В противоположную сторону от нас по земле снова бежал маленький шипящий огонёк. Сейчас он должен был запустить последнюю батарею салюта и отвлечь внимание как жор, так и тех стрелков, у которых, возможно, ещё оставались патроны.

Первые залпы разноцветных ракет раздались как раз тогда, когда мы с Кирой почти дошагали до той самой опушки, с которой шмели планировали запускать свой полосатый летучий тотем. И все уцелевшие ночные твари тут же стремглав бросились в сторону взрывов. А мы, пригибаясь в высокой траве, прокрались к закрытому входу никем из них незамеченные. Даже если бы кто-то смотрел в нашу сторону с крыши, на контрасте за яркими огнями салюта никто не разглядел бы движение почти в кромешной темноте.

Держа свою экзотичную саблю наготове, девчонка, судя по коротким движениям головы, оглядывала разбросанные перед входом истерзанные тела.

— Ну и как мы войдём? — Шепнула она, перешагнув через очередной труп, и прижалась спиной к стене. — Я-то сквозь стены ходить не умею...

— Суеверия нам тут действительно не помогут. — Я подсел к толстым дверным петлям и запустил руку в карман рюкзака. — Вся надежда только на детские игрушки, ржавые трубы и бенгальские огни. И силу науки, конечно...

— Ты что бредишь что ли? Какие ещё игрушки? — Кира опасливо озиралась по сторонам и иногда посматривала наверх, вот-вот ожидая, что нас заметят и оттуда опять начнётся стрельба. Но всё внимание постовых было приковано к цветастой канонаде. И к тому, как оставшиеся ночные жоры пытались отыскать признаки жизни среди грохочущих ракет, мечущихся по чаще. Возможно это выглядело весьма комично.

— У тебя был в детстве такой серебристый экранчик для рисования? — Я достал четыре стальных банки из-под специй и прилепил их на магниты возле каждой дверной петли. — Поводишь по нему специальной палочкой, потом щёлкнешь ручкой — а он снова чистый. Рисуй — не хочу.

— Ну... У меня не было... У друзей был. Рисовать что ли будем?

— Нет... — Зажигалка воспламенила короткие бенгальские огни, торчащие из баночных крышек. — Будем поджигать. Ну-ка, в сторонку. Ещё дальше.

— Так причём тут эти экранчики? И ржавая труба?

— Внутри этих экранчиков — алюминиевые опилки. А с трубы можно накрошить напильником оксид железа. Ржавчину, говоря попросту. Потом смешать один к трём. И поджечь чем-то, что горит достаточно горячо и долго. Например, бенгальским огнём.

— Поджечь алюминий и ржавчину? — Кира укрылась за ближайшим мусорным баком вместе со мной и скептически склонила голову, покосившись сквозь маску. — А они разве горят?

— Сама смотри. — Я махнул рукой на разгорающиеся термитные шашки. Треск бенгальских огней, еле слышный в перерывах между залпами салюта, быстро перерос в гудящие потоки ослепительного пламени и разлетающиеся снопы раскалённых искр. Полкилограмма термитной смеси в каждой банке прогорели за считанные секунды. И жар от этого интенсивного горения мы почувствовали даже в укрытии.

— Кла-а-асс... — Кира зачарованно уставилась на расплавленные дыры вместо петельных креплений. Края продолговатых отверстий ещё светились, когда широкие стальные створки медленно рухнули на опалённый термитом асфальт. — Ты, значит, ещё и химик? Чё, заходим?

— Нет, просто я вырос в девяностые. Сейчас... — Достав из широкого кармана на штанах связку небольших ракет, я дождался последнего залпа салюта в лесу. И только потом поджёг скрученные фитили, забросив импровизированную свето-шумовую гранату внутрь.

Ракеты резко свистнули почти одновременно и с грохотом осветили бывшее складское помещение яркими вспышками. Изнутри послышался множественный девчачий визг. А в лесу снова хрипло заорали выжившие ночные жоры — совсем как мы с Кирой, когда обменивались условными сигналами. Предыдущий источник громких звуков уже должен был разочаровать их своей пустотой. И сумрачные твари сейчас вовсю неслись обратно ко входу, желая исследовать новое грохотание.

— Вперёд. Держись сзади. — Я вскинул арбалет, прижал к ложу фонарь и шагнул ко входу, заглянув внутрь из-за угла.

