земли были взяты частично из владений короны, в основном из конфискованных владений мятежных бояр. К концу царствования опричнина включала в себя почти половину России, большую часть Москвы и важнейшие торговые пути. Революция была сродни той, которую спустя 150 лет предпринял Петр Великий, — возведение нового класса к политической власти и развитие российской торговли и промышленности. В век, когда практически вся военная мощь находилась в руках аристократии, это предприятие требовало от царя, вооруженного только личным войском и ненадежной поддержкой купечества и населения, дикой отваги. Некоторые современники уверяют, что в этот критический период Иван, которому тогда было тридцать пять лет, постарел на двадцать лет.11
Теперь Иван сделал Александровск своей постоянной резиденцией и превратил его в укрепленную цитадель. Напряжение, вызванное его восстанием против бояр, а также неудачами в длительной войне с Ливонией, возможно, привели в расстройство никогда не отличавшийся уравновешенностью ум. Он одел своих гвардейцев, как монахов, в черные рясы и шапки-черепа, назвал себя их аббатом, пел в их хоре, ежедневно посещал с ними мессу и так ревностно преклонялся перед алтарем, что его лоб неоднократно подвергался кровоподтекам. Это усилило благоговение, которое он внушал; Россия стала смешивать благоговение со страхом, который она испытывала перед ним; и даже вооруженные опричники были настолько смиренны перед ним, что их стали называть его двором или судом.
Революция Ивана, как и другие, не обошлась без террора. Тех, кто выступал против него и был пойман, казнили без пощады. Монастырская летопись, предположительно враждебная ему, насчитала 3470 жертв его гнева в те годы (1560–70); часто, сообщает она, жертву казнили «с женой» или «с женой и детьми», а в одном случае — «с десятью людьми, пришедшими ему на помощь».12 Князь Владимир и его мать были преданы смерти, но детей пощадили и обеспечили. Царь, как нам рассказывают, просил монахов молиться об упокоении душ своих жертв. Он защищал казни как обычное наказание за измену, особенно во время войны; агент Польши согласился с этим аргументом, а англичанин, ставший свидетелем кровавой расправы, молился: «Дай Бог, чтобы наших жесткошеих мятежников научили долгу перед князем таким же образом! «13