Ещё весной я внимательно разглядел в бинокль то, что было здесь у самого входа — широкое пустое пространство. А вот за ним начиналась общая шмелиная спальня. Трёхуровневые кровати были устроены на широких складских стеллажах. Спали они на них, должно быть, в соответствии с иерархией. Салаги и новобранцы внизу, а обладатели полосатых лент — вверху. У главарей, скорее всего, были отдельные апартаменты, где-то в менеджерских кабинетах бывшего супермаркета. А в торговом зале, насколько я знал от тех, кто был достаточно словоохотлив перед смертью, располагались общая столовая, прачечная и целый палаточный городок — осы жили по отдельности, по двое или трое в палатке. Вход на территорию этого городка разрешался только двуленточным шмелям и элите. Остальных, ступивших внутрь осиного гнезда, прежде всего отмудохали бы сами девчонки. А потом и другие старшие пацаны.

Тому, кто хотел попасть на крышу, предстояло преодолеть все эти пространства, распугать выживших и дойти до лестницы в холле — неподалёку от пространства, занимаемого супермаркетом. И только после этого можно было найти где-то на втором этаже торгового центра технический проход наружу.

Так как в мирное время меня никогда не интересовало наличие такого помещения, я закономерно понятия не имел о том, где именно оно там находится. А пленники толком объяснить не могли. Единственное, что я знал — то, что оно не близко. И в дополнение, сейчас по этому пути к нам навстречу с крыши ломанутся все те, кто ещё не принял участие в уличном веселье. Особенно после сноса дверей и нашего свето-шумового проникновения. Поэтому у меня был другой план.

Шагнув внутрь, я первым делом заметил улепётывающую кучку девчонок, продолжающих испуганно визжать.

— Это Шутник!!! Шутник здесь!!! Он здесь!!!

Должно быть, их привлек звук горения термитных шашек, но канонада из фейерверков и появление в дверях самого главного ночного кошмара, да ещё и не одного, однозначно лишило их всякого интереса к происходящему на бывшем складе. Пошарив фонарём по сторонам, я убедился, что спальня пуста и убрал оружие.

— Лезем тут. — Я указал светом на самую ближнюю многоярусную койку — из тех, что находились под длинными потолочными окнами. По моим расчётам это окно было наиболее далеко от костра.

С двух сторон мы быстро вскарабкались на третий ярус стеллажей, я отдал Кире фонарь и отвязал от рюкзака скрученную в бухту альпинистскую верёвку. В своё время я вынес её из магазина спорттоваров вместе с арбалетом и запасными болтами. И пытался сделать из них что-то типа гарпуна, но у меня так ничего и не получилось. А обычные ружья для подводной охоты все расхватали ещё тогда, когда Зимняя Война только разгоралась. Ведь продавались они обычно в тех же магазинах, что и охотничий огнестрел. Но при использовании на воздухе, без сопротивления воды, гарпуны очень быстро ломались и рвали фалы.

Однако сейчас закинуть кошку, скрученную из нескольких косых кронштейнов, нужно было не особенно высоко — примерно на высоту второго этажа обычного дома.

— Накинь капюшон и прикрой голову. Сейчас могут посыпаться стёкла. — Раскрутив верёвку, я постарался разбить окно чуть в стороне от нас, чтобы не попасть под тяжёлые осколки. И всё получилось. Не зря я расколошматил множество стеклянных потолков на чьих-то дорогих дачах, пока тренировался выполнять подобный трюк.

«Кошка» вылетела на крышу и на обратном ходе надёжно зацепилась за массивную пластиковую раму.

— Гаси фонарь. Я первый. — Вытащив из-за пояса пистолет, я зацепился свободной рукой за шпагат и поставил ноги на узелок. Такие были завязаны по всей длине верёвки, чтобы заползать по ней было легче.

Вскарабкавшись вверх за несколько секунд — благодаря всё тем же тренировкам — я быстро убедился в том, что крыша действительно практически опустела. Услышав взрывы внутри здания и девичьи призывы на помощь, большинство шмелей, остававшихся наверху, поспешили вниз традиционным путём. А значит, скоро они встретятся у вскрытого входа с остатками жор и будут надолго заняты делом, расходуя оставшиеся патроны.